Одна из самых страшный тайн советской эпохи — покушение на ее вождей. Сегодня кое-что стало известно о нападениях одиночек с нездоровой психикой на Хрущева, Брежнева, Андропова. Однако покушения на товарища Сталина так и остались в тени.
Генерал-лейтенант Кирилл Москаленко:
В первых числах ноября 1942 года я был вызван в Ставку на совещание. Закончив дела в Генштабе, зашел к Г.К.Жукову поинтересоваться, нет ли каких поручений. Георгий Константинович выглядел до крайности озабоченным и не скрывал этого. Неожиданно он предложил мне:
— Оставайтесь в Москве до 7-го. Посмотрите военный парад на Красной площади в столь необычайной обстановке, кое-что вместе обсудим…
Когда утром 7 ноября я вышел из «эмки» на набережной Москва-реки, со стороны Васильевского спуска, ко мне подошли два офицера НКВД и с непроницаемыми лицами козырнули: — Извините, генерал, но таков порядок: предлагаем вам оставить личное оружие в машине.
У меня в голове мелькнуло: Наверняка здесь, в Москве, что-то стряслось! Такого еще не бывало!.
Покосил глазами по сторонам: так и есть! Трясли не только меня, но и всех других военных, выходивших из машин. И только поздней ночью, с глазу на глаз, Жуков успел шепнуть мне, что какой-то мерзавец совершил нападение на товарища Сталина.
Нотариус Лев Левицкий:
В этот злосчастный вечер я возвращался из Замоскворечья, с именин моего брата, работника одного из Наркоматов. Решив сократить путь, я направился к дому через спуск у храма Василия Блаженного и далее напрямик, через Красную площадь. Уже успел поравняться с Лобным местом, как впереди, — мне показалось, что от здания бывшей городской думы, — раздались гулкие в ночной тишине выстрелы.
Извините за откровенность, но что прикажете делать в этой обстановке мне — бедному, несчастному гражданину? Который в своей жизни не только ни с кем не воевал, но даже не зарезал цыпленка? Короче говоря, от этой стрельбы я для себя ничего хорошего не ожидал и счел за благо рухнуть на брусчатку мостовой.
В нескольких шагах впереди меня, со стороны Спасской башни, на бешеной скорости пронесся автомобиль и скрылся на улице Куйбышева.
Тут послышались шаги, вокруг меня суетились какие-то товарищи с револьверами в руках, все в военной форме.
— Товарищ майор! — крикнул один из них. — Здесь вот еще один соучастник!
Меня за шиворот подняли с земли, заломили руки за спину, связали и втолкнули в подъехавший крытый автомобиль.
Продержали месяца три в «Бутырках». Допрашивали непрерывно, причем почти все время — по ночам. Перед первым допросом в кабинете следователя меня бегло осмотрел очень крупный начальник и сказал заполнившим кабинет командирам:
— Вы с этой дряхлятиной поосторожнее! Он нам нужен живым!
А месяца через три случилось невероятное: с меня (кстати говоря, тоже ночью) взяли расписку о неразглашении и… выпустили с миром! И что за напасть: тоже глубокой ночью, когда трамваи уже давно не ходили. Мне ничего не оставалось, как до рассвета переминаться с ноги на ногу у входа в тюрьму, чтобы по дороге не нарваться на новые выстрелы.
Полковник КГБ в отставке Михаил Яремич: Профессиональных покушений на товарища Сталина не было.
В первую очередь, это наша, чекистов, заслуга: мы его берегли, как отца родного! Кроасноармейца Дмитриева, пальнувшего в Иосифа Виссарионовича осенью 42-го, я вообще в расчет не беру. Четыре выстрела из трехлинейки, пронесенной в центр города из-за недосмотра неопытной милиции. Да еще не прицельно, а так, от фонаря, в белый свет, как в копеечку. Нет, это не серьезное нападение, а детсадовская шутка.
Правда, время тогда, в начале войны, было суровое: приняли выходку этого плоскостопого вояки за теракт, провели следствие.
Установили, что целью стрельбы действительно было покушение на товарища Сталина. Тем более, что сам Дмитриев во всем сознался. Залепили ему расстрел по приговору военной коллегии Верховного Суда.
(Алиби N 14, 1995)