Самой первой появилась версия, касающаяся опьянения. Согласно ей, сержант в ту ночь находился в состоянии спиртного либо наркотического опьянения. Естественно, потребление «стимулирующих» веществ не является уникально редчайшей ситуацией в американской армии, но до сего времени только единицы схожих случаев приводили к стрельбе и трупам. Ну и юрист Бэйлса колеблется в том, что предпосылкой побоища стало употребление алкоголя либо наркотиков. Более того, скоро после возникновения первых новостей о расстреле мирных обитателей в прессу попала информация о неких фактах из биографии сержанта Бэйлса. Оказывается, в 2010 году во время службы в Ираке он получил черепно-мозговую травму, которая типо могла привести к нарушению функций мозга. Но официального доказательства либо опровержения этим данным до сего времени нет.
В то же время, понятно о продолжительном пребывании Р. Бэйса в Ираке и Афганистане. И данный факт тоже может рассматриваться в качестве предпосылки психологических заморочек. Понятно, что четверть вернувшихся из Вьетнама американских боец имели задачи с нервной системой. Стршные условия той войны практически разламывали их психику и затрудняли адаптацию к мирной жизни. В медицине это именуется термином посттравматическое стрессовое расстройство. В случае с ветеранами Вьетнамской войны расстройство назвали «вьетнамским синдромом». Позднее, когда русские бойцы ворачивались из Афганистана и Чечни, стали появляться и российские определения афганский либо чеченский синдром. Все же, невзирая на различное заглавие, все это один и тот же диагноз. Посттравматическое стрессовое расстройство развивалось у американских и русских/русских боец по одним и этим же причинам. Война сама по для себя является стрессом, а неизменный риск, как минимум, получить ранение либо даже быть убитым еще больше усложнял жизнь бойцов. В конце концов, последний фактор, усиливающий и закрепляющий препядствия психического нрава – сроки. Согласно исследованиям американских психиатров, число бойцов с отклонениями добивается толики в 97-98% уже после 35-40 дней пребывания в боевой обстановке.
Для борьбы со стрессами и вероятными посттравматическими расстройствами в американских вооруженных силах имеются психологи. Но, как отмечают их штатские коллеги, часто военный психолог не имеет временных способностей серьезно заняться неувязкой отдельного бойца. Потому вся работа с ним заключается в маленьком обследовании, выявлении неких заморочек и выписывании фармацевтических средств. Другие способы психической реабилитации (поддержание подходящей среды в коллективе, помощь в адаптации к боевым условиям либо к мирной жизни) используются очень изредка. Вот и выходит, что единственное спасение американских военных – несчастные антидепрессанты. В качестве кандидатуры медикаментам часто употребляется алкоголь либо даже наркотики. Навряд ли это все можно именовать обычным исцелением. В коридорах Пентагона уже не 1-ый год выращивается мысль роста количества военных психологов, чтоб каждый раздельно взятый боец мог получать больше докторского внимания, но она пока так и остается мыслью. Когда дело дойдет до ее реального воплощения в жизнь – непонятно. По размещенным данным о планах южноамериканского военного ведомства на этот год, больше психологов в войсках станет не ранее 2013 года, а то и существенно позднее.
Так нехорошо обстоят дела у бывшего возможного противника. Как у нас? Наша страна за последние годы вела несколько войн, сначала в Афганистане и в Чечне. Через горнило этих конфликтов прошли 10-ки тыщ военнослужащих и далековато не они все смогли нормально возвратиться к мирной жизни. В различных источниках именуется цифра от 10 до 20 процентов бывших боец, которые из-за собственного пребывания на войне не смогли сохранить психическое здоровье. Это все грустно, но на фоне американских 25% военных с «вьетнамским синдромом» не смотрится совершенно чертовски. А ведь четверть американских боец с неуввязками – усредненная цифра. Посреди бойцов, получивших ранение либо ставших инвалидами, не могли приспособиться к «гражданке» аж 40 процентов. Посреди уцелевших, в свою очередь, посттравматические расстройства развивались у 15-20 процентов. Но это все только числа, а за ними скрываются сотки живых людей.
Для избежания повторения психических последствий Афганской войны еще в 90-х у нас был сотворен институт военных психологов. Длительное время их количество оставляло вожделеть наилучшего, но с течением времени ситуация стала улучшаться. По утверждению начальника головного военно-медицинского управления (ГВМУ) Минобороны Рф полковника А. Калмыкова, военные психологи должны выявлять случаи стрессовых расстройств у боец и делать все вероятное, чтоб стресс не дошел до той стадии, в какой им необходимо будет заниматься уже психиатрам. Может быть конкретно по этой причине количество заболевших русских боец, как минимум, не больше, чем янки с психологическими расстройствами. О причинах этого можно длительно спорить. Калмыков, например, считает, что наши бойцы более устойчивы в морально-психологическом плане и приводит в качестве примера себя самого. По его словам, половину из 25 лет собственного военного стажа по долгу службы он провел в жарких точках и сумел сохранить прохладную голову и горячее сердечко. Следует раздельно отметить, что профессия военного доктора является типичным «отягощающим фактором» в плане психологии.
Но и поболее оптимистичную статистику, касающуюся наших боец, нельзя принимать только как повод для гордости. Задачка военных докторов хоть какой страны заключается в том, чтоб доводить числа психических заморочек собственных боец до мало вероятного уровня. На сто процентов освободить человека от стресса не получится никакими способами. Потому количество морально пострадавших бойцов должно быть так малым, как это может быть. И добиваться этого необходимо всеми доступными способами, от обычных бесед с психологом до особых целительных курсов.