С 4 по 7 февраля 1952 г. в Институте языкознания АН СССР состоялась дискуссия по вопросам, связанным с изучением внутренних законов развития языка. Дискуссия вызвала огромный интерес в среде советских языковедов: на заседаниях присутствовало до 1000 человек — научных работников, преподавателей, аспирантов. Актуальность и исключительная важность поставленной на обсуждение проблемы обусловлены основополагающим указанием И. В. Сталина о том, что изучение внутренних законов развития языка является главной задачей языкознания.
Организованная Институтом языкознания дискуссия, как отметил открывший заседание зам. директора Института В. И. Борковский, имела целью выяснение содержания понятия — внутренние законы развития языка, конкретизацию путей научного исследования в этой области, раскрытие всех возможностей, которые определяются основополагающими указаниями И. В. Сталина.
Решение проблемы внутренних законов развития языка невозможно без определения самих понятий «закон», «внутренний закон» и «развитие» в общей системе марксистско-ленинской философии и понятия «внутренний закон развития языка» в системе марксистского языкознания. Этот вопрос был всесторонне освещен во вступительном докладе акад. В. В. Виноградова .
Б. А. Серебренников в докладе «К выяснению сущности внутренних законов развития языка» отметил, что функция общения, свойственная языку и составляющая его специфику, должна рассматриваться как одна из главных и основных причин наблюдаемых в языке общих закономерностей или, вернее, закономерных тенденций, получающих конкретизацию, специфическое направление и национальное своеобразие во внутренних законах развития отдельного конкретного языка.
К таким общим закономерным тенденциям относится прежде всего тенденция к типизации, создание выдержанных типов и способов изменения слов, без чего невозможно общение посредством языка. В разных сферах языка эта присущая любому языку тенденция находит специфическое выражение. В области фонетики она находит свое выражение в закономерных изменениях звуков, так называемых фонетических законах; в области морфологии — в создании закономерных типов склонения и спряжения, образовании закономерно повторяющихся формативов; в области синтаксиса — в наличии выдержанных и регулярно повторяющихся конструкций; в области лексики — в закономерных и регулярных формулах словообразования, а также в тяготении определенных разрядов слов к той или иной части речи.
Докладчик охарактеризовал на материале различных языков такие причисляемые им к закономерным тенденциям развития языка явления, как стремление к однозначности грамматической формы и содержания; стремление к сохранению дифференцирующего момента в системе, без чего невозможно существование языка как средства общения; тенденция к сокращению числа параллельных способов выражения грамматических значений; тенденция к улучшению техники произношения в области фонетики; тенденция к установлению доминирующих, превалирующих способов образования типов, отодвигающих в системе конкретного языка на задний план частные и менее распространенные типы.
Б. А. Серебренников остановился также на вопросе о разных типах развития в языке, разграничив изменения, в которых нельзя искать собственно прогресса языка (например, переход носовых гласных в неносовые в славянских языках), явления «относительного прогресса» и, наконец, явления абсолютного прогресса языка, к которым относится развитие лексики, расчлененность средств выражения отношений между словами и т. д. Докладчик подчеркнул связь этих последних явлений с истории общества.
В докладе В. Н. Ярцевой «Внутренние законы развития языка и система языка» основное внимание было уделено вопросу отношения внутренних законов развития языка к различным сторонам жизни языка и историческим преобразованиям самой этой системы.
Системный характер языка, отмечает докладчик, сохраняется во все периоды его развития, поскольку это определяется спецификой языка, самим назначением языка — быть средством общения между людьми. Системность языковых явлений имеет свою специфику в различных сторонах языка — лексике, грамматике, фонетике, что обусловлено, в частности, неравномерностью темпов развития разных сторон языка. Внутренние законы развития языка сосредоточены в первую очередь в «основе языка», в грамматическом строе и основном словарном фонде, которые, обеспечивая сохранение языком своего «качества», своей национальной самобытности, находятся между собой в отношениях тесной взаимозависимости: помимо того, что грамматический строй, охватывая весь словарный состав, тем самым охватывает и слова основного словарного фонда, он связан с ними и более частными отношениями, поскольку внутренние законы развития грамматического строя данного языка находят свое отражение в процессах развертывания основного словарного фонда, в законах словообразования этого языка.
Внутренние законы языка, говорит в заключение докладчик, это те основные закономерности, которые определяют направление изменений системы языка, будучи сами тесно связаны со специфическими чертами этой системы. Можно поэтому сказать, что сам тип системы языка в известной мере указывает на формы ее дальнейшего развития.
Доклад члена-корр. АН СССР В. М. Жирмунского был посвящен выяснению вопроса о внутренних законах развития языка на материале немецкого языка.
Под внутренними законами развития языка, говорит докладчик, мы понимаем общие закономерные тенденции, устойчивые и в то же время исторически изменяющиеся, которые характеризуют качественные особенности данного языка, определяют пути его развития и совершенствования и проявляются в частных закономерностях его изменения.
Для группы родственных языков эти общие тенденции заложены уже в языке-основе как внутренние законы его развития. Законы эти продолжают действовать в отдельных языках данной группы «в течение эпох»: в этом проявляется устойчивость языка. Но вместе с тем они претерпевают с течением времени качественные изменения: в этом осуществляется развитие языка, его развертывание и совершенствование, постепенное накопление элементов нового качества, отличающих данный язык от языка -основы и от других родственных языков той же группы.
Самокритически оценив свою старую работу «Развитие строя немецкого языка» как неправильную и построенную на основе порочной теории «морфологической стадиальности», рассматривающей явления исторической грамматики немецкого языка с точки зрения «прогрессивного» развития от флексии к анализу, В. М. Жирмунский указывает на основные внутренние закономерности в развитии немецкого языка в области фонетики, словарного состава и грамматического строя.
В. А. Звегинцев выступил с докладом на тему «Развитие и функционирование языка». Докладчик различает законы развития языка разных порядков. Во-первых, законы, которые по отношению к прочим общественным явлениям оказываются внутренними для языка, но в пределах языка они являются всеобщими. Так как они в обязательном порядке присутствуют в развитии каждого языка, хотя в конкретном своем применении получают многообразное выражение в зависимости от наличного качества языков, их можно назвать внутренними общими законами развития языка.
Во-вторых, наличие закономерных процессов, вытекающих из структурных особенностей, из качества каждого языка в отдельности и оказывающихся устойчивыми в той мере, в какой оказывается устойчивым качество языка. Процессам этого порядка и представляется возможным присвоить наименование внутренних частных законов развития языка.
Общие законы не противопоставляются внутренним, они сливаются друг с другом.
Рассмотрев далее основные признаки внутренних законов развития языка, В. А. Звегинцев переходит к разграничению понятий закона развития и правил функционирования языка. В проблеме внутренних законов речь идет об историческом движении языка, о тех факторах, которые приводят к становлению правил функционирования языка. Таким образом, грамматические правила, существующие на каждом данном этапе развития языка,— это результат деятельности внутренних законов развития языка, но не сами эти законы.
Доклад М. М. Гухман был посвящен теме «Внутренние законы развития языка и родство языков».Сравнительное изучение внутренних законов развития языков одной группы должно стать одним из важных разделов сравнительного языкознания.
В развитии родственных языков, в характере развертывания и совершенствования элементов структуры этих языков может быть обнаружена общность внутренних законов их развития, обусловленная в конечном итоге строем языка-основы. Эта общность проявляется в средствах и структурных типах, характерных для развития словообразовательной системы каждого из родственных языков, в развитии их грамматического троя, наконец, в фонетических закономерностях. В близкородственных языках эта общность внутренних законов развития выступает значительно явственнее и определеннее, чем при сопоставлении развития языков, связанных более далеким родством.
Однако самый факт языкового обособления, непосредственно связанный с историей племен и народностей, говорящих на родственных языках, ведет к языковой дифференциации, к постепенной дифференциации внутренних законов развития этих языков. Несмотря на исконную структурную близость в своей дальнейшей истории, каждый родственный язык развивается весьма своеобразно. Каждый из родственных языков имеет поэтому свою неповторимую систему.
Общность и близость внутренних законов развития проявляется у родственных языков как в судьбе старых категорий, так и в возникновении и развитии новых языковых категорий. Однако эта общность неизменно проявляется в самобытной, характерной для каждого из родственных языков форме. Сравнительное изучение родственных языков должно раскрывать сложную и противоречивую картину соотношения общих тенденций развития родственных языков и специфических особенностей, характерных только для данного языка, внутренних законов развития группы родственных языков и самобытной формы развития отдельного языка.
В заключительной части своего доклада М. М. Гухман развивала положение о том, что изучение языкового родства, сравнительно-историческое изучение внутренних законов развития родственных языков помогает раскрыть сложную картину соотношения внутренних законов развития языка и истории народа — творца и носителя этого языка.
Поставленные в докладах вопросы были широко и всесторонне обсуждены в многочисленных выступлениях участников дискуссии.
В. А. Аврорин и Е. М. Галкин а — Федорук остановились на вопросе о соотношении в языке закономерностей, присущих языку вместе с другими общественными явлениями, и внутренних законов развития Языка как специфического общественного явления.
Е. М. Галкина-Федорук кратко остановилась на вопросе о причинности в развитии языковых фактов, отметив, что эта проблема не получила в докладах достаточного освещения.
Многие из выступавших (В. А. Аврорин, Е. М. Галкина-Федорук, Ю. Д. Дешериев, П. С. Кузнецов, О. П. Суник, А. Я. Рожанский, В. Д. Левин, В. П. Сухотин) затрагивали вопрос о соотношении общих внутренних законов развития языка и частных внутренних законов развития отдельных языков, придя к единодушному мнению о неправомерности наметившейся было на дискуссии тенденции резкого противопоставления этих категорий, одновременно отметив и их своеобразие и отличие. Особенно широко рассматривался по дискуссии вопрос о частных внутренних законах развития конкретных языков, поскольку именно они обеспечивают национальное своеобразие, национальную специфику и характерность языков.
В связи с этим В. А. Аврорин в своем выступлении подчеркнул, что внутренние законы развития каждого отдельного языка определяют самостоятельный путь его развития, обеспечивают неповторимый, национально-самобытный облик каждого отдельного языка, и в этом смысле специфические законы развития всех прочих языков для каждого отдельного языка оказываются посторонними.
Поэтому весьма ценным итогом дискуссии надо считать тот факт, что во многих выступлениях делались попытки не только решать общетеоретические вопросы, но и наметить пути изучения внутренних законов развития различных языков. Так, из закономерных процессов внутреннего развития грамматического строя русского языка
Н.С. Поспелов выделяет как важнейшие—процессы родовой дифференциации типов склонения существительных, грамматизацию категории числа, абстрагирование категорий вида, времени и наклонения глагола, процессы морфологического опрощения состава слова (т. е. создание новых непроизводиых основ), окачествление причастий, развитие разнообразных средств выражения модальности, развитие присоединительных конструкций, переход различных частей речи в категорию состояния и др.
В. Г. Адмони остановился на внутренних законах развития немецкого языка в области синтаксиса. Основные внутренние законы развития синтаксического строя немецкого языка, отмечает В. Г. Адмони, заключаются в ослаблении непосредственной связи между словом и предложением, т. е. в усилении роли синтаксических групп, как посредников между словом и предложением, и в более тесном и строгом объединении предложения, в усилении структурных тенденций в его оформлении.
К. А. Левковская рассмотрела некоторые закономерности, характерные для словообразования современного немецкого языка, в которых отражаются внутренние законы развития немецкого языка. Особое внимание при этом было уделено взаимоотношению лексики и грамматики, проявляющемуся в этих закономерностях
Конкретный языковой материал содержался также в выступлениях В. И. Абаева, Б. В. Горнунга, Ю. Д. Дешериева, П. С. Кузнецова, О. П. Суника, В. А. Аврорина, Т. П. Ломтева, И. М. Ошанина и др. Последний, в частности, отметил неправильную, трактовку омофонии китайского языка в докладе В. А. Звегинцева.
Против утверждения, что национальная самобытность отдельного языка определяется особенностями его внутренних законов развития, выступил О. П. Суник. Законы всех языков, говорит О. П. Суник, едины, но материальное воплощение, реализация этих законов в разных языках различны, что связано с историей народа — творца и носителя языка и что определяет национальную специфику языка. В подтверждение своих положений О. П. Суник привел слова К. Маркса о том, что «наиболее развитые языки имеют законы и определения, общие с наименее развитыми». Однако, как известно, далее Маркс указывает, что, несмотря на это, «именно отличие от этого всеобщего и общего и есть то, что составляет их (языков) развитие» .
Во многих выступлениях рассматривалось своеобразие в проявлении внутренних законов развития языка в разных его сторонах — лексике, грамматическом строе, звуковой системе. Наибольшие разногласия вызвал вопрос о внутренних законах развития языка в области фонетики. В выступлениях В. А. Аврорина, В. Г. Адмони, А. А. Реформатского, В. Н. Сидорова, П. С. Кузнецова, В. Д. Левина выражалось несогласие с содержавшимся в докладах В. А. Звегинцева и В. Н. Ярцевой ограничением внутренних законов в области звуковых изменений только теми процессами, которые непосредственно отражаются в других сферах языка и получают грамматическое значение.
В выступлении В. Н. Сидорова подчеркивалось то положение, что внутренний закон развития следует понимать широко, как любое языковое явление, имеющее характер постоянства и вызванное причинами, лежащими в природе самого языка; поэтому отнесение к внутренним законам только тех изменений, которые касаются лексической и грамматической структуры, неправомерно и не вытекает из содержания работы И. В. Сталина. В этом ограничении В. Н. Сидоров видит некоторую переоценку семантики. Рассматривая язык как целое, мы не можем вывести за пределы внутренних законов развития языка те регулярные фонетические процессы, которые способствуют изменению фонетической системы языка, даже если они не приводят к изменениям в грамматической и лексической структуре (например, переход гь в е в русском языке). Ведь и фонетическая система языка имеет национальное своеобразие и определяет специфику языка.
Развитие всех сторон языка подчинено внутренним законам развития, хотя и в специфических формах, отмечает П. С. Кузнецов. При этом важно иметь в виду, что в каждом языке есть более общие и более частные закономерности; последние также играют определенную роль в общем развитии языка. С этой точки зрения нет оснований для исключения звуковых законов из числа внутренних законов развития языка.
А. А. Реформатский также считает, что исключение из внутренних законов многих явлений фонетики неправомерно. Нельзя, например, выводить сингармонизм в тюркских языках за пределы внутренних законов развития языка, так как он служит тем добавочным средством, которое позволяет слабо соединенные, агглютинированные части объединить в одно целое, подчинить одному целому — слову.
Попытки решать проблему внутренних законов развития языка, опираясь не на всю систему языка, а на отдельные его части, исключая из рассмотрения другие его разделы, например, фонетику или словарный состав, подверглись критике и в выступлении В. П. Сухотина.
Во многих выступлениях затрагивался вопрос о взаимоотношении структуры языка, правил функционирования его в системе и внутренних законов его развития.
О необходимости отграничения законов развития языка, где налицо причинная зависимость, от правил и норм употребления языка как системы, где такой зависимости нет, говорили В. Н. Сидоров, Т. П. Ломтев, В. А. Аврорин и др. В то же время отмечалась и взаимозависимость этих категорий. А. А. Реформатский подчеркивает, что при любом подходе к языку — при описательном или историческом — язык всегда остается системой. С этой точки зрения следует подвергнуть критике и пересмотру рассуждения де Соссюра о синхронии и диахронии. .
В этой связи особое значение приобретает факт определяемости развития языка его наличной структурой, системой. Эта определяемость, говорит в своем выступлении Т. П. Ломтев, может принимать разные формы. Новые накопления могут содействовать сохранению, укреплению и шлифовке накопленных уже ранее средств языка, которые таким образом подчиняют себе эти новые накопления (хотя при этом возможны и некоторые изменения в функциях или значениях этих господствующих моделей), но могут привести и к ограничению, отмиранию ранее накопленных средств языка, к образованию элементов нового качества, новой структуры. В этом случае накопленное ранее в языке служит лишь ступенью, материалом для развития элементов нового качества. Эти положения Т.П. Ломтев обосновывал материалом славянских, языков, преимущественно русского и белорусского. Этих же вопросов на материале различных языков касались И. К. Кусикьян, О. П. Суник, Ю. Д. Дешериев и др.
О. П. Суник и Ю. Д. Дешериев из несомненного факта взаимозависимости и взаимо-определяемости законов развития и правил функционирования делают вывод о неправомерности самого разграничения этих понятий. Поскольку системный характер — это всеобщее свойство языка, постольку и внутренние законы развития языка приобретают реальный смысл лишь в пределах определенной конкретной системы языка, говорит Ю. Д. Дешериев. Законы функционирования системы языка и есть внутренние законы его развития.
Большинство выступавших, однако, указывало, что исследование внутренних законов развития языка невозможно без достаточно строгого отграничения их от явлений хотя и близкого, но все же иного порядка, в частности, без различения законов развития как законов исторических, законов динамики, и правил употребления языка в определенный момент его развития.
О характеристике системы языка говорил М. Н. Петерсон. Решение этого вопроса на материале конкретного языка должно, по его мнению, предшествовать решению проблемы внутренних законов развития языка. Системность языка — в разных ступенях обобщения: словарный состав обобщает предметы, признаки, явления; морфология обобщает разряды предметов, признаков, явлений (формы словообразования) и объединяет слова в части речи (формы словоизменения); синтаксис обобщает отношения между предметами, признаками или явлениями. Весь этот процесс обобщения осуществляется в предложении. В этой связи М. Н. Петерсон высказал мысль о неправомерности учения о членах предложения, причем обосновывал это неоднократно и ранее выдвигавшееся им положение ссылкой на указание И. В. Сталина о том, что синтаксис — это правила соединения слов в предложении.
В выступлении В.И. Абаева внимание было сосредоточено на не получившем достаточного освещения вопросе об отношении между вутренними законами развития языка и внешней историей языка — взаимодействии данного языка с другими языками (которое может иметь характер субстрата или внешних влияний), а также взаимодействия между диалектами и литературным языком. В. И. Абаев предостерегает от отнесения к внутренним законам развития языка явлений, которые определяются внешней историей, и критикует с этой точки зрения одно из положений доклада об образовании семей языков, прочитанного в конце 1951 г. на дискуссии по вопросам этногенеза.
В. И. Абаеву отвечал Б. В. Г о р н у н г, один из авторов доклада о развитии языковых семей на дискуссии по этногенезу. Б. В. Горнунг, отметив, что исторические данные должны сопутствовать всякому лингвистическому исследованию, подчеркнул, однако, опасность некритического отношения к теории субстрата, как средству объяснения языковых явлений. Например, неосторожное обращение с этим понятием привело ряд исследователей к ошибочному выведению из неиндоевропейского субстрата так называемого первого общегерманского передвижения согласных.
Отдельные замечания по вопросу о разграничении внешнего и внутреннего в развитии языка содержались и в выступлениях Н. С. Поспелова, В. А. Аврорина,
А. Я. Рожанского, В. А. Лифшица, О. П. Суника. Последний, в частности, в отличие от всех остальных выступавших по этому вопросу, утверждал, что законы, отражающие связь языка с другими общественными явлениями или другими языками, и внутренние законы развития данного языка вообще не следует разграничивать, поскольку в языке они существуют не изолированно, а в единстве. Такое разграничение, говорит О. П. Суник, может производиться лишь в методических целях.
В выступлениях на дискуссии был затронут и ряд других связанных с проблемой внутренних законов развития языка вопросов.
М. Н. Петерсон высказал мнение, что употребление в докладах слова «тенденция» вместо «внутренних законов» означает лишь замену терминов, которая не только неспособна что-либо разъяснить в поставленной на обсуждение проблеме, но и создает будто бы самоуспокоенность и уводит от исследования фактического материала.
Возражая М. Н. Петерсону, И. К. Кусикьян отметил, что для того, чтобы установить закономерности и законы, надо подметить именно тенденции, что поможет и выяснению особенностей системы изучаемого языка. Не каждую из найденных тенденций развития того или иного языка мы можем уверенно охарактеризовать как закон, но сама констатация этих тенденций развития поможет вывести и закон развития языка. Эти положения И. К. Кусикьян иллюстрировал материалом армянского языка.
А. И. По нов говорил о внутренних законах развития семьи родственных языков, в частности, о параллельном развитии общих или близких явлений в родственных языках уже после распадения языка-основы.
Подчеркивая сходство внутренних законов развития родственных языков,
А. И. Попов оставил в тени другую сторону вопроса — национальное своеобразие в законах развития отдельных входящих в семью языков, самостоятельные законы развития этих языков. Однако можно отметить, что исследованию внутренних законов развития родственных языков было уделено па дискуссии слишком мало внимания.
П. Г. Пустовойт в своем выступлении останавливался на спорных, с его точки зрения, положениях и формулировках доклада Б. А. Серебренникова. К ним он относит формулировку о том, что развитие мышления является одним из стимулов развития языка. В этом положении П. Г. Пустовойт видит отрыв мышления от языковой «природной материи». Считая, что, кроме прогресса в языке, есть и регресс, который испытывают побежденные и постепенно отмирающие языки, П. Г. Пустовойт поле-, мизирует с В. А. Аврориным, отрицавшим возможность такого процесса и тем самым, по мнению выступающего, пришедшим к выводу о неизбежности внезапной смерти языка, т. е. взрыва.
A. А. Реформатский затронул важный и мало разработанный вопрос о речевых стилях или жанрах, которые варьируются и меняются в разные периоды жизни народа, будучи непосредственно связаны с конкретными формами человеческого общения.
B. П. Сухотин в своем выступлении отметил и сформулировал некоторые наиболее бесспорные положения, выдвинутые и развитые в докладах и выступлениях на дискуссии: понимание лингвистического закона, данное в докладе акад. В. В. Виноградова, уяснение соотношения общих и частных внутренних законов развития языка, особенности развития родственных языков и др. Высоко оценив работу Института,
В. П. Сухотин отметил также и некоторые недостатки в организации дискуссии, в частности, неравномерность представленных на дискуссии языков; так, например, специалисты по тюркологии совсем не приняли участия в обсуждении поставленных вопросов.
Следует сказать, что подавляющее большинство участников дискуссии отмечало, наряду с некоторыми недостатками в организации и проведении дискуссии, ее несомненную положительную роль, оценивая ее как важный шаг в разработке одной из важнейших проблем советского языкознания, подчеркивало атмосферу свободы мнений и критики, царившую на дискуссии. Исключение составили по существу лишь выступления т. Степанова и т. Дмитриева-Кельды, которые пытались огульно зачеркнуть, опорочить всю проделанную на дискуссии работу, объявить ее «парадом», «праздником» и т. д. на том основании, что прочитанные на дискуссии доклады были заранее написаны и подверглись обсуждению в группе общего языкознания Института. В выступлении Дмитриева-Кельды отчетливо звучало стремление обелить и реабилитировать-«новое учение» Марра, выдвинуть какие-то «здоровые элементы социологизма Марра».
Выступления Степанова и Дмитриева-Кельды были по достоинству оценены многими выступавшими, так что попытки зачеркнуть положительные стороны! проделанной работы получили должный отпор.
После заключительных слов докладчиков выступил акад. В.В. Виноградов, который подвел итоги дискуссии. Четырехдневная дискуссия по вопросу о внутренних законах развития языка, сказал акад. В. В. Виноградов, проходившая в атмосфера-борьбы мнений и свободного искания истины, привела нас к некоторым общим выводам, помогла установить единство в некоторых основных точках зрения на этот вопрос и наметить пути дальнейшего изучения этой проблемы.
В заключение акад. В. В. Виноградов отметил: несмотря на то, что не весь круг вопросов был поднят и получил глубокое и всестороннее решение на дискуссии, она представляет шаг вперед на пути внедрения марксизма в языкознание, на пути достижения цели, поставленной перед советскими языковедами товарищем Сталиным..
•
20—22 января 1952 г. в Ленинграде состоялась сессия Института языкознания АН СССР, посвященная проблеме «Внутренние законы развития языка». В работе сессии приняли участие также языковеды Ленинградского университета, Педагогического института им. Герцена, Педагогического института им. Покровского и других научных учреждений города.
Сессия открылась вступительным словом директора Института языкознания АН СССР акад. В. В. Виноградова. Затем были прочитаны доклады: Б. А. Серебренниковым «Тенденции, обусловленные ролью языка как средства общения, и внутренние законы его развития», В. Н. Ярцевой «Внутренние законы развития языка и система языка», чл.-корр. АН СССР В. М. Жирмунским «К вопросу о внутренних законах развития языка». После докладов-развернулись прения.
Р. А. Будагов сказал, что решение проблемы внутренних законов развития языка зависит от разрешения вопроса о соотношении между общими и внутренними его законами. Советские лингвисты заинтересованы в выяснении связей внутренних законов развития языка с общими закономерностями развития языка как общественного явления. После того как будут изучены закономерности каждого отдельного языка, откроются возможности перехода к глубокому изучению родственных языков. Внутренние законы языка не являются универсальными, потому что если закон становится универсальным, то он уже выходит из ряда законов внутреннего-развития.
Р. А. Будагов подверг резкой критике идеалистическую концепцию Де Соссюра о связи языка и общества. Де Соссюр полагал, что нет необходимости знать условия, в которых развивается„тот или иной язык. Наше понимание общих закономерностей внутреннего развития языка противоположно этой идеалистической концепции. Он критиковал также Марра, который, отождествляя внешние условия развития языка с внутренними его законами, отрицал всякую самостоятельность языкового развития. Понятие «внутреннего» в языке Марр признавал идеалистической концепцией, поэтому в «новом учении» о языке центр тяжести исследования перемещался на внешние условия развития языка, на скрещивание и связанные с ним явления.
Акад. И. И. Мещанинов высказал убеждение в специфичности внутренних законов каждого отдельного языка, опровергающей «теорию» стадиального развития языков. Языки могут быть сходны типологически, но это сходство зачастую является чисто случайным, поэтому сравнительно-типологическая методика «нового учения» оказывается несостоятельной. Типологические сопоставления с целью установления исторического прошлого в особенности бесписьменных языков ни к чему не приведут. И. И. Мещанинов подверг критике прошлые свои ошибочные положения о наличии языковых стадий и марровскую типологическую классификацию языков.
О. П. Суник констатировал в лингвистической литературе последнего времени чрезмерно широкое и неопределенное применение термина «внутренний закон развития языка» и высказал мнение, что нельзя объявлять внутренними законами частные языковые явления. Он признал неверным объяснение качественных отличий различных языков качественными и принципиальными отличиями их внутренних законов развития. По его мнению, законы развития языков в основном и главном едины, но материальная форма их проявления, результаты их действия конкретно-историчны и своеобразны.
В. А. Аврорин выдвинул положение о необходимости разграничения внутренних законов развития языка и законов его функционирования как средства общения, выражения и передачи мыслей, то есть о необходимости отграничения законов развития от результатов или продуктов развития. Но это отграничение отнюдь не должно означать отрыва и изоляции. Отрывать законы развития языка от законов его функционирования, как это делал де Соссюр, значит впадать в идеализм.
К внутренним законам, по его словам, можно отнести все характерные для каждого отдельного языка законы развития, которые, с одной стороны, отражают закономерные процессы развития данного общества и мышление говорящих на этом языке людей, а с другой — вызываются внутренней необходимостью совершенствования и упорядочения самой системы языка. Выдвигаемый многими авторами в качестве основания для отнесения к внутренним законам критерий «прогрессивности» развития является расплывчатым и шатким, так как все изменения в языке, если их взять в совокупности и в определенной системе, в конечном счете не могут не оказаться прогрессивными.
В. А. Аврорин высказался против признания О. П. Суником внутренних законов развития языка лишь за частные проявления одних и тех же общих законов, свойственных всем языкам мира.
В. Г. А д м о н и остановился на вопросе «прогресса» в языке и сделал вывод, что совершенствование языка чрезвычайно противоречивое явление: выигрывая в одном, язык в то же время может проигрывать в другом.
Э. И. Каратаева указала на неправомерность противопоставления внутренних и общих законов развития языка, которое имело место в докладах и выступлениях некоторых языковедов.
Ю. С. Маслов выдвинул положение, что внутренние законы конкретного языка или группы родственных языков распространяются не только на основу языка — его грамматический строй и основной словарный фонд, но охватывают все элементы языковой системы,так как грамматический стройи основной словарный фонд— это сущность, но не вся специфика языка. Он признает фонетические законы также внутренними законами. Останавливаясь на фонетических изменениях славянских языков, Ю. Маслов назвал в качестве одного из характерных внутренних законов славянских языков закон открытых слогов.
Ф. П. Филин выступил с критикой «теории» скрещивания Марра, указав, что по этой «теории» любое существенное изменение языка объяснялось как результат развития внешних факторов, лежащих за пределами языка. Таким образом, мар-ровская «теория» потеряла объект своего исследования и тем самым лишилась качества, присущего каждой области науки, перестала быть наукой. И. В. Сталин, разоблачив антинаучную сущность «теории» скрещивания, повернул советское языкознание в сторону изучения внутренних законов развития языка.
Э.А. Якубинская согласилась с мнением, что внутренние законы развития языка могут быть выявлены только в истории языка, так как нельзя понять языковых явлений, не раскрыв всего исторического процесса развития языка. Именно поэтому чисто описательные труды по грамматике и другим разделам языкознания являются только материалом для дальнейших исследований.
Т.П. Иванова предложила классифицировать внутренние законы языка на законы функционирования и законы развития и распределять их по степени длительности действия в истории языка. В качестве примера «длительного» закона внутреннего развития Т. П. Иванова назвала закон открытых слогов в славянских языках; в качестве примера «недлительного» закона — переход ев о в русском языке.
Ю. С. Сорокин возражал против противопоставления внутренних законов развития языка общим его законам. По его мнению, общие законы развития языка есть лишь высшая ступень познания закономерностей развития языка, но они но существуют сами по себе; в каждом отдельном языке, в каждой группе родственных языков они находят свое частное и особое проявление. Неуместно говорить о двух рядах законов, одни из которых распространяются на все языки, а другие —на отдельные языки или на группы родственных языков.
Общие законы развития языка выступают в действительности только в частных законах. Частные законы развития отдельных языков есть лишь одна из форм проявления общих законов. К общим законам возводится в конечном счете все разнообразие развития отдельных языков, но эти общие законы существуют и обнаруживаются только через специфическое развитие конкретных языков. Общие законы развития языка определяются общими законами развития общества, законами истории народа. А над общими законами развития общества, включающими в себя и особые законы развития языка, как общественного явления, оказываются сохраняющие свою силу наиболее общие законы развития — законы материалистической диалектики.
Ю. С. Сорокин полемизировал с В. А. Аврориным, признавая нечетким его терминологическое разграничение внутренних и внешних законов развития языка. У языка нет внешних законов развития. Развитие вообще может быть только внутренним.
В прениях также выступили А. В. Десницкая, В. И.Цинциус, А. Г. Руднев и др.
Сессия закончилась заключительным словом акад. В. В. Виноградова, указавшего на эффективность дискуссии, проходившей в атмосфере свободного и честного искания истины по вопросу о внутренних законах развития языка и приведшей к некоторым положительным результатам. В заключение он сказал, что творческая дискуссия помогла продвинуться несколько вперед в решении вопроса о внутренних законах развития языка и достигнуть в ее понимании некоторого единства, которое теперь должно быть доказано при исследовании законов развития отдельных языков.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ УЧЕНОГО СОВЕТА ИНСТИТУТА ЯЗЫКОЗНАНИЯ АН СССР
ОТ 7 ФЕВРАЛЯ 1952 ГОДА
I. В итоге проведенной, согласно решению Президиума АН СССР, на шести открытых заседаниях Совета 4—7 февраля, дискуссии о внутренних законах развития языка в свете трудов И. В. Сталина по языкознанию Ученый совет, заслушав развернутое вступительное слово акад. В. В. Виноградова, доклады Б. А. Серебренникова, ТВ. Н. Ярцевой, В. М. Жирмунского, В. А. Звегинцева и М. М. Гухман и 27 выступлений по докладам, констатирует:
1Дискуссия о внутренних законах развития языка проходила в обстановке свободной критики, свободного обмена мнений, причем все заслушанные доклады и отдельные развернутые выступления подверглись широкому обсуждению.
2. В разработке советскими языковедами проблемы внутренних законов развития языка можно наблюдать коренной сдвиг — от споров по самой постановке вопроса, что характеризовало, например, дискуссию, проведенную весной 1951 г., советские языковеды перешли к конкретным исследованиям, посвященным как теоретическому освещению разных специальных сторон этой проблемы, так и исследованию внутренних законов развития отдельных языков и групп языков, хотя в этой последней области разработка конкретного материала продвигается вперед еще очень неравномерно.
II. На дискуссии в докладах и выступлениях были поставлены следующие основные вопросы:
1) понятия «лингвистического закона» и «внутреннего закона развития языков» в общей системе марксистского языкознания;
2) соотношение общих и частных внутренних законов развития языков в связи с самобытностью языков и путей их развития;
3) особенности развития разных сторон языка, их взаимосвязи и взаимообусловленности;
4) соотношение внутренних законов развития языка и правил функционирования языка в системе;
5) изучение внутренних законов языка в неразрывной связи с историей народа;
6) вопрос о проявлении внутренних законов развития языка у семьи родственных языков;
7) соотношение тенденций развития и отдельных изменений в языке с внутренними законами развития конкретного языка.
III. На основе гениального труда И. В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», в результате свободного обсуждения указанных вопросов с широким привлечением материалов различных языков, оказалось возможным сформулировать некоторые выводы и общие положения:
1. Исходя из понимания закона и закономерности в марксистско-ленинской философии, совещание единодушно пришло к пониманию законов внутреннего развития языка как динамических законов взаимосвязи изменения структуры языка в разных его звеньях. Поэтому не следует ограничиваться констатированием отдельных фактов в истории языка без уяснения спязей всех структурных сторон языка.
2. Внутренние законы развития язвыка охватывают все элементы структуры языка: фонетические, грамматические и лексические, но не каждое отдельное изменение или даже более общая тенденция развития перерастает в закон развития.
3. Внутренние законы развития языка, как динамические, следует отграничивать от правил функционирования языка в системе, однако правила функционирования языка нельзя отрывать от внутренних законов развития, результатом действия которых они являются, так же как и само направление внутренних законов развития определяется наличной системой данного языка.
4. Внутренние законы развития языка обеспечивают национальную самобытность развития отдельных языков и определяют их качество; общие внутренние законы развития языка определяют общее направление и тин изменений структуры языка, проявляясь в материи и форме каяодого конкретного языка и сливаясь с внутренними законами его развития: нет основания поэтому разрывать общие и частные внутренние законы развития языка.
5. Изучение развития языков должно проводиться в неразрывной связи с историей народа,— носителя и творца языка. Здесь одинаково неприемлемы как вульгарный социологизм Марра и его последователей, так и антиисторический отказ от установления этих исторических закономерностей, характерный для современного буржуазного языкознания. Следует помнить, что переход от языков родовых к племенным, от языков народностей к языкам национальным связан с выработкой различных жанров и стилей, непосредственно отражающих развитие форм общения при трансформации общества. Однако эти вопросы не получили в дискуссии достаточного освещения и требуют дальнейшей углубленной разработки.
6. Изучение внутренних законов в развитии родственных языков должно стать неотъемлемой частью сравнительно-исторического языкознания. В этой области требуются углубленные исследования на материале различных семей языков.
7. Дискуссия установила, что рядом языковедов, пытавшихся уточнять понятие «внутренних законов развития языка» на основе трудов И. В. Сталина, были допущены ошибки (попытки количественно- и качественно-измерительной характеристики внутренних законов развития языка, схематическое выделение различных типов «скачков» в развитии природы и общества и перенесение некоторых из этих типов в область развития языка).
8. В ходе дискуссии выяснилось, что до сих пор имеют место случаи полного непонимания специфики внутренних законов развития языка, попытки подмены анализа этих законов общими рассуждениями о зависимости языковых изменений от развития общества, с начетническим использованием вырванных из контекста высказываний И. В. Сталина (выступления И. Д. Дмитриева-Кельды, И. Н. Гозалишвили).
IV. Ученый совет отмечает, что положительной стороной настоящей дискуссии является тщательная подготовка докладов, выразившаяся в их неоднократном предварительном обсуждении. Вместе с тем, Ученый совет считает, что подготовка дискуссии с организационной стороны была не вполне удовлетворительной (отсутствие печатных тезисов докладов), а также отмечает, что группа общего языкознания не сумела вовлечь в подготовку дискуссии все секторы института, чем и объясняется некоторая неравномерность конкретного языкового материала, на котором разрабатывалась проблема внутренних законов развития языка.
V. Ученый совет считает, что группа общего языкознания института в целях дальнейшей разработки проблемы должна продолжать обсуждение вопросов, поставленных на заседании Ученого совета, шире вовлекая в эту работу весь коллектив института и стимулируя этим исследование проблемы в применении к отдельным языкам, в первую очередь — к русскому языку и другим языкам народов СССР.
VI. Ученый совет считает необходимым издать доклады и выступления на настоящем заседании в виде отдельного выпуска «Докладов и сообщений Института языкознания АН СССР».
СЛОВАРЬ ЯЗЫКА ПУШКИНА
В работе «Марксизм и вопросы языкознания» И В. Сталин указал на близость современного языка к языку Пушкина: «Со времени смерти Пушкина прошло свыше ста лет. За это время были ликвидированы в России феодальный строй, капиталистический строй и возник третий, социалистический строй… Однако, если взять, например, русский язык, то он за этот большой промежуток времени не претерпел какой-либо ломки, и современный русский язык по своей структуре мало чем отличается от языка Пушкина.
Что изменилось за это время в русском языке? Серьезно пополнился за это время словарный состав русского языка; выпало из словарного состава большое количество устаревших слов; изменилось смысловое значение значительного количества слов; улучшился грамматический строй языка. Что касается структуры пушкинского языка с его грамматическим строем и основным словарным фондом, то oнa сохранилась во всем существенном, как основа современного русского языка».
В свете сталинского учения особенно большое значение приобретает подробное описание и изучение словаря великого писателя — основоположника русского литературного языка нового времени.
Во вступительпой статье к тому Словаря языка Пушкина акад. В. В. Виноградов пишет: «Историческая заслуга Пушкина заключается в том, что силой своего творческого гения он мощно содействовал развертыванию и совершенствованию элементов общенародного, национального русского языка. Пушкин обогатил язык русской художественной литературы новыми приемами стилистического использования народной речи, народной поэзии, новыми правилами стилистического сочетания и объединения разных элементов национального языка… В языке Пушкина вся предшествующая культура русского художественного слова не только достигла своего высшего расцвета, но и получила качественное преобразование».
Трехтомный Словарь пушкинского языка, составляемый группой сотрудников Сектора русского литературного языка Института языкознания АН СССР, должен содержать список и толкования всех слов, засвидетельствованных в основном тексте собрания сочинений Пушкина по 16 томам полного академического издания. Словарная статья, составленная с таким расчетом, чтобы читатель мог получить представление о всех значениях и оттенках значений слова у Пушкина, строится по следующей схеме: 1) заголовок, 2) указание на число случаев употребления слова, 3) указание на значение слова (в случае необходимости, толкование сопровождается грамматической пометой), 4) указание на число случаев употребления слова в данном значении, 5) примеры, иллюстрирующие значение слова, 6) перечень всех случаев употребления слова у Пушкина. В том случае, когда слово многозначно или имеет оттенки значений, пункты 3—6 повторяются.
В тех случаях, когда слово употребляется Пушкиным только в составе устойчивого фразеологического выражения, Словарь дает соответствующие указания.
Словарь стремится выделить не только значения слов, но и оттенки в пределах того или иного значения, отдельные случаи употребления, а также специфические для пушкинского времени конструкции, фразеологические сочетания, соединения слов. В то же время, ставя своей целью охарактеризовать язык Пушкина как язык его эпохи и, следовательно, не делая установки на раскрытие всего многообразия пушкинского употребления слов, Словарь все-таки не может не отмечать и чисто индивидуальные случаи использования того или иного слова или оборота в языке Пушкина. Так, в Словаре особыми пометами выделяются шутливое, ироническое, каламбурное употребление слова, олицетворения, переносы (метафорические), перифрастические случаи употребления. Например, в статье на слово агнец указано, что, наряду с обычным употреблением этого слова со значением «ягненок», у Пушкина есть случаи и переносного употребления.
АГНЕЦ . Ягненок. Милее мне смиренная девица — Послушная, как агнец полевой; С2 297.12. В ней… сидел безвинный Кочубей, С ним Искра тихой, равнодушный, Как агнец, жребию послушный. П II 411. Перенос. О кротком, безропотном существе. Мефистофель. Ты думал: агнец мой послушный! Как жадно я тебя желал! Как хитро в деве простодушной Я грезы сердца возмущал!— С% 285.78.ф Ед. И. агнец: Сг 51.236 Са 296.12 П II 41; перенос. С2 285.78; В. агнца: Пс 65.123;
Лексический состав языка Пушкина, грамматические формы, типы управления и согласования слов, употребление союзов и их значение в массе своей представляют материал, совпадающий с современным словоупотреблением. Эта устойчивость языка, заключающаяся прежде всего в устойчивости основного словарного фонда и грамматического строя, определяет общепонятность пушкинских текстов для современного читателя. Но в то же время материалы пушкинского словаря, сопоставляемые с современным слово- и формоупотреблением, свидетельствуют и о специфических особенностях языка пушкинского времени, о том, что русский литературный язык за истекшие 150 лет не остался неподвижным.
Помимо наличия особых поэтических средств, которые отсутствуют в современном литературном языке, помимо особой стилистической функции отдельных слов и оборотов, язык Пушкина располагает целым рядом таких слов, которые либо отсутствуют в современном языке, либо, сохраняясь в нем, изменили свои значения или оттенки значений.
Встретив в произведениях Пушкина исчезнувшее сейчас слово, читатель легко найдет его в Словаре . Что же касается слов, которые сохранились в современном языке, но изменили свое значение или оттенки значения, то осмысление их в пушкинском тексте с точки зрения нашего современного употребления может привести к неправильному пониманию, к искажению пушкинской мысли. Так, например, слово любовник, любовница в языке Пушкина, кроме современного значения, имело значение «влюбленный, возлюбленный»: Стократ блажен любовник тот, Который нежно пред тобою, Осмелясь, о любви поет . Руслан нас должен занимать,… В душе герой, любовник верный. Наши любовники были в переписке .
Слово позор, кроме современного значения, у Пушкина употребляется в значении «зрелище»: Но между тем, какой позор Являет Киев осажденный? Вся литературная жизнь г. Каченовского была разобрана по годам, все занятия оценены, все простодушные обмолвки выведены на позор (на обозрение.— А. Г.) .
В приведенных примерах современное понимание исказило бы мысль, общее содержание текста.
Иногда недостаточно точное понимание слова может привести если не к искажению текста, то к снижению его силы, значимости: А сын его Федор? На престоле Он воздыхал о мирном житие Молчальника… Бог возлюбил смирение царя и Русь при нем во славе безмятежной утешилась .
Здесь слово безмятежный имеет значение «лишенный мятежей, волнений», а не современное «покойный, невозмутимый, не знающий забот». Также у Пушкина значение слова возмутительный — «вызывающий возмущение, относящийся к возмущению, к бунту»: Чернь встретила его на берегу с образами и хлебом. Ей прочтен возмутительный манифест . Я был в связи со всеми и в переписке со многими из заговорщиков. Все возмутительные рукописи ходили под моим именем .
Современное понимание этого слова («вызывающий резкое неодобрение, осуждение») исказило бы мысль Пушкина, не вкладывавшего в это слово той отрицательной оценки, которую оно несет сейчас и которая появилась в нем в результате позднейшего развития и переосмысления.
Сопоставление словаря языка Пушкина с современным словоупотреблением позволяет сделать ряд общих наблюдении и выводов.
1. В пушкинском языке есть много таких слов, которые отсутствуют в активном языковом употреблении наших дней. Это могут быть слова различных рядов и групп:
1) слова, связанные с социальными явлениями дореволюционной эпохи: вольный, заводской (крестьянин), батог, дыба, вид (паспорт), августейший, камер-лакей, камергер, камер-юнкер и мн. др.; 2) слова, отражающие мифологические и религиозные представления того времени: домовой, русалка, 3) слова, отражающие дворянский быт того времени: боливар, брегет, блонды, боскет и др.; 4) слова дворянского жаргона: кокю (обманутый муж), комераж (сплетни), и др.; 5) слова, связанные с классической мифологией и выражающие основанную на них символику поэтического языка: Марс, Венера, Психея, Зевс и мн. др.
Большая часть этих слов перестала быть широкоупотребительной в настоящее время, сохранившись в пассивном словарном составе современного языка или в составе многообразных фразеологических сочетаний.
2. Значительно больший интерес для исследователя и больше затруднений для широкого читателя представляют слова, пережившие изменения в своей семантике. По характеру последующей эволюции значений такие слова распределяются по двум основным группам. Первую группу составляют слова, которые у Пушкина употребляются в их первоначальных, исходных значениях, непосредственно опирающихся на этимологический состав слова. Дальнейшая история этих слов в основном заключается в развитии вторичного или вторичных значений и в утрате исходного. Эти вторичные значения могут намечаться уже в языке Пушкина, но они могут возникать и в последующее время. Сюда относятся такие слова, как великодушный, малодушный, возмутить, безвластный, соблазнительный, смиренный, заманчивый, безмятежный и мн. др. Так, слово великодушный в современном языке означает «обладающий великодушием», слово малодушный—«нерешительный, слабовольный». У Пушкина первое имеет значение «обладающий великой душой», второе — «имеющий мелкую, ничтожную душу». Ср.: — Ты нам не государь,— отвечал Иван Игнатьич, повторяя слова своего капитана… Пугачев махнул опять платком, и добрый поручик повис подле своего старого начальника. Очередь была за мною. Я глядел смело на Пугачева, готовясь повторить ответ великодушных моих товарищей (КД 325.8). Не дай остыть душе поэта, Ожесточиться, очерстветь, И наконец окаменеть В мертвящем упосньи света, Среди бездушных гордецов, Среди блистательных глупцов, Среди лукавых, малодушных… В сем омуте, где с вами я Купаюсь, милые друзья (ЕО прим. 40)5.
Слово соблазнительный в языке Пушкина явно связано со словом соблазн и имеет значение «свойственный соблазнителю, связанный с соблазном»: Капитан Байрон, сын знаменитого адмирала и отец великого поэта, навлек на себя соблазнительную славу. Он увез супругу лорда Carmarthen и женился на ней тотчас после ее развода ( 275.13). Зачем у вас я на примете?… Не потому ль, что мой позор Теперь бы всеми был замечен, И мог бы в обществе принесть Вам соблазнительную честь? (ЕО VIII 44.14).
Вторую группу составляют слова, которые у Пушкина имеют более широкий круг значений, чем в современном литературном языке. Дальнейшая история этих слов идет по линии сужения употребления слова, его специализации, определяющейся или стремлением языка к большей четкости, точности (когда это касается слов терминологического характера), или стремлением языка избавиться от возникающей дублетности, вызванной совпадением значений разных слов.
Примерами слов, утративших свои производные значения, сузивших круг своего употребления и терминизировавшихся, могут служить такие слова, как водевиль, анекдот, басня, куплет и некоторые другие.
Слово водевиль в современном языке имеет значение «комическая пьеса фарсового характера, первоначально с пением куплетов» (Словарь под ред. Ушакова, I, 325). У Пушкина употребление этого слова шире: водевилем он называет также сатирические песенки6: Алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали… и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей (АПЪ.32).Хотите ли послушать Прелестный водевиль?—И граф поет (ГН167).
Слово куплет обозначает сейчас название строфы песни или стихотворения. У Пушкина оно может обозначать также и самое стихотворение, разбитое на куплеты, строфы: Как истинный француз, в кармане Трике привез куплет Татьяне На голос, знаемый детьми… Меж ветхих песен альманаха Был напечатан сей куплет…
Слово амвон в современном языке является церковным термином и обозначает возвышение перед алтарем. У Пушкина это слово могло обозначать всякое возвышение, помост7. Например, в «Истории Пугачева» (стр. 79. 25): Вслед за отрядом кирасир ехали сани, с высоким амвоном. То же в «Борисе Годунове»: Народ — Царевич нам боярина послал. Послушаем, что скажет нам боярин. Сюда! сюда! Пушкин (на амвоне) — Московские граждане, Вам кланяться царевич приказал («Лобное место»).
Ограничение круга значений слова в современном языке по сравнению с языком Пушкина коснулось и ряда слов, нетерминологического характера. Так, слово вдруг в современном языке значит «неожиданно, внезапно». Это же значение имеет оно и в пушкинских текстах, например: Дрожат уста, дрожат колени, Идет… и вдруг… иль это сон? Вдруг видит близкие две тени И близкий шопот слышит он (Ц 464, 465).
Но Пушкин может употребить слово вдруг и в значении «сразу, одновременно»: Богат, умен, ни перед кем Не кланяется в пояс, А как боярин между тем Живет, не беспокоясь; А подарит невесте вдруг И лисью шубу, и жемчуг (Сг Жених). Богу угодно было лишить меня вдруг отца и матери (КД, 342.6).
Подобное значение слова представлено в современном языке лишь в разговорных сочетаниях: всё вдруг, все вдруг в значении «всё (все) сразу, одновременно».
Слово ветхий в современном языке имеет значение «дряхлый, разрушающийся от старости» и носит книжный оттенок (ср. Словарь под ред. Ушакова, I, 265). Наряду с этим значением слова ветхий мы находим у Пушкина значение «издавна существующий, древний»: Но с той поры, когда являлся он, Своих обид ожесточенный мститель, С литовцами под ветхий город Ольгин, Молва об нем умолкла (ЕГ XI. 41). Ср. то же значение в сочетании Ветхий завет (ср. Новый Завет).
К словам, сократившим круг своих значений, относится слово вздор, которое у Пушкина имеет значение «распря, ссора» (соответственно множ. число вадоры): Почтен, кто глупости людской Решит запутанные споры; Умен, кто хитрости рукой Переплетает меж собой Дипломатические вадоры И правит нашею судьбой (Сг К молодой вдове).
Сокращение количества значений и переосмысление в подобных словах не приводит к обеднению языка: оно уточняет и вследствие этого улучшает выразительные возможности языка. Как известно, подобное сокращение может вызываться или утратой соответствующего понятия, или, как это имеет место в рассматриваемом случае, возникновением дублетов, т. е. слов, не разграниченных ни в смысловом, ни в стилистическом отношении (при отсутствии необходимости в подобном разграничении). Дальнейшая история этих совпадающих по смыслу слов обычно идет по пути их семантического-или стилистического разграничения.
Образцом подобных дублетов по значению могут служить слова безграмотный и неграмотный в значении «не умеющий читать и писать». В современном языке в данном значении из этих двух дублетов употребляется преимущественно второй: употребление первого зафиксировано Толковым словарем под ред. Ушакова как возможное, но не основное для данного слова. В языке Пушкина в данном значении также представлены оба слова: безграмотный — 9 раз, неграмотный — 1 раз. Например:
Рыбака задержали, пока не удостоверились, что он в самом деле был безграмотный… Губернатор отпустил его, сказав: Ступай, счастлив ты, что не умеешь читать. (Ж2 29.6). Старосты горюхинские имели обыкновение никогда ничего сами не читать. Староста был неграмотен (ИГ 138.36).
В эпоху Пушкина, как и в настоящее время, эти слова были стилистически нейтральны. И это отсутствие стилистических различий в словах с совпадающими значениями вызвало последовательное сокращение употребления одного из дублетов: в современном литературном языке безграмотный в значении «не умеющий читать и писать» почти не употребляется. Количественные соотношения, с которыми мы встречаемся у Пушкина, позволяют предположить для того времени более широкое употребление слова безграмотный.
Говоря об изменениях, происшедших в языке со времени Пушкина до наших дней, И. В. Сталин указывает, что эти изменения коснулись и наиболее устойчивой части языка—его грамматического строя. Не нарушая основ грамматического строя, эти изменения шли по пути его улучшения, усовершенствования. «Что касается структуры пушкинского языка с его грамматическим строем и основным словарным фондом, то она сохранилась во всем существенном, как основа современного русского языка».
Словарь языка Пушкина дает в этом отношении богатый и многообразный материал. Так, например, читатель может обратить внимание на наличие в языке Пушкина слов в другом грамматическом роде или в другом склонении, чем в современном литературном языке. Сейчас существительное ниша — женского рода; у Пушкина — муж ского: И в темный ниш, где сумрак воцарился, Чуть крадется неверный свет дневной.
Слово миф сейчас мужского рода, у Пушкина — женского: Имя его казалось мне вымышленным и предание о нем пустою мифою (ИГ 127.29).
Слово боа — у нас среднего рода, у Пушкина — мужского: Он счастлив, если ей накинет Боа пушистый на плечо (ЕО VIII 30.10).
Слово комод представлено у Пушкина в формах и мужского и женского рода: Она догадывалась, что сурьма и белилы были похищены из ее комода (БК 120.19). Да сделай же одолжение: перешли мне мой опекунский билет, который оставил я в секретной твоей комоде (Пс 721.6).
Иногда употребление слова в том или ином роде осознается писателем как факт стилистический. Так, например, у Пушкина наблюдаем употребление слова лебедь в мужском и в женском роде. В форме женского рода оно встречается в «Сказке о Царе Салтане» (часто с фольклорным эпитетом белая) и в стихотворении «Чу, пушки грянули», где данная форма, может быть, определяется требованием рифмы: Чу, пушки грянули! крылатых кораблей Покрылась облаком [станица боевая], Корабль вбежал в Неву — и вот среди зыбей Качаясь плавает, как [лебедь молодая]. Во всех остальных случаях Пушкин употребляет слово лебедь в форме мужского рода, например: И тихая луна, как лебедь величавый Плывет в сребристых облаках (Сх Воспоминание в Царском Селе).
Особый характер имеют колебания в употреблении слов одного рода, но разных типов склонения. Так, в языке Пушкина слово постель употребляется и с нулевой флексией (постель) и с флексией-а (постеля). Из форм этого слова встречаются следующие: именительный падеж — постель (1 случай) и постеля (3 случая); родительный падеж — постели (30 случаев); дательный падеж — постеле (4 случая), винительный падеж — постель (11 случаев) и постелю (13 случаев); предложный падеж — постели (1 случай) и постеле (34 случая).
Как видно, Пушкин шире использует данное слово в форме склонения на -а, т. е. в форме, которая не закрепилась в современном литературном языке.
Наличие параллельных форм встречается у Пушкина и в области синтаксиса. Примером могут служить синонимические формы выражения причинных отношений, сохранившиеся в основном и в современном языке. У Пушкина обычны конструкции: не читал за недосугом, приложили руку за неумением писать, отложили за приданым и т. д. В современном языке такие построения сохранились лишь в составе фразеологических единиц (аа неимением, за чем дело стало и некоторые другие). Свободное употребление таких конструкций ограничено.
Для Пушкина обычны сочетания дательного падежа с предлогом по с причинным значением:… дождь и снег. Тришка бит по погоде, по своей неопытности попадутся в беду, будем принуждены по недостатку слушателей и т. п. В современном употреблении такие построения вытеснены конструкциями с предлогом из-за с родительным падежом (из-за погоды, из-за недостатка слушателей и т. п.). Различие между пушкинским и современным употреблением синонимических конструкций состоит не в коренных изменениях, не в ликвидации или ломке конструкции, а в ограничении круга слов, которые могут соединяться с предлогом по для выражения причинных отношений (по глупости, по неведению, по незнанию, по недоразумению и т. п.).
Сужение круга конструкций при передаче определенных отношений той или другой формой, при расширении и обогащении другой, синонимической, может постепенно привести к ликвидации одного из синтаксических синонимов. Например, из двух синтаксических синонимов — плакать по кому и по ком, шире представленных в языке Пушкина формой предложного падежа [по старом рогаче вдовицы плач амурный ( Когда за городом), она вздыхала по другом (ЕО II 30. II)], в современном языке явно предпочитается форма с дательным падежом. Такая продуктивность конструкции с дательным падежом — явление, определившееся еще в допушкинское время. Вытеснение одной формы другой, наблюдаемое при сопоставлении пушкинского и современного слово- и формоупотребления, приводит к частичным перемещениям внутри предложно-падежной системы.
Смена одного типа управления другим в отдельных случаях определяется утратой у того или иного слова определенного лексического значения, благодаря которому это слово входило в целую группу слов, связанных определенными типами синтаксических связей с другими словами. Например, у Пушкина глагол петь управляет следующими падежами: беспредложным винительным: Я песню для себя пою (Ц 270). Уж пел бессмертными стихами Несчастье Невских берегов (MB II. 87). Вы пели страсть — и гордою рукою Красавицам несли свои венцы (Сх Любовь одна — веселье жизни хладной). И пел при звуках лир Войны кровавый пир (Сг Батюшкову)’, винительным с предлогом про: Пастух, плетя свой пестрый лапоть, Поет про волжских рыбарей (ЕО VI. 41. 4); творительным: Поэт, любимый небесами, Уж пел бессмертными стихами… Несчастье невских берегов. {MB П 87); предложным с предлогом о; Но лира юного певца О чем поет? (Сг Андрей Шенье).
Как видно из примеров, косвенный объект у Пушкина может выражаться предложным падежом с предлогом о, винительным падежом с предлогом про и беспредложным винительным. Беспредложный винительный в этой функции не тиничен, он встречается у Пушкина при считанном числе глаголов dicendi (говорения). Поэтому вполне естественно возникает предположение о том, что при этих глаголах мы имеем у Пушкина не специальную функцию выражения косвенного объекта, а употребление, обусловленное особым значением данного слова: глагол петь выступает здесь в значении «воспевать», калькированном с французского и утратившемся впоследствии. Входя, таким образом, в особый и самостоятельный семантический ряд, слово петь приобрело и тип управления, характерный для этого ряда. Ср. воспою тот славный час (КП Эп 25)10.
Кажется, к подобного рода случаям относится и наличие винительного падежа в функции косвенного объекта при глаголах рассказать — рассказывать, сказать: Фон-Визия тотчас рассказал Свои в том мире похожденья {Сi Тень Фонвизина)’, Мы домой воротимся с тобою И расскажем эту битву нашим детям (ЗС 3.22); Кирила Петрович с великим удовольствием стал рассказывать подвиг своего француза (Д 196.24).
Словарь языка Пушкина, выделяя то или иное значение слова и отмечая грамматические особенности его употребления, поможет вскрыть причину и характер подобных расхождений с современным языком и.
Систематизация в Словаре материала, относящегося к служебным словам, позволяет проследить изменения в пределах того или иного отношения, формирование или становление того или иного факта языка.
Известно, например, что целый ряд предлогов появился в языке сравнительно недавно — в XIX в. (по причине, вследствие, ввиду и др.). Многие из них до сих пор еще сохраняют свою былую знаменательность. Одним из таких новых предлогов является отглагольный предлог благодаря. Материалы Словаря Пушкина показывают, что употребление этого слова в функции предлога есть явление новое, становящееся. Предлог благодаря у Пушкина соединяется с дательным падежом преимущественно в тех случаях, когда дательный падеж представлен существительными неодушевленными (25 ,случаев на 1 с одушевленным): винительный падеж при этом же предлоге появляется в случаях сочетания его с существительным одушевленным (7 случаев): Скажи: не стыдно ли, что на святой Руси, Благодаря тебя, не видим книг доселе? (С2 Послание цензору). О своих меркантильных обстоятельствах скажу тебе, что благодаря отца моего… я женился и обзавелся хозяйством (Пс 585.39). Ср. один случай с дательным падежом: Вся литература сделалась рукописною благодаря Красов-с.кому и Бирюкову (Пс 1251. II).
В употреблении благодаря в сочетании с винительным падежом намечаются три типа: 1) благодаря синонимично с из-за в случаях с отрицательной причинностью: ранен благодаря тебя (КД 310.10), благодаря тебя не видим книг (С2 Послание цензору)’,
2) благодаря синопимично с из-за, но не утратило своего исходного лексического зна-
10 Подобное употребление отмечено Словарем церковнославянского и русского языка 1847 г., где указано, что петь в 3-м значении означает прославлять или изображать что-либо в песнях (соврем, воспевать).
11 Например, в статье на слово надеяться будет отмечено, что такие случаи, где слово надеяться управляет родительным падежом: (новой милости не смею надеяться (Пс 214.10); От тебя буду надеяться письма в Симбирске (Пс 837.23) и т. п. не являются •синонимической формой к конструкции надеяться на кого-чгпо-н., но означают: «надеясь ожидать чего-н.» Ср. в «Русской грамматике» Александра Востокова, ч. II, гл. II, § 129: «Родительный движения мысленного, к предмету или от предмета, имеет место при глаголах и прилагательных, означающих желание, ожидание, достигание… ожидание-, ждать случая, чаять спасения, дожидаться очереди, надеяться успеха». И немного ниже: «Глагол надеяться управляет также винительным падежом с предлогом на, когда имеет значение глагола полагаться, например, надеяться на свою силу».
чения в случаях с положительной причинностью: благодаря отца я женился и обзавелся хозяйством (Пс 585.39); 3) сочетание благодаря кого выступает в оборотах вводного характера и означает не причину чего-нибудь, а лицо, способствующее чему нибудь. В данном случае вводный оборот значит то же, что благодарение кому. «Мы на свое житье», сказал он, «благодаря бога и барина, не жалуемся» (Д 163.26); Опозиция русская, составившаяся благодаря русского бога, из наших писателей,… приходила уже в какое-то нетерпение (Пс 89.39).
Таким образом, анализ пушкинского словоупотребления показывает, что стирание лексического значения деепричастия и превращение его в собственно предлог началось прежде всего в тех случаях, где субъект обозначал отрицательную причину чего-нибудь. Вполне естественно, что в этих случаях раньше могла быть усвоена форма дательного падежа.
*
Пушкин для нас — не только носитель литературного языка, но и создатель его новых норм, художник, смело раздвигающий старые границы языка, обогащающий его выразительные средства. Поэтому Словарь языка Пушкина отражает не только то, что типично для него как носителя языка эпохи, но и особенности языка Пушкина-художника. В этом плане выделяются, с одной стороны, такие слова, которые являлись обязательной принадлежностью определенного литературного стиля или жанра (например, необходимые аксессусары поэтического языка, особая лексика публицистической речи), с другой стороны—такие, которые Пушкиным впервые введены в тот или другой жанр.Анализ лексики подобного рода должен идти по линии изучения того, как Пушкин использовал слова, специфические для различных стилей речи.
Словарь языка Пушкина не ставит своей задачей стилистическую характеристику слов. Эта работа еще ждет своего исследователя. Но, сгруппировав все случаи употребления того или иного слова, указав, где оно употреблено, Словарь даст будущему исследователю возможность изучить стилистическую окраску того или иного слова в языке Пушкина, выяснить жанрово-стилистические условия его употребления.
Из слов, употребляемых Пушкиным в традиционно-поэтическом плане, следует выделить следующие группы:
1. Имена мифологических богов и героев, имена классических писателей и художников, использующиеся поэтом как в собственном, так и в нарицательном, в переносном значениях. Многие из этих имен превратились в поэтические символы (Венера— «любовь», Вакх— «вино, веселье», Аполлон — «поэзия» и т. д.).
2. Сравнительно небольшой круг слов из других языков, которые, не являясь специфическими для определенного литературного жанра, время от времени используются писателем для придания «местного колорита». Таковы слова: абаз, ага, аманат, адех, аул, Авраил, вербана, бельмес, бешлык, бошняк и др.
3. Церковнославянизмы, которые по своему значению и употреблению в языке Пушкина делятся на группы: а) Слова, специфические для круга явлений, связанных с религией и церковью. Это слова-термины, типичные для узкой области употребления и не имеющие синонимов в литературном языке: кадило, канон, акафист, богородица, вечерня и др. Пушкин употребляет эти слова в художественно-поэтических целях, пользуясь приемом метафорического переноса; он вводит их в ткань поэтического языка для выражения атеистических идей или в целях расширения изобразительных возможностей литературной речи. Ср. употребление слова богородица в следующем контексте: Есть бог другой земного круга — Ему послушна красота, Он бог Парни, Тибулла, Мура, Им мучусь, им утешен я. Он весь в тебя — ты мать Амура, Ты богородица моя (Cs Ты бо-гомате рь).
Слово кадило также расширяет круг своего употребления и приобретает переносное метафорическое значение: На лире скромной, благородной Земных богов я не хвалил И силе в гордости свободной Кадилом лести не кадил (С2 К Н. Я. Плюсковой). Мне жальвеликия жены, Жены, которая любила [Все роды славы:] дым войны И дым Парнасского кадила (С2 Мне жаль великия жены).
б) Церковнославянские по своему происхождению слова поэтической речи, входящие в литературном языке в определенные синонимические ряды. Одни из них выступают как смысловые и стилистические синонимы (возгласить — то же, что сказать,. но сказать громко и торжественно’, вещать — говорить, но торжественно, в приподнятом тоне и т. д.); другие — как синонимы только стилистические (очи — глаза, лоно — грудь, уста — губы, чело — лоб, ланиты — щеки, ведать — знать, ветр — ветер, ветвь — ветка, вельми — весьма, очень; велегласно — громко, чуждый — чужой). Сопоставление этих синонимов позволяет изучить пути обогащения словаря новыми словами со строго определенным кругом значений. В этом отношении интересно проследить употребление синонимов чужой и чуждый в языке Пушкина и в современном литературном языке. В языке Пушкина эти слова были синонимичны во всех своих значениях: 1) чужая земля, язык и чуждая земля, язык в значении «принадлежащий другим, не собственный»; 2) чужие люди и чуждые люди в значении «не родной, посторонний»; 3)я всем чужой и он скоро свету стал чужд, и чужд мне будет мир земной в значении «далекий по духу; такой, с которым нет внутренней близости»; 4) страх и горе Доныне чужды были мне в значении «несвойственный, не присущий кому-нибудь». Возможность для современного языка использовать эти параллельные синонимические ряды значительно сузилась к нашему времени; по крайней мере, для первых двух значений слова чужой она исключена. Что касается значений 3-го и 4-го, то синонимика в употреблении этих значений отмечена в Словаре под ред. Ушакова, но уже пушкинский материал свидетельствует о закреплении этих значений за словом чуждый. Так Словарь языка Пушкина позволяет сопоставить современное употребление слова с употреблением начала XIX в. и проследить историю расхождения синонимов.
Сопоставление различных синонимов и наблюдение над их употреблением в произведениях Пушкина позволяет иногда с большей или меньшей достоверностью сделать вывод об отношении самого поэта к этим словам. Работа Пушкина как преобразователя русского литературного языка включала в себя отбор языковых средств различных стилистических пластов, сталкивание их в нейтральном контексте.
В качестве образца подобных стилистически разграниченных синонимов можно привести следующие ряды слов: почто — зачем — почему — отчего, надоесть — наскучить— надокучить; совладеть — сладить — справиться, отменно — весьма — очень. Если слова сугубо книжные и поэтические довольно легко получают в этом ряду синонимов свою стилистическую характеристику (поскольку с ними связана длительная традиция их соответствующего стилистического использования), то для слов, определяемых Словарем Академии Российской как просторечные или простонародные, жанрово-стилистические перемещения и стилистические функции в языке Пушкина но определяются с полной ясностью. Если же вспомнить, что Словарь Академии Российской отставал в своих стилистических оценках или вообще не давал их, то станут ясными те трудности, которые стоят перед исследователями лексики Пушкина в области ее стилистической интерпретации.
Словарь языка Пушкина, отражая все случаи употребления слова, может определить условия использования того или другого синонима и причины, определившие его выбор; сопоставление одних и тех же синонимов в языке Пушкина и в современном языке, с учетом высказываний современников Пушкина и данных словарей, даст возможность с большей или меньшей достоверностью определить оценку стилистической роли слова со стороны Пушкина. Так, сопоставление случаев употребления у Пушкина слов заместо и вместо позволяет сделать вывод об их стилистической окраске: заместо употребляется Пушкиным один раз: Брадатый староста Авдей С поклоном барыне своей Заместо красного яичка Принес ученого скворца (С3 Брадатый староста), вместо — 122 раза. Текст, в котором употреблено слово заместо, а также единичность примера указывают на «простонародный» или просторечный его характер. Словарь Академии Российской вообще не дает слова заместо, Словарь церковнославянского и русского языка 1847 г. дает это слово с пометой «нар. стар.», а Словарь под ред. Ушакова указывает на его областной и просторечный характер.
Сравнительный анализ употребления у Пушкина синонимического ряда зазорный— постыдный — позорный дает следующие выводы: слово зазорный встретилось у Пушкина всего два раза, в специфических текстах («Жених» и «Песни западных славян»), где имеет место стилизация. В «Женихе» слово зазорный встречается в речи свахи: — У вас товар, у нас купец; Собою парень молодец, И статный, и проворный, Не вздорный, не зазорный (С3 Жених). Весь этот отрывок является образцом стилизации под «простонародную» речь. Зачин, представляющий собою типичную формулу сватовства, слова парень, молодец, параллельные синтаксические конструкции, повторы, наконец, слово вздорный в специфическом значении «склонный к ссорам, вздорам» — все эти языковые черты позволяют сделать вывод о том, что Пушкин хорошо осознавал простонародную окраску слова зазорный и употребил его с определенной стилистической задачей.
В «Песнях западных славян» («Воевода Милош») употребление слова зазорный обусловлено стилизованным характером всего языка песни: Над Сербией смилуйся,боже! Заедают нас волки янычары!… Красных девок заставляют в насмешку Распевать зазорные песни И плясать басурманские пляски.
Употребление слова у Пушкина, предпочтение им того или иного синонима позволяет вносить коррективы в устаревшие и несовершенные стилистические характеристики, представленные в Словаре Академии Российской. Синоним слова зазорный — постыдный встречается у Пушкина 9 раз, в различных жанрах (стихи, «Граф Нулин», «Борис Годунов», «История Пугачева», журнальные статьи). Со стороны стилистической слово постыдный является более нейтральным. Ср.: Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение — признак умственной скудости (Ж2 82.9).
Третий синоним — слово позорный употребляется чаще остальных (14 раз), также во всех жанрах и является стилистически нейтральным. Ср.: Но не таков Арзрум нагорный, Многодорожный наш Арзрум: Не спим мы в роскоши позорной… (са Стамбул гяуры нынче славят).
В современном литературном языке слово позорный стилистически нейтрально: его большая употребительность определяется наличием у него 2-го значения, отсутствующего у Пушкина («крайне неудачный, плохой, вызывающий насмешку, пренебрежение»), В Словаре под ред. Ушакова слово постыдный дается с пометой «книжн.», зазорный с пометой «просторечн.». Можно отметить, что современное стилистическое разграничение этих трех слов в основном наметилось уже в языке Пушкина.
Количественное преобладание того или другого синонима является фактором, который с ледует учитывать при стилистической характеристике слова. Примером может служить употребление слов брюхатая (19 раз) и беременная (1 раз.). Вероятно, слово брюхатая в разговорной речи того времени было более обычным, чем в современном языке; слово беременная противопоставлялось ему как книжное. Книжный характер этого слова особенно хорошо подчеркивается употреблением его в «Истории села Горюхи-на», пародирующей по языку и стилю научно-историческую литературу того времени: «В Сие болото и называется Бесовским. Рассказывают, будто одна полуумная пастушка стерегла стадо свиней не далече от сего уединенного места. Она сделалась беременною и никак не могла удовлетворительно объяснить сего случая. Глас народный обвинял болотного беса — но сия сказка недостойна внимания историка…» (ИГ 134.36).. Во всех остальных случаях — в художественных произведениях, в письмах — Пушкин употребляет только слово брюхатая. Попав в стилизованный под фольклор текст, это слово не нарушает общего звучания текста и вполне соответствует стилистической помете «простонародн.», приданной ему в Словаре Академии Российской, ср.: Мать брюхатая сидела, Да на снег лишь и глядела (МЦ 89); Стала пухнуть прекрасная Елена, Стали баить: Елена брюхата (ЗС 4.38). Во всех остальных случаях, если исключить письма, слово вводится в текст, стилизованный под повествовательноразговорный жанр эпохи, предшествующей пушкинскому времени14. В письмах, в личном употреблении поэта слово брюхатая нейтрально: на нем нет того отпечатка грубости, просторечности, который свойственен ему сейчас .
Сравнительный анализ отдельных синонимических рядов позволяет наблюдать не только расширение или сужение синонимического ряда, но и стилистические перегруппировки в его пределах. Это положение можно проиллюстрировать историей синонимического ряда отменно — весьма — очень — в высшей степени, который в активном языковом запасе современного литературного языка превратился в синонимический ряд очень — в высшей степени — исключительно. Количественные соотношения в употреблении этих синонимов у Пушкина следующие: отменно — 19 раз, весьма— 131, очень — постоянно, в высшей степени — 1 раз. При таких соотношениях едва ли можно говорить о нейтральном характере слова отменно. Ср.: Ночь над мирною Коломной Тиха отменно (ДК XIX); Дубровский был отменно сердит (Д 186. 13) и др. Это слово уже у Пушкина начинает приобретать тот оттенок книжности, а позднее архаичности, который позволяет не вводить его в словарь современного русского литературного языка (его нет, например, в Словаре под ред. Ушакова). Синонимическое выражение в высшей степени представляет собой явление несколько особого-порядка. Единственный случай употребления его у Пушкина и наблюдения за употреблением слова степень позволяют предположить, что это сочетание оформлялось только в пушкинское время. Единственный случай употребления этого сочетания у Пушкина: Марья Ивановна сильно была встревожена, но молчала, ибо в высшей степени была одарена скромностию и осторожностию (КД 369.31) — не может свидетельствовать об уже определившемся значении и употреблении этого сочетания.
Что касается широкоупотребительных весьма и очень, то первое было более ограничено по степени употребительности; применение его в сугубо книжных, иногда канцелярски-деловых текстах не дает оснований считать это слово нейтральным. Ср. в шутливом употреблении: И дабы впредь не смел чудесить, Поймавши истинно повесить И живота весьма лишить (С2 291.18); также в стилизации книжной речи: Государь мой, ты провинился во-первых, подошед к сей молодой персоне…; сего ради имеешь ты быть весьма наказан, имянно должен выпить кубок большого орла (АП 17.28). В то же время слово весьма может употребляться и в сравнительно нейтральных текстах, например:
У меня была в руках, и весьма недавно, довольно круглая сумма… (Пс 897.16); Жена тебе весьма кланяется (Пс. 671.32) и др.
Дальнейшая история этого синонимического ряда сводится к выпадению слова отменно (вследствие его архаизации), к резкому снижению употребительности и к усилению стилистических особенностей архаизирующегося слова весьма. В то же время в данном синонимическом ряду произошло закрепление синонима в высшей степени и появился синоним исключительно, которого не было в языке Пушкина.
Затронутыми вопросами далеко не исчерпывается круг проблем, разрешению которых помогут материалы Словаря языка Пушкина. Выделяя пословицы, поговорки, фразеологические сочетания, перифрастические выражения, отмечая переносные случаи употребления, Словарь предоставляет исследователю богатейший материал, характеризующий Пушкина как художника. Материалы Словаря языка Пушкина будут иметь значение не только для изучения языка самого Пушкина как писателя и как носителя литературного языка своего времени, но они будут служить и отправным, опорным пунктом при изучении языка писателей начала XIX в. и последующего времени.
Словарь языка Пушкина явится одной из необходимых предпосылок подлиннонаучного изучения литературного языка XIX—XX в. Наконец, являясь первым опытом словаря языка писателя, Словарь языка Пушкина, после критического его анализа, сможет послужить образцом для составления словарей языка других писателей.