Те, кто в 1980-х годах пристально смотрел за упадком, а потом и распадом русской империи, не могут не провести некие поразительные аналоги с сегодняшней ситуацией в Европейском Союзе. Схожее утверждение может показаться необычным, тем паче что конец русской империи был воспринят как освобождение, в отличие от эмоций, которые могут последовать за развалом нашего союза.
Все же, эти процессы движения к упадку полностью сравнимы. В обоих случаях мы смотрим утрату экономической жизнеспособности и эрозию экономического роста, невзирая на все различия 2-ух этих систем. Сначала стоит отметить трудности, связанные с неотъемлемыми для действующих идейных и политических проектов противоречиями. В случае ЕС основополагающая идеология «этого больше нельзя допустить», которая была принята после 2-ух глобальных войн, наталкивается на все большее неприятие со стороны новых поколений: как вообщем можно строить «совместную жизнь» на фундаменте ужаса не кого-либо другого, а себя самого?
В политическом плане ЕС до сего времени так и не сумел отыскать собственный демос, а его университеты в наилучшем случае наталкиваются на безразличие, а в худшем — на полное неприятие. Что касается стратегической сферы, Европа лишилась не только лишь противника, да и точных границ: ранее наш проект был очерчен стальным занавесом, и как нам сейчас осознать, докуда он простирается и почему? В конце концов, (в этом и состоит причина сегодняшнего экзистенционального кризиса ЕС) мы заявили о принятии единой валюты, не создав при всем этом никаких федеральных инструментов управления и налоговых устройств, без которых у евро просто не может быть грядущего.
В экономическом и соц плане Португалия и Финляндия являются и останутся такими же различными, как, к примеру, Алабама и Аляска, бразильский Северо-восточный регион и Сан-Паулу. В отличие от нас Индии, Бразилии либо США удается удачно управляться со сопоставимыми с нашими региональными расхождениями благодаря федеральным институтам. И, как это было в эру Горбачева в СССР (1986-1991), любая европейская инициатива по преодолению противоречий системы возникает очень поздно: точь-в-точь как гласность и перестройка, европейские планы «спасения» следуют один за одним.Провал всех этих инициатив разъясняется не только лишь некомпетентностью либо небрежностью европейских чиновников и государств-членов ЕС, да и самой природой противоречий, с которыми столкнулись наши страны: осознанию того, что у евро нет грядущего без федеральных институтов, противоборствует неприятие федеральных решений нашими народами и фаворитами.
Возможность распада ЕС подкрепляет последующий феномен. С одной стороны, Евросоюз окажется под опасностью в случае исчезновения евро: это утверждение, которое высказали осенью 2010 года Ван Ромпей и Меркель, а не так давно вновь повторил Саркози, совсем оправданно. При отсутствии евро и наличии целого ряда девальвационных процессов, единый рынок длительно не выдержит, как, вобщем, и свобода передвижения и выбора места жительства.
Совокупа эгоистических устремлений, которая предшествовала краху евро, проявит себя тогда и, когда пойдет речь о строительстве чего-то нового на его развалинах. С другой стороны, евро может спасти только федеральное соглашение государств-членов еврозоны. Все же, политические власти и университеты еврозоны с федеральным налогом и значимым бюджетом по определению не могут быть сегодняшними властями и институтами Евросоюза.
Какой смысл в схожих критериях получают общеевропейские заслуги, если есть такие неодолимые институционные и политические различия меж федеральным ядром и странами, которые в принципе отказывают от принадлежности к евро? Сумеет ли ЕС сохранить существенную роль при таковой трансформации, возможность которой находится в зависимости от принятия еврозоной идеи федеральных институтов, достигнуть чего будет совершенно не просто?Если евро погибнет, то утянет за собой и Альянс. Но даже если оно возродится и отдохнет, выживания ЕС это никак не гарантирует. Стратегические последствия каждого их этих сценариев будут значительно отличат