Настоящая история масонства в России начинается лишь в семидесятых годах XVIII века, когда одновременно возникают две масонские системы, пользовавшиеся крупным успехом. Ложи этих систем, — так называемых Елагинской и Циннендорфской (шведско-берлинской), — работали в этот период времени, главным образом, в первых трёх степенях «иоанновского» или «символического» масонства, преследовавшего цели религиозно-нравственного воспитания человека.
Здесь русские работали над приведением «дикого камня» (символ греховного человека) в «совершенную кубическую форму» (очищение от пороков), приобретали широкие сравнительно с прежними религиозные понятия, глубоко задумывались над вопросами веры и нравственности, упорной работой воспитывали в себе человека. Кажущаяся в наше время несколько бледной масонская мораль оказала благотворное влияние на общество, служа в то же время реакцией против модных течений западно-европейской скептической мысли.
По меткому сравнению П. Н. Милюкова, это «толстовство» XVIII века, с его проповедью личного самосовершенствования и «убегания зла», было первой идеалистической философией, распространившейся в широких общественных кругах и вызванной здравыми, жизненными потребностями пробудившейся общественной мысли.
Главная роль в этом периоде истории русского масонства принадлежит известному И. П. Елагину, которого нередко совершенно неправильно считают создателем особой масонской системы, близкой по традициям к первоначальной и чистейшей форме английского масонства.
Елагин стал масоном ещё в 1750 году, но до поры до времени, как и все, не видел в ордене ничего серьёзного и вскоре увлёкся модным «душепагубным чтением» безбожных писателей — «ансиклопедистов». Однако вскоре затем, беседуя с людьми «учёными и просвещёнными», он «к крайнему своему удивлению» нередко слышал далеко не лестные отзывы о своих учителях, которых они «весьма малыми и нередко заблуждающимися и почти ничего не знающими в любомудрии и мирознании учениками почитать осмеливались».
Так как эти «в науках знаменитые люди» оказались масонами, то Елагин стал раздумывать о том, нет ли в масонстве чего-либо «притягательного, а ему, яко невежде, сокровенного». С целью разрешить этот вопрос, Елагин начал чаще посещать ложи и искать знакомства с людьми, «состарившимися в масонстве». Тут встретился он с «некоторым, недолго в России бывшим путешественником», англичанином, который и открыл ему, «что масонство есть наука, что таинство сие хранится в Лондоне, в особой ложе, древней называемой». Тогда Елагин «вознамерился с постоянной твёрдостью стараться открыть себе сию во мраке прекословия кроющуюся неизвестность» (Записка Елагина. Р.Архив, 1864., т. 1, стр. 597).
12 марта 1771 года приехавший из Германии бывший гофмейстер при дворе принца Брауншвейгского фон Рейхель учредил в Петербурге ложу Аполлона — первую ложу Циннендорфской системы. Ещё перед своим отъездом из Берлина Рейхель имел беседу с мастером ложи «Трёх золотых ключей» — самим знаменитым Циннендорфом и получил от него поручение «сделать всё возможное для достоинства и распространения царственного ордена в тамошних краях».
Основанная Рейхелем ложа состояла из 14 человек, из которых 1 3 были иностранцы и только один русский, — шталмейстер Её Величества Нарышкин. Циннендорф, посылая конституцию лож Аполлона, хорошо знал об исключительном влиянии Елагина среди петербургских масонов и поспешил заручиться его расположением, одновременно он отправил Елагину чрезвычайно предупредительное письмо, в котором говорил следующее: «с целью укрепить, насколько возможно, дружбу и согласие между нашими братьями… я счёл своей обязанностью сообщить вам об этом (об учреждении ложи Аполлона) и особенно рекомендовать почтенного брата Рейхеля, а также и ложи (т. е. имеющиеся учредиться по Циниендорфскон системе) вашему покровительству, доверяю и благосклонности, так же, как и всем вашим братьям в Петербурге».
Письмо это, датированное 15 октября 1771 года, т. е. ранее назначения Елагина гроссмейстером русских лож, свидетельствует о выдающемся его значении среди петербургских братьев, чем и объясняется, конечно, выбор его Провинциальным Великим мастером в начале следующего года. Со стороны Циннендорфа эта исключительная предупредительность была, конечно, пробным камнем, имевшим целью склонить Елагина на свою сторону. Но политика не удалась: Елагин, наоборот, вероятно именно из опасения немецкого масонства, добился от Англии учреждения первой русской Великой Ложи (26 февраля 1772 года) и сам был утверждён «Провинциальным Великим Мастером всех и для всех русских».
Рейхель, однако, не унывал. В 1774 году ему удалось открыть снова ложу Аполлона и основать ещё пять новых: Горуса, Латоиы и Немезиды в Петербурге, Изиды в Ревеле и Аполлона в Риге. Несколько позднее, в 1776 году Рейхель и Трубецкой учредили в Москве ложу Озириса, составленную сплошь из аристократии и поэтому носившую название «княжеской».
Не менее успешно действовал и Елагин: в 1774 году он открыл в Петербурге ложу Девяти Муз, Музы Урании и Беллоны, а в Москве ложу Клио, несколько ранее была учреждена военная ложа Марса в Яссах в Молдавии.
Ложи, основанные по циннендорфской системе
1. Ложа Rapii O’Kpara (Harpokrates) в Петербурге. Осн. в 1773 г. В 1777 г. мастер стула — Обер-секретарь Артемьев.
2. Ложа Изиды (Isis) в Ревеле, осн. в 1773 г. Сведение о переходе её в 1776 г. к английской системе — Пыпин, Хр. ук, стр. 10 — неверно.
3. Ложа Горуса (Horns) в Петербурге, осн. в 1774…75 гг. Мастер стула — Нартов. Ложа Хорив-Ночев — никогда не существовала, и предположение о тождестве ложи Horus и Horeb совершенно справедливо.
4. Ложа Латоны (Latona) в Петербурге, осн. в 1775 г. Вряд ли мастером стула мог быть при её учреждении Храповицкий — Пыпин, Хрон. указ. 13, — так как уже 1 сентября 1776 г. во время обсуждения предстоящего соглашения он председательствовал в ложе Немезиды. В 1777 г. мастер стула — Новиков, впоследствии перенёсший эту ложу в Москву. Это и есть, конечно, ложа, которую он называет в показаниях своей.
5. Ложа Немезиды (Nemesis) в Петербурге, осн. 1775…76 гг. Во всяком случае основана ранее соединения Рейхелевских лож, так как она принимала участие в предварительном обсуждении этого соглашения в собраниях лож 1 и 3 сентября 1776 г. Вряд ли она могла быть основана Чаадаевым для Новикова и его друзей, так как Новиков принадлежал к ложе Латоны. 1 сентября 1776 г. работы в ней вёл Храповицкий, а в 1777 г. мастером её был майор Дубянский. (Возможно, что это и есть «ложа Дубянского» в показаниях Новикова.)
Елагинские ложи, соединившиеся с рейхелевскими
6. Ложа «Совершенного согласия» (Parf’aite Union) в Петербурге, осн. в 1771 г. Мастер стула Джон Клей.
7. Ложа «Девяти Муз» (Zu den neun Musen) в Петербурге, осн. в 1774 г. Это собственная ложа Елагина. (Пыпин относит её основание к 1772 г., а Фридрих утверждает, что 1774 г. устанавливается актами).
8. Ложа «Урания» (Urania) в Петербурге, осн. в 1772 г. Фридрих неверно называет дату 1774 г. Протоколами этой ложи от 1772 г. по 1775 г. (в собрании графа Уварова) пользовался Лонгинов, бумаги её от 1776 г. по 1788 (протоколы, речи, песни хранятся в архивах). В 1776 г. она перешла к шведско-берлинской системе с мастером стула купцом Опицем.
9. Ложа Беллоны (Bellona) в Петербурге., осн. в 1774 г.
10. Ложа Клио (КПо) в Москве, осн. в 1774 г.
Ложи других систем, приставшие к союзу
Сюда же относятся многие ложи, получившие патент от Елагина, но оставшиеся верными своим системам. Пыпин ошибочно причисляет их к Елагинской.
11. Ложа Скромности (точнее, Молчаливости: Zur Verse hwiegenheit) в Петерубрге, осн. в 1750 г. Это — старейшая из русских лож. В 1774 г. она получила патент от Елагинской, но в работах осталась самостоятельной. В английских списках она нигде не упоминается: сперва она держалась системы Строгого Наблюдения, затем при мастере стула Мелиссино следовала его системе, в 1776 году приняла шведско-берлинскую.
12. Ложа «Св. Екатерины трёх подпор» в Архангельске, осн. в 1776 г. Система неизвестна: в 1775 г., как и многие ложи, получила лишь патент от Елагина. (В начале 1787 г., после трёхлетней остановки работ «но несогласию братьев», возобновлена с согласия Елагина под именем «Северной звезды» и получила разрешение работать согласно английской конституции в 5 ступенях; Пекарский, Дополнения, стр. 118).
13. Ложа Постоянства (Zur Bestendigkeit) в Москве. (В 1777 г. приняла шведско-берлинскую систему при мастере стула Сенглине, ранее принадлежала к Строгому Наблюдению.
14. Военная ложа Минервы (Minerva) в Сагодурах, в Молдавии. (По Лонгинову принадлежала ранее к Елагинской системе — «Новиков и пр.», стр. 95 — Мастер стула купец До-ринг).
15. Ложа Талии (Thalia) в Полоцке, осн. в 1774 г. (По протоколам Урании — Лонг. 95, в 1774 г. выдано разрешение Вердеревскому открыть, где ему угодно, ложу Талии. Майор Вердеревский был в это время при войске в Польше и открыл ложу в Полоцке. По Лонгинову — стр. 95 — принадлежала к системе Елагина).
16. Ложа Равенства (Zur Gleichheit) в Петербурге. Мастер стула в 1777 г. камергинер Гагарин.
17. Ложа Caudeur в Москве. Мастер стула майор Беннигсен. (Не об этой ли ложе Шварц писал Брауншвейгскому, как о принадлежащей к тамплиерству? «Орден тамплиеров, — писал он, — существует в Москве уже с 1776 г., сюда он перенесён через известного барона Беннинкса», — Ещевский, Соч. т. III. стр. 443 — Последних двух лож вовсе нет в Хронолог. ук. Пыпина).
18. Ложа Благотворительности (Zur Mildthatigkeit) в Петербурге. В 1777 г. мастер стула — хирург Дольёт.
Суворов
Народный герой, человек непревзойдённой славы, генералиссимус Александр Васильевич Суворов — вот кто должен открыть собой ряд знаменитых русских деятелей-масонов.
Нет нужды останавливаться на изложении внешних событий жизни Суворова: деятельность его — военные походы, блестящие подвиги — изучена и рассказана биографами этого великого человека во всех подробностях. Интереснее другая сторона его жизни: тот внутренний храм, который он себе создал в противовес окружавшей его обстановке и который тщательно оберегал от постороннего взора.
Странности его характера сделались историческим достоянием, многие слова вошли в поговорку. Но тот, кто ближе мог и хотел приглядеться к Суворову, легко убеждался, что странностями он лишь прикрывал свои достоинства. И сам Суворов признавался, что говорил правду шутками и звериным языком.
С детства проявляя необыкновенную склонность к чтению, он не утратил её в продолжении всей жизни (об этом свидетельствует хотя бы громадная сумма — 300 рублей, — которую он тратил ежегодно на заграничные газеты). Суворов не был обыкновенным военным человеком своего времени. Поскольку это было возможным, он умел примирять служебные обязанности с проявлением терпимости и человечности. Хорошо известны рассказы об его аскетическом образе жизни, о том, что он легко переносил невзгоды, деля все лишения с солдатами и принимая участие наряду с другими во всех работах, и не по чувствительности, а в силу правильно осознанного народного духа он сумел заменить палочную дисциплину дисциплиной, основанной на совести.
Эти своеобразные отношения внутреннего подчинения и сознание долга он поддерживал в своих воинских частях и по воцарении Павла I, поклонника немецкой муштры и железной дисциплины. Независимое поведение Суворова и послужило поводом к его бедствиям.
То, что в сознании Суворова быть военным не означало быть жестоким, он показал во время борьбы с конфедератами в 1769 году. Путь к замирению восставшего края Суворов видел в мягком и заботливом отношении к «мирным» обывателям и в энергичных наступательных действиях против повстанцев. Он принял все меры к тому, чтобы поддержать добрые отношения с местным населением, и не допускал войска до грабежей. К конфедератам, сложившим оружие, он проявлял большую мягкость, считая, что «благоприятие раскаявшихся возмутителей пользует более нашим интересам, нежели разлитие крови».
В другой раз, в самый разгар Семилетний войны, когда при нападении на Берлин казаки захватали красивого мальчика, Суворов взял его к себе, заботился о нём во время похода и, как только стало возможно, известил мать о том, что сын её находится в безопасности, предложил оставить его у себя, обещая заботиться как о собственном сыне.
В связи с этими поступками Суворова чрезвычайно любопытно вспомнить слова, сказанные им живописцу Миллеру: «Ваша кисть изобразит черты лица моего: они видимы, но внутренний человек во мне скрыт… Трепещу, но люблю моего ближнего, в жизнь мою никого не сделал я несчастным, не подписал ни одного смертного приговора, не раздавил моею рукой ни одного насекомого, бывал мал, бывал велик!»
Это второе, внутреннее лицо Суворова, скрытое от всех, и может объяснить ряд его поступков и черт его характера, которые не имели прямой связи с обстоятельствами его внешней жизни. Того же порядка и принадлежность Суворова к братству вольных каменщиков. Именно эта важная деталь его биографии освещена в литературе чрезвычайно слабо. Один из его биографов упоминает о существовании известий, будто Суворов посещал прусские масонские ложи. Автор допускает такую возможность ввиду любознательности Суворова, но сомневается в том, что сам он когда-либо был масоном.
Высказанное автором сомнение лишено всякой основательности. Суворов, молодой офицер, не будучи посвящённым, конечно, не мог бы посещать собраний ложи масонов. В истории масонства такие исключения известны лишь по отношению к коронованным особам. Но, с другой стороны, существование такого рода известий чрезвычайно важно и только увеличивает значение данных, сравнительно недавно обнаруженных в архиве Великой Национальной Ложи Трёх Глобусов в Берлине и не проникших, по-видимому, до сего времени в печать. На основании их принадлежность Суворова к масонству устанавливается с большой достоверностью.
Суворов был посвящён и произведён в третью степень — мастера — в Петербурге. Посвящение его относится, по всей вероятности, к последним годам царствования Елизаветы. Его нельзя назвать случайным — такое предположение не соответствовало бы складу характера этого своеобразного человека, тем более, что Суворов не ограничился вступлением в братство, а прошёл ряд масонских степеней.
Оно не было и следствием общего увлечения. В то время масонство не завоевало ещё симпатий широких слоёв русского общества, и Суворов, приняв посвящение, сделался одним из первых по времени русских вольных каменщиков. Затем, находясь в Пруссии во время Семилетней войны и навещая в Кенигсберге своего отца, он был 27 января 1761 года произведён в шотландские мастера. Известно, что с этого дня до отъезда из Кенигсберга в начале 1762 года, Суворов числился членом ложи. В списке её членов, представленном 16 марта 1761 года в Ложу Трёх Глобусов, за № 6 значится Александр Суворов.
Этим ограничиваются сведения о его участии в работах братства вольных каменщиков. Несомненно, однако, что он всю жизнь следовал той масонской нравственности, которой отличалось современное ему масонское общество. Черты характера общечеловеческого, усвоенные Суворовым, — крайняя религиозность, борьба со своими страстями, из которой он всегда выходил победителем, лояльность, сознание своего долга — были особенно характерны для масонства этого периода. А потому слова завещания Суворова, обращённые к потомству «Всякое дело начинать с благословением Божьим, до издыхания быть верным Государю и Отечеству, убегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славы чрез истину и добродетель, которые суть моим символом», — могут быть приняты за его масонский катехизис.
Если при сравнительной скудности данных о чисто масонской деятельности Суворова нет оснований утверждать, что его характер сложился под непосредственным влиянием учения вольных каменщиков (скорее всего, это было простым совпадением его душевной склонности с общемасонским миропониманием), то, во всяком случае, эта открывшаяся новая черта в биографии Суворова не состоит ни в каком противоречии с общим обликом замечательного человека.
Кутузов
13 июля 1813 года в залах петербургского музыкального общества под председательством гроссмейстера И. В. Вебера и в присутствии многих сотен масонов состоялось торжественное траурное собрание, посвящённое памяти великого брата, фельдмаршала князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова-Смоленского.
Не одни заслуги перед Отечеством на поле брани были причиной такого почёта. «В различных положениях, которые последовательно выпадали на долю нашего знаменитого брата, — говорилось в посвящённой ему речи, — он был религиозным блюстителем наших идей, примерным ревнителем, неизменно готовым на благотворительные жертвы во имя страждущего человека и особенно на пользу своих братьев по совершенствованию: мы обязаны воздать славу его постоянству и его принципам».
Первое прикосновение Кутузова к таинствам Ордена свершилось в 1779 году в Регенсбурге, в ложе «К Трём Ключам». Он пришёл искать в братстве «сил для борьбы со страстями и ключа от тайн мира». Путешествуя по Европе, он вошёл также в ложи Франкфурта и Берлина, а по возвращении в Россию в 1783 году «посвящённые на берегах Невы признали его своим… но лишь в Москве, у сияющего лучезарного очага этой замечательной столицы, прославленной в столь многих отношениях, он предстал смиренным ревнителем. Его приняли, учтя его способности к приобретению высоких званий, он был приобщён к высшему Ордену при обстоятельствах, предрекших его высокие судьбы…»
На основании некоторых косвенных указаний можно предполагать, что Кутузов был членом шотландской ложи «Сфинкса». Он дошёл до высоких степеней и был влиятельным и необходимым членом братства вольных каменщиков, его постоянной опорой. При посвящении в 7-ю степень шведского масонства Кутузов получил орденское имя — «Зеленеющий лавр» и девиз — «Победами себя прославить». И орденское имя, и девиз, по словам одного из историков масонства, оказались пророческими.
Чрезвычайно любопытно, что оба знаменитых героя военной истории России, Суворов и Кутузов, принадлежали к братству вольных каменщиков. Л в жизни и характерах этих двух самобытных людей много общих черт. Любознательность, снисходительность, религиозность, способность особого постижения народного духа одинаково им свойственны.
Их сближение не было случайным. Суворов рано оценил Кутузова, между ними установились взаимное понимание и расположение, а с 1776 года Кутузов сделался на многие годы правой рукой Суворова. Трудно высказать основание для сближения их характеров. Трудно высказать какое-либо утверждение по поводу того, имел ли Суворов влияние на своего младшего товарища в вопросе его масонского посвящения, во всяком случае, оно произошло во время их совместной службы, и если не сохранилось сведений о длительной работе Суворова в среде вольных каменщиков, то о Кутузове можно сказать, что он связал своё имя с братством более чем на 30 лет.
Есть даже некоторые основания думать, что именно масонское общество способствовало назначению его предводителем сил в борьбе с Наполеоном, который представлялся масонам начала XIX столетия демоном властолюбия и насилия.
Мир и спокойствие — цель Ордена вольных каменщиков — —были попраны, зло, одетое в броню завоевателя, предстало перед русскими масонами. Борьбу против этого зла они почитали своим долгом. Вот почему не только Кутузов, но и ряд других вольных каменщиков оказались героями войны двенадцатого года.
Те же основания защиты войны выдвигали масоны союзных стран во время мировой войны 1914 года. Война в их представлении была единственным средством защиты от посягательств на европейский мир и культуру.
Не страшась войны, Кутузов тем не менее видел в ней лишь крайнее средство для достижения мира — черта биографии прославленного военного героя, достойная замечания. Он всегда пытался предварительно искусством дипломатических переговоров предотвратить войну. И никогда не подвергал жизнь подчинённых напрасному риску, никогда не позволял пятнать славу войск грабежом и пролитием крови мирных жителей.
«Ты руководил бестрепетными русскими солдатами не для завоеваний и разорения, но во имя защиты человечества, освобождения Европы, установления её мирного процветания… Прими же скромное признание, которое оказывают тебе братья по посвящению устами занимающего этот священный пост».
Так говорил в торжественной траурной речи оратор ложи «Сфинкс», а позже ложи «Трёх Добродетелей», Пьер Муссар. Знаменательнее всего, что такую оценку военных действий и заслуг Кутузова в борьбе с Наполеоном делал не соотечественник полководца, а иностранец — французский литератор. В речи своей, полной пафоса, он превозносил деятельность Кутузова и призывал всех присутствующих оценить славянского Фабия, противопоставившего гению зла гений добра.
Оратор не ограничился изложением заслуг Кутузова, он подробно осветил значение братства вольных каменщиков для Кутузова.
«Это в нашей среде ты приобрёл добродетели и свет, давшие тебе бессмертие, среди нас твоя великая душа получила истинную награду мудрости, оплату благотворенья, лишь в нашей среде окружён сиянием венец мудреца, ученика добродетели. И именно в этой ограде, недоступной для профанов и для мирского тщеславия, в этом убежище мудрецов, предназначенном для святейших таинств, твои братья, более взысканные и более внимательные, лучше созерцают это отделение духа от бренного праха, лучше славят смерть, этот первый шаг величественного пути…»
Так чтили вольные каменщики своего великого брата, славного не только военными подвигами, но ещё больше мудростью, доступной, по их убеждению, только истинному мастеру-масону.
(Использованы материалы книги Т. А. Бакуниной «Словарь русских вольных каменщиков»)