Андропов. Последняя надежда

Приход к власти Андропова был воспринят всей нашей страной с облегчением. Непосредственно для разведки и Ко­митета госбезопасности наступили светлые дни. Дело в том, что за полгода до смерти Брежнева, когда Андропов ушел на ра­боту в ЦК, на место председателя КГБ был назначен В. В. Фе-дорчук, прежде занимавший пост председателя КГБ Украины. Эти месяцы стали настоящим испытанием разведки на выжи­ваемость. Федорчук был воплощением солдафонского духа. Ни­чего не смысля в международных делах и не желая разбираться в них (ни разу не собрал специалистов и не попросил доклада ни по одному вопросу), он буквально терроризировал Первое главное управление. Его любимым был вопрос о сроках про­хождения шифротелеграмм разведки с момента дешифровки до доклада председателю КГБ. Если он узнавал, что телеграм­ма была «в работе» более 8—10 часов, то устраивал разнос по всем правилам чиновничьего мордоворота. Мы получали вот та­кие указания: «Т. Крючкову В. А. т. Андрееву Н. Н. (нач. управле­ния шифросвязи). Тов. Федорчук В. В. просил отобрать письмен­ные объяснения от всех причастных к задержке прохождения на доклад ш/т №…» или «Прошу провести расследование и до­ложить о причинах несвоевременного доклада ш/т №… Федор­чук. 29.6.82».

Я писал обстоятельные объяснения, что, мол, телеграммы были полны сомнительных, непроверенных фактов, что они пришли в полночь, когда на работе не было экспертов, деталь­но знающих проблему, что вообще в них не содержалось фак­тов, требующих принятия срочных мер, а излагалась текущая оценочная информация. Но это еще больше ярило председа­теля КГБ. Он слал новую резолюцию: «Т. Крючкову В. А. Объяс­нение явно неудовлетворительное и неубедительное… Прошу

1Сполнить мое указание по существу. Федорчук. 30.6.82». Сама категория экспертов вызывала нарекания. От меня требова-юсь доложить, «кто такие эксперты, почему в них имеется не-эбходимость, может быть, их совместить с круглосуточной де­ку рной службой и пр.».

Подобная переписка выматывала душу, и я обратился к «чальнику разведки Крючкову с просьбой освободить меня я руководства информационно-аналитическим управлением. Владимир Александрович, читавший деловые бумаги, не под­ымая головы, хитро сверкнул на меня глазами из-под очков 1 сказал: «Ладно, Леонов, потерпи, все уладится!» Мне показа-юсь, что он заранее знал о недолгой карьере новоявленного председателя КГБ СССР.

18 декабря 1982 года Федорчук был переведен на рабо-у в Министерство внутренних дел СССР. Для нас это был на-:тоящий праздник! В народе шутили: «Слышали, в КГБ случи-юсь ЧП?» — «Да ну, что такое?» — «Федорчука забрали в ми-шцию!» Новым председателем стал В. М. Чебриков, которого лы прежде всего знали как спокойного, уравновешенного, щравомыслящего человека.

Летом 1983 года мне представилась возможность по­ехать в Афганистан, где уже четвертый год шла война. Я дол-кен был сопровождать начальника разведки Крючкова, кото-)ый довольно часто бывал там и лучше других знал обстанов­ку в стране. Появился шанс на месте ознакомиться с самым крупным и сложным в то время международным конфликтом. $озможности для получения информации ожидались прекрас-toie: предстояли встречи с нашим военным командованием, : членами и руководителями афганского правительства, по­лом СССР, старшим партийным советником, председателем (ГБ. Предусматривалась поездка в «горячие точки» на пери­ферии. Куда уж лучше! Можно просидеть в стране год-полто->а, не вылезая из одного гарнизона, и будешь видеть всю вой-*у сквозь амбразуру отведенного дота или дзота. А тут оказия юзнакомиться с главными действующими лицами, по крайней мере с одной стороны баррикады, выслушать их точки зрения, поглядеть своими глазами на поле боя. Кроме того, при пред­ставительстве КГБ в Кабуле работала небольшая группа со­трудников информационно-аналитического управления, в за­дачу которых входили обработка и отправка в Москву основ­ного массива информации. Я рассчитывал на помощь и своих коллег, которых в дилетантизме упрекнуть не мог.

Мне не довелось сколь-нибудь систематизированно изу­чать Восток и его проблемы, не выпадали мне и долговремен­ные командировки в эти края, и я чувствовал какую-то ущерб­ность оттого, что постоянно приходилось полагаться на своих помощников. И вот такая оказия!

Вылетели мы 20 июня 1983 года из Внуково на спецсамо­лете «Ту-134», принадлежавшем Комитету госбезопасности. В салоне рядом с Крючковым я увидел посла СССР в Кабуле Табеева и руководителя всего сонма партийных советников в Афганистане В. Г. Ломоносова, которые возвращались с пле­нума ЦК, рекомендовавшего Ю. В. Андропова на пост Предсе­дателя Президиума Верховного Совета СССР.

Сверху Афганистан мрачен и неприветлив. Голые бурые горы, кое-где со снежными шапками. Лишь на дне узеньких долин, вы­резанных горными ручьями, гнездятся затерянные кишлаки. Гли­нобитные домики цепляются за крутые склоны, а каждый метр земли заботливо ухожен и малахитом зеленеет со дна горных расщелин. Пассажиры чуть напряженны, ведь у моджахедов уже имеются ракеты «земля — воздух» и крупнокалиберные пулеме­ты. Но пилоты держатся выше зоны их досягаемости.

В салоне идет неспешный разговор об обстановке — разговор начистоту, без причесывания информации, что де­лается иногда при отправке ее начальству. Ломоносов рас­сказывает о военной трагедии, разыгравшейся всего месяц назад, в 20-х числах мая, в провинции Пактия, куда в поход­ном порядке двинулась 38-я бригада афганской армии с це­лью взять под контроль восемь уездных центров провинции и оставить там так называемые «оргядра», то есть назначен­ных руководителей местной власти, партийных боссов и ко­мандиров «царандоя» — прообраза полиции, вооруженной для ведения боевых действий.

Бригада имела при штабе советского полковника, кото­рый двигался в ее походных порядках. Несмотря на то что место пользовалось дурной славой и дважды на этой дороге уже отмечались нападения душманов на колонны армейских машин, командование бригады и советник не приняли самых элементарных мер предосторожности. Без боевого охране­ния, без предварительной разведки, без прикрытия с воздуха узкая колонна втянулась в длинное горное ущелье уже на ис­ходе дня и внезапно была атакована противником, засевшим на склонах гор. Повторилась трагедия, известная по литерату­ре со времен Неистового Роланда, который со своим христи­анским воинством был полностью уничтожен маврами в Рон-севальском ущелье. Прошли века и века, а люди все повторя­ют одни и те же примитивные ошибки. Бригада оказалась не в позиции бойца, а в безнадежном положении расстреливае­мого. У солдат было только два выхода: либо умереть на доро­ге, либо бежать куда глаза глядят. Командование бригады вме­сте с незадачливым полковником-советником погибло, бригада прекратила существование. Только часть головы колонны, ко­торая успела к началу атаки уже выйти из горного дефиле, до­бралась до места назначения. Она и принесла горькую весть о разгроме бригады.

Я жадно впитывал каждое слово, оно ведь было сказано человеком, который лично получил информацию от очевид­цев этой катастрофы. Я не помнил, чтобы об этом был про­информирован центр, такие вещи от него тщательно скры­вались. В этом мне приходилось убеждаться на каждом шагу моего недолгого пребывания на афганской земле. Вспомни­лись старые присказки Никиты Хрущева на охоте в Завидове в мае 1963 года, когда он, зло подтрунивая над маршалами, го­варивал: «Вдохновеннее, чем рыбаки и охотники, врут толь­ко военные». Конечно, нельзя относить это ко всем, кто носит военный мундир. Абсолютное большинство офицеров честно и мужественно во всех обстоятельствах несет свой нелегкий крест. Свой интернациональный долг они выполняли самоот­верженно и готовы были отдать жизнь (а многие ее и отдали), но не изменить присяге. Скрывали, врали, искажали правду те, кто строил на войне свою карьеру, кто политиканствовал, а иной раз и просто наживался.

Припомнилась история в ГДР, где однажды речной пасса­жирский пароходик напоролся на чистом по карте фарватере на какое-то препятствие, пробил свое днище и затонул. Погиб­ли люди. При обследовании места происшествия выяснилось, что на дне реки стоял танк, затонувший при попытке форси­ровать речную преграду во время учений. Танк был советский, но все усилия установить принадлежность танка к конкретной части оказались безуспешными. Командиры дружно рапорто­вали, что у них в полном составе вся боевая техника.

Сколько лет шведы громко кричали о нарушениях их тер­риториальных вод советскими подводными лодками! В отдель­ных случаях дело доходило даже до сбрасывания глубинных бомб на неопознанные подводные корабли. А мы со слов во­енных отвергали по дипломатическим каналам всякое подозре­ние в наш адрес, и пресса получала задание позубоскалить над страхами и подозрительностью северных соседей. Пока… не произошло неизбежное: одна из наших субмарин забралась глубоко в прибрежные шхеры и села на мель у самых берегов Швеции. Расследование высветило главные причины — голо­вотяпство и непрофессионализм, скрываемые ложью.

Нам были известны случаи, когда наши военные «упус­кали» крылатые ракеты, улетавшие даже за рубежи родной страны, но и в этом случае главные заботы направлялись на то, чтобы скрыть происшедшее.

Я люблю нашу армию, горжусь славной военной историей России, верю, что армия очистится от всех, кто позорит воен­ный мундир, и станет одним из катализаторов и гарантов воз­рождения России. Моя критика относится только к тем, для кого навсегда утеряны понятия чести, порядочности, считавшиеся в русской армии обязательными для офицеров и генералов.

В Афганистане сокрытие правды высшими чинами армей­ского руководства было распространенным явлением. Мы и в центре, десятки раз обсуждая афганскую войну, не могли по­нять, каким же образом совместить доклады военных о по­терях «бандитов» с реальной численностью формирований моджахедов. По отчетам военных, десятки тысяч участников этих формирований ежегодно погибали в военных операциях, а численность противостоявших нам группировок и отрядов практически не уменьшалась и оставалась, по данным развед­ки, примерно на одном и том же уровне — 120—150 тыс. чело­век по всей стране. Оказалось, что использовалась своеобраз­ная система подсчета потерь противника, основанная на рас­ходе собственных боеприпасов. Скажем, сброшено столько-то тонн бомб, выпущено столько-то снарядов, мин, израсходовано энное количество стрелковых боеприпасов — значит, должно быть убито и ранено такое-то количество «супостатов». Просто и «эффективно». Жаль только, что совсем порочно.

По словам наших офицеров-аналитиков, работавших в Ка­буле, вся исходная информация о военном положении была по­рочной изначально. В их распоряжении были доклады военной контрразведки (подчинявшейся КГБ), армейского командова­ния и командования армии Афганистана. Разница в цифрах была в 10—12 раз. «Липа» цвела и благоухала.

Свои потери, чтобы не портить репутацию, раскладыва­ли на месяцы и кварталы, создавая впечатление интенсивно­сти боевых действий и связанной с этим регулярности потерь. Мне рассказывали, что были случаи отправки крупных колонн автомашин с гражданскими и военными грузами без должно­го военного сопровождения и мер прикрытия. Колонны ста­новились легкой добычей моджахедов, гибли почти целиком. Потери составляли сотни машин, но эти цифры аккуратно рас­кладывались на длительный период.

Нам давно было известно, что в Москве так и не был ре­шен вопрос, кто же будет главным представителем советского руководства в самом Афганистане, кто будет своего рода во­енно-политическим руководителем всей кампании. Вопрос не был решен потому, что и в самой Москве никто не знал, кто же несет основную ответственность за афганскую войну. Сущест­вовала комиссия ЦК по Афганистану, в которую входили Гро­мыко, Андропов, Устинов и др. Это был типичный по тем вре­менам «коллективный орган безответственности», носивший, по сути дела, консультативный характер, при генеральном сек­ретаре. А практическое каждодневное руководство осуществ­ляли министры по своим линиям, не спрашивая коллег и часто не советуясь с ними. Этим ловко пользовались афганцы, нахо­дившие себе покровителей среди ведомственных начальни­ков. Скажем, в течение всех лет войны представители Комите­та государственной безопасности ориентировались преимуще­ственно на группировку «Парчам» Народно-демократической партии Афганистана. Эту группировку возглавлял Бабрак Кар-маль, стоявший во главе партии и государства. В то же время представители Министерства обороны неизменно симпати­зировали «халькистам», потому что подавляющее большин­ство военного командования афганской армии принадлежа­ло именно к этой группировке.

Роль посла Советского Союза была достаточно приниже­на, что, по-видимому, устраивало МИД СССР и А. А. Громыко, не желавшего глубоко погружаться в афганскую пучину. Партий­ные советники отбывали в Афганистане что-то вроде штраф­ного срока. Они командировались, как правило, на один год под предлогом выборности своих должностей в СССР. Из это­го года они старались пару месяцев пробыть в отпуске дома. Когда потом при поездке по стране пришлось присутствовать на докладах партсоветников при провинциальных комитетах НДПА, то неизменно оставалось удручающее впечатление от пустословия, желания втереть очки и полного отсутствия по­нимания обстановки и перспектив своих действий.

При такой организационной неразберихе не было ниче­го удивительного, что не существовало и никакого стратеги­ческого плана действий в Афганистане. В течение всех лет не прекращалась дискуссия, что должна делать 40-я армия: охра­нять коммуникации, крупные города, военные объекты либо активно участвовать в боевых операциях против бандформи­рований, следует ли держаться крупными соединениями или частями в гарнизонах либо принять участие в организации эф­фективной оккупации всех сколь-нибудь значительных насе­ленных пунктов страны, чтобы лишить повстанцев реальной опоры среди местного населения.

Мы не могли ответить убедительно и на такой вопрос: по-нему СССР, неся все возможные политические издержки в свя-т с военной интервенцией, ограничился вводом всего стоты-:ячного войска, которого было явно недостаточно для реше­ния военных проблем? Ведь было известно, что американцы ю время вьетнамской войны ввели туда армию, насчитывав-иую до 500 тыс. человек, а театр боевых действий во Вьетна­ме был значительно меньше и компактнее, чем в Афганистане. Неужели наша вечная неуверенность и нерешительность ру-«эводили нами и здесь, на поле боя? Так или иначе, но личные наблюдения и многочисленные встречи и беседы приводили неизбежно только к одному выводу: такими силами и такой эрганизацией выиграть войну нельзя, просто невозможно. Вся :трана отдана противнику, который бесконтрольно набирает и эбучает свои боевые отряды, беспрепятственно ходит в Паки-:тан, где расположена постоянная база снабжения, перепод­готовки, отдыха и лечения, возвращается и по своему усмот-эению определяет время и место нанесения удара.

Даже из греческих мифов известно, что Антей был непо-Зедим до тех пор, пока его не оторвали от земли-матери. Но еракл нашел средство для победы: подняв Антея в воздух л не давая прикоснуться к земле, задушил его. А Израиль и ILLIA постоянно декларировали свое право на преследование гех диверсионно-террористических групп, которые после на­несения ударов скрывались на территории других стран. Из-эаиль постоянно вторгался в Ливан, якобы преследуя терро-эистов, громил опорные пункты палестинцов далеко за пре­делами своих государственных рубежей.

Соединенные Штаты еще в 1915 году дали пример такой политики преследования, когда направили на территорию Мексики корпус под командованием генерала Першинга для поисков и поимки знаменитого партизана Панчо Вильи, кото-эый незадолго до того совершил нападение на пограничный ■ород Колумбус. По такой же схеме Соединенные Штаты втор­гались в Камбоджу в ходе вьетнамской войны для преследо­вания «вьетконговцев».

Почему же союзники — Советский Союз и Афганистан — пассивно дожидались, когда с пакистанских баз придут еще более многочисленные, лучше вооруженные, обученные воен­ные контингенты и начнут склонять чашу военных весов на свою сторону? Ведь ничего другого ожидать просто не при­ходилось. Любая оборона в военном деле может быть только начальной стадией стратегической идеи кампании, но не ко­нечным и исчерпывающим ее компонентом. Даже сейчас, ко­гда слышу монотонно повторяющиеся слова об оборонитель­ном характере наших доктрин, я все-таки думаю, что это озна­чает наш отказ от первого удара, отказ от войны как средства решения политических или иных вопросов, но не отказ от на­казания возможного агрессора, где бы он ни находился после неизбежной оборонительной фазы войны. Хороши были бы мы, если бы во время Великой Отечественной войны, пресле­дуя гитлеровские армии, остановились на рубежах своих го­сударственных границ, ссылаясь на оборонительную сущность нашей доктрины.

Если уж решились на участие в военных действиях в Афга­нистане, если испили до дна чашу моральных и политических унижений со стороны мирового сообщества, то надо было саму войну нацеливать на победу, ориентировать на это аф­ганскую армию…

Проводим встречи с премьер-министром Афганистана Кештмандом, министром по делам племен Лаеком, начальни­ком службы безопасности Наджибуллой. Крючков в течение пяти часов беседует с Б. Кармалем, потом следуют встречи с руководством ЦК НДПА и т. д. Общий осадок остается тяжелым: афганское правительство не видит ясных путей преодоления кризиса, плохо представляет себе реальную ситуацию в стра­не. Слишком много общих политических оценок. Кештманд, например, всю беседу подчинил двум тезисам: развитие эко­номики страны невозможно без помощи Советского Союза, а

<акая-либо осмысленная народнохозяйственная деятельность иожет начаться только после наведения порядка. Это звучало <ак полное оправдание своей бездеятельности. Кстати, за два часа, что длилась беседа, на его рабочем столе только один эаз зазвонил телефон. Вот как представлял себе Кештманд по­этическую обстановку в Афганистане (я делал краткую запись ?го высказываний по ходу беседы, которую и воспроизвожу): «Положение улучшается, мятежники понимают, что свергнуть зласть и победить они не могут. Это понимают США, Иран, Па-<истан и Китай, но все еще стараются портить нам жизнь.

Партия набирает силу. Сеть парторганизаций создана по зсей стране. Оргядра созданы во всех уездах. Создаются об­щественные организации, крепнет Национальный отечествен­ный фронт. Просвещенная часть населения приветствует со-зетские войска и просит оставить их… Народ устал от мятежни­ке и их злодеяний. Население понимает суть событий, хотя на него и давит пропаганда противника. Мы работаем над реко­мендациями советского руководства о привлечении на нашу гторону народа…» Такой разговор, конечно, ничего не давал полезного, кроме одного — ясного представления о качестве афганского руководства.

Беседа с Наджибуллой носила более предметный харак-гер. Его 14-тысячная служба безопасности лучше знала, что гворится в стране. Он говорит, что главный очаг бандитского движения находится в центре страны (36% боев), затем по ин-генсивности следуют Север (29%), Восток (14%) и, наконец, Юг 12%) и Запад (8%). Центр и Север — это как раз основные мес-га дислокации советских войск и коммуникаций, связываю­щих Афганистан с СССР. Каждый месяц происходит около 200 Зоевых столкновений разной интенсивности. Когда Наджибул-ia начинает рассказывать о своей службе, он не удерживает-:я от описания воображаемых успехов, в которые нельзя по­верить. В частности, утверждает, что СГИ (официально служба Зезопасности называется Служба государственной информа-дии) имеет 1300 агентов в бандах, 1226 — за кордоном, 714 — з подпольных контрреволюционных организациях, 28 — в го-:ударственных органах управления сопредельных стран (в Па­кистане)… Тут уж я откладываю ручку и перестаю записывать явную чушь. Если бы СГИ действительно имела такое количе­ство агентуры, то с банддвижением было бы давно поконче­но. Ценность настоящего агента мы знаем; даже если цифры, названные Наджибуллой, сократить на порядок, то и тогда они выглядели бы неправдоподобными.

Лаек, министр по делам племен и национальностей, чест­но признает, что «работать с племенами, и в первую очередь с пуштунами, ни мы, ни вы не умеем, хотя судьба революции зависит именно от того, с кем окажутся в конечном счете эти племена. Александр Македонский воевал с ними три года, пы­таясь пробиться в Среднюю Азию во время похода в Индию, Чингисхан застрял здесь и вынужден был повернуть обрат­но на север, англичане так и не смогли прорваться из Индии в Среднюю Азию через зону племен, хотя они лучше всего их изучили и завели там свою агентуру. Русские совсем не зна­ют племен и, как следствие, совершают тяжкие ошибки. Зачем была предпринята бесполезная и опасная затея с организаци­ей призыва молодежи из пуштунских племен в армию? Пуш­туны никогда не пойдут служить в регулярную армию, но они могли бы выставить свои собственные вооруженные отряды, если бы правительство нашло понимание у племенных авто­ритетов. Почти под угрозой применения оружия было призва­но всего 36 человек, которые получили автоматы, а через не­сколько дней бежали.

В племенах есть традиции, которые надо использовать. Всегда центральная власть подкармливала часть племенной верхушки, выплачивая наличными значительные суммы. Па­кистан практически содержал во время войны до 40 тыс. че­ловек из числа авторитетов племен на территории Афганиста­на». По оценкам Лаека, Кабулу следовало бы привлечь на свою сторону не менее 5 тыс. племенных лидеров, выделив для это­го средства.

«Для завоевания племен нужны не танки, а товары первой необходимости. Вместо 1 кг пороха надо дать 1 кг пшеницы. Племена не могут жить без традиционных восточных базаров, а в настоящее время все базары оказались по ту сторону гра­ницы с Пакистаном. Нужны свои базары. Где будет экономиче­ская выгода, туда и потянется племенной люд».

Заканчивает разговор Лаек на общей политической ноте: абульское руководство сидит в кабинетах. Не хотят работать населением, потому что не умеют. Военные меры закрыва-я двери для политических шагов по нормализации. Племе-ia можно склонить на нашу сторону, но переломить их через олено не удастся никому. «Шашки в ножны!» — его послед-1ие слова.

Сомнений нет, Лаек глубоко прав, он страдает от безрезульта-ивности своей работы, в его словах не чувствовалось фальши.

Встречи в ЦК НДПА с секретарями ЦК Нуром и Зераем ока-ались потерянным временем. Они настолько слепо копируют 1езрячую работу нашего партаппарата, что ждать результатов ie приходится. С сухим треском сыпались цифры о классовом I национальном составе партии, о численности парторганиза-[ий по провинциям, по министерствам и ведомствам, о парт-чебе. Потом шло перечисление «трудностей и недостатков». 1и одного живого слова о живой жизни.

Зерай, который отвечал за единство в партии, оценил вою работу так: «Единство стало прочнее, сейчас разногласия озникают только по кадровым вопросам». Какое уж тут един-тво, если «Хальк» и «Парчам» продолжали вести непримири­мую междоусобную борьбу за власть, выдвигая и продвигая аждый своих людей в партийные и государственные структу->ы. Они были поглощены этой борьбой до самого последнего юмента, когда власть вообще ускользнула из их рук.

После других таких же встреч понимаем, что лучше побы-ать на местах, увидеть своими глазами. Летим самолетом в Лазари-Шариф, центр северной части Афганистана, наиболее развитой в промышленном отношении и сельскохозяйствен-юй житницы страны. Внизу тот же лунный, мрачный, вагне-ювский пейзаж. Жизнь лепится вдоль жилок речек, забираясь горы по распадкам, как по капиллярам. Поля обрабатывают-я и на высоте, прямо у кромки снегов. Суровая жизнь в пол­юй изоляции от мира может рождать только людей, неспо-обных ходить под седлом, людей-мустангов.

Садимся в аэропорту Мазари-Шарифа. Пока выходим из самолета, нам рассказывают, что месяц назад этот аэропорт ночью был захвачен душманами. Они тихо сняли спавших ча­совых, собрали автоматы у отдыхавших царандоевцев (мили­ционеров), затем их разбудили и, очумевших, погнали в горы. Были захвачены два БТРа и два танка, охранявших здание аэ­ропорта, причем сопротивление оказал экипаж только одно­го танка. Техника была направлена в горы. Лишь в пять часов утра, когда на работу пришли гражданские служащие аэро­порта, поднялась тревога. Еще через три часа у подножья гор обнаружили брошенную технику.

Слушали этот рассказ, и на языке вертелось колкое заме­чание, что такие «подвиги» могут свидетельствовать только о сочетании двух элементов: наличия душманов в среде самих царандоевцев и запредельной небрежности и расхлябанно­сти при несении караульной службы. Но даже в кругах совет­ских работников они воспринимались как доказательство все­могущества душманов.

Встречи и беседы с афганскими руководителями и наши­ми советниками высветили все ту же типичную картину. Ини­циатива повсеместно у противника. Он выбирает время и ме­сто для ударов. Афганская армия, наши части и царандой либо сидят в гарнизонах, либо сопровождают транспортные колон­ны, либо несут охрану предприятий, учреждений, жилых мас­сивов. Оргядра сидят в осаде. Исламские комитеты правят как местная власть. Никаких следов партийной работы, кроме про­токолов мероприятий, нет.

Выступавшие на совещаниях Маршал Советского Союза С. Л. Соколов и Крючков придерживались единой линии: надо перекладывать основную тяжесть боевых действий на самих афганцев, это их война, и им самим следует учиться бороться за власть. Мы можем оказать поддержку, но не больше. Энер­гично призывали своих работников не принимать участия в межпартийных склоках…