Григорий Лукич Скуратов-Бельский издавна стал во главе тёмного ряда русских «заплечных дел мастеров», заканчивающегося кое-где за историческим горизонтом фигурами Ежова и Берии. И это при том, что непосредственно о фигуре Малюты Скуратова понятно до досадного не много.
От Малюты до Берии
Не исключаю, что все палачи похожи. Но уж больно некие детали «жития» Малюты были повторены его кровавыми последователями. Прямо до аспектов. Как будто в истории действовала какая-то наизловещая матрица убийств и расправ.
Начнём с того, что на первом шаге опричнины Малюта не был приметен на фоне тогдашних любимцев Сурового – Вяземского, отца и отпрыска Басмановых. Ну и происхождение его было туманно, в то время как тон в опричном войске, как ни удивительно, задавали потомки знатнейших родов.
Более того, Скуратов равномерно выдвигается на фронтальный план только тогда, когда в 1566 году правитель решает смягчить свою опричную политику. Суровый в первый раз с начала террора стремится как-то примирить опричнину с земщиной. Цель его манёвра понятна: Ливонская война добивалась больших издержек, а поэтому нужна была поддержка всей страны. А смена курса всегда влечёт за собой и смену исполнителей, ставших в особенности одиозными. Помните, как после спада волны сталинского террора Ежова сменил вроде бы наименее запачканный кровью Берия, который даже выпустил из узилищ ряд «врагов народа» второго плана. Ясно, что и в тот момент приближалась новенькая большая война.
Конкретно в это время в королевский фавор и заходит Григорий Лукич Скуратов-Бельский. Вероятнее всего, Малюта – это вроде бы языческое имя для противников, чтобы они не насылали на него порчу. Тогда было принято часто скрывать свое крестильное христианское имя и слыть в миру под самыми необычными. Время от времени просто монгольскими. Праотцы наши отводили от себя сглаз. А истинное имя даже близкие время от времени узнавали на отпевании. Так, даже в более просвещённом XVII веке во время панихиды по любимчику царя Алексея Михайловича Хитрово скорбящие узнали, что настоящее имя его – Иов.
Скуратовы не были родовитыми. Они обладали малозначительным поместьем на границе Звенигородского уезда. Все же род этот не был чужд Суровому. Во вкладной книжке Иосифо-Волоцкого монастыря вклад собственный по нраву Малюты Суровый снабдил таким приметным посвящением – «по холопе собственном по Григории по Малюте Лукьяновиче Скуратове». Некие комментаторы не исключают, что Скуратовы вправду когда-то были холопами величавых князей, но за верную службу были пожалованы дворянством. Другими словами обосновали свою запредельную верность и готовность исполнить хоть какое приказание.
Фактически, карьера палача начинается не на поле брани, а во время карательного похода против очередных «заговорщиков». Дело в том, что фактически в Кремле был отрыт комплот, во главе которого стоял глава конюшенного приказа – самой главной структуры тогдашнего госаппарата – И. П. Фёдоров. К слову, во время королевского отсутствия конкретно конюший делал почётную роль местоблюстителя. Так что разгром «фёдоровщины» можно сопоставить с высылкой Троцкого.
А. Н. Новоскольцев. «Опричники в доме опального боярина».
Целью комплота вроде было свержение Сурового и передача престола другому Рюриковичу – Владимиру Старицкому. Но сам претендент струсил и поведал обо всех тех, кто его-де в крамолу втянул.
Понятно, в неразрушимых традициях круг виновных расширили до максимума. А на коломенских землях самого Фёдорова начался показательный разгром в стиле «выжженной земли». Вот здесь-то Малюта собственной свирепостью и потряс самого царя, узревшего, какой ценный кадр сформировался под сенью старенькых соратников. Королевский синодик свидетельствует: во Губине углу Малюта со товарищи отделал 30 и 9 человек. Нужно считать, что
этих злосчастных не просто уничтожили, а длительно пытали. К тому же под пытками Малюта ещё, нужно считать, выпытывал у жертв места с припрятанным хорошем. В Москве появилось целое сословие, как на данный момент произнесли бы, барыг, которые скупали у опричников всё награбленное. Посреди их было и много германцев –кабатчиков. В конце 30-х годов XX века в столице работали комиссионки, через которые реализовывали конфискованное у осуждённых по политическим статьям.
Да, крови Малюта не страшился. Когда спустя два года в опалу попал дьяк Висковитый, глава посольского приказа, хранитель большой гос печати, подобострастно именовавшийся иноземцами канцлером, он особо отличился. Дело в том, что для Висковитого и ряда его коллег-министров были выдуманы особенные кары.
Практически же Суровый разгромил собственное правительство. Аналогия с «ленинградским делом» навязывается сама собой. Но Вознесенского бериевцы просто насмерть заморозили в товарном вагоне, в каком его везли в заключение. А вот для Висковитого Малюта с его владельцем выдумали необыкновенную казнь. Дьяка, рискнувшего кинуть Суровому в лицо: «Кровопийца!» – привязали к скрещённым брёвнам, приказав опричникам по очереди отрезать у него какую-либо часть тела.
Видимо, даже «кромешники» колебались, а поэтому первым подошёл Малюта и отрезал супостату ухо. Отступать уже было нельзя. На тело Висковитого накинулись всей стаей, оставив скоро от него скелет.
После разгрома Твери кромешники продолжили резню в Торжке. В числе иных расправиться они собрались и с содержавшейся в городе группой пленных крымских татар. Причём к ним во двор правитель с охраной отправился лично. И здесь выяснилось, что у пленников отчего-то при для себя оказалось прохладное орудие. Или это был чей-то недосмотр, или кто-то реально готовил провокацию. Во всяком случае, татары кинулись на опричников – и на царя, их возглавлявшего. В той стычке Малюта был ранен, но правитель не пострадал. А пролитую за свою персону кровь правители в особенности ценили.
Словом, Скуратов с боем занял своё место около царя, влияя не только лишь на императивные решения, но даже на семейные дела Сурового. Так, когда правитель решил в очередной раз жениться, Скуратов интенсивно лоббировал Марфу Собакину, состоявшую с опричником в родстве. Более того, есть сведения, что одна из привезённых красавиц, которую Малюта счёл соперницей собственной протеже, просто была на физическом уровне устранена вкупе с папой. И даже когда Марфа очевидно тяжело захворала, Малюта уверил собственного патрона не откладывать женитьбу. И на пиру он и его зять Годунов выступали дружками жены. Более того, даже последовавшая потом кончина девицы не поколебала позиций Григория Лукича – он оставался основным победителем Сурового. Как, вобщем, было и с его «аналогом» из прошедшего века.
Кавказцы
Межнациональные препядствия неминуемы в многонациональной среде. На данный момент это – тема номер один. К слову, Сталин такие узелки решал в стиле Македонского, разрубившего гордиев узел – многие народы просто были отправлены с глаз долой в казахстанские степи. Немногие, меж тем, знают, что в первый раз с «кавказской экспансией» столица столкнулась как раз в XVI веке, когда в столицу прибыла бессчетная родня 2-ой супруги Ивана – кабардинки, ставшей после крещения Марией Темрюковной.
В Москву потянулись обозы с бессчетными родственниками новоявленной королевы. Кабардинцы и ногаи охотно примыкали к опричнине, так как первую скрипку в этом чёрном братстве начал играть брат Марии – Салтанкул, в крещении Миша Черкасский.
Печать Миши Темрюковича Черкасского с его изображением.
Только по дошедшим до нас официальным данным, в 1563 году в Москву прибывает 2000 кавказцев, в сентябре и октябре 1564 – ещё 3000. И это только парней! Историки считают, что в то время в столицы были уже сотки кабардинских дворов. Вобщем, тогда всех восточных людей назвали только татарами. А некие коллеги считают, что и опричнина с её злоупотреблениями и беспощадностью почти во всем стала следствием прямого соперничества старенькых российских боярских родов и вторженцев с Кавказа. Не умопомрачительно, что многие опричные рейды прямо напоминали наш