Мир замкнутых сообществ

Пришло время поговорить о вариантах нашего будущего. Вернее, о наиболее вероятных продолжениях сценария «Эпо­ха ТНК» с его всеобщей войной. Разумеется, предсказать точ­но, когда и как в условиях нарастающей нестабильности будут развиваться события, нельзя, но тенденции прослеживаются хорошо. Вслед за Бернаром Лиетаром назовём варианты буду­щего так: «Мир замкнутых сообществ» и «Ад на Земле». Они равновероятностны, а их элементы уже проявляются то тут, то там. Первый представляется нам в большей мере «сельским», второй — «городским», хотя они взаимно переплетены, и воз­можны такие сюжеты, что в кошмарном сне не увидишь.

Если отбросить мелкие нюансы, в сегодняшнем социаль­но-экономическом раскладе заметны три группы стран. Кое-где владычествует глобализм и потребительское счастье. Кое-где (наиболее сильно в исламском, индийском и китайском мире) возобладала тенденция отстаивания своей самобытнос­ти, традиционной культуры. Однако многие страны, по тем или иным причинам не сумевшие опереться на собственные тра­диции, вошли в полосу «смутного времени» и дезинтеграции. Вот как раз в них сценарий «Мир замкнутых сообществ» реа­лизуется вовсю: мелкие сообщества начинают «закукливать— ся», пытаясь установить какое-то пусть неустойчивое, но рав­новесие между очевидной каждому потребностью выжить (что обеспечивают культура и быт) и идущими извне разрушитель­ными переменами. Кстати, в странах Запада это тоже произой­дёт в своё время.

При взгляде через призму глобализации наш, казалось бы, чисто российский хаос приобретает свою внутреннюю логи­ку. Страна живёт в состоянии неустойчивого «перемирия», вроде того, которое обычно устанавливается на оккупирован­ных территориях. Либерального «потребительского счастья» на всех не хватает. Реформы не поддержаны и не могут быть под­держаны населением, оно лишь приспосабливается к ним в рамках пассивного сопротивления с массовым использовани­ем антисоциального и преступного поведения (вандализм, хи­щения, насилие), в том числе чисто антигражданского (укло­нение от службы в армии, например). А нам уже известно, что в системе с нарастающим ограничением по ресурсам, при её попадании в область неустойчивости (хаоса), могут возникать локально устойчивые участки. То есть при всеобщем нараста­нии неустойчивости кое-где — в замкнутых сообществах — люди приспосабливаются, создают свой маленький мирок, мало связанный с «большим миром». В нашей стране можно найти массу примеров, подтверждающих это.

Вот, скажем, стоит какой-нибудь академгородок посреди леса. Раньше его целиком финансировало государство, а те­перь наука в разоре, государство денег не даёт. Ситуация явно нестабильная. Но в реальности далеко не все институты и ла­боратории остались без финансирования, а некоторым его даже увеличили за счёт иностранных грантов. Ясно, что занятые в них сотрудники усиленно работают, им некогда отвлекаться на разные мелочи. В это же время те сотрудники, которые ли­шились денег «за науку», становятся «челноками» и разъезжа­ют по городам и весям, стараясь по дешёвке раздобыть раз­личные товары и продать их с выгодой в своём городке тем, кто имеет деньги. А третьи занялись огородами или ходят по лесам с корзинками и доставляют для всего населения ягоды, овощи, фрукты и грибы.

В итоге жизненный уровень упал практически у всех, но за счёт «флуктуационного» финансирования в рамках глобально неустойчивой ситуации создалась локальная устойчивость, позволяющая прожить всему городку. Так же происходит в малых городах или в сельской местности рядом с крупными населёнными пунктами.

Если же негативные изменения в стране резко ускорятся, возможно установление принципиально другой стабильности на новом уровне и произойдёт нечто сходное с тем, что про­изошло с Русью в Средневековье. Тогда, как все вы помните из школьного курса истории, вместо единого, централизован­ного под властью Киева государства вдруг образовалось не­сметное множество удельных княжеств.

Это может случиться и теперь; предпосылки созданы, и никакая властная вертикаль дела не спасёт. Прогрессирует архаизация жизни всё большей части населения, и чем дальше от больших городов, тем быстрее. Срезанные ради копеечной прибыли провода оставляют отдалённые сёла без электричест­ва; отмена автобусных маршрутов лишает селян возможности получать образование или медицинскую помощь. В первом случае «наживаются» отдельные нищие граждане, во втором — нищие районные бюджеты. Получать средства к существова­нию, работая, становится невозможно.

Судьба больших городов может оказаться ещё более тяжё­лой. Общее обеднение государства и народа не позволяет со­держать системы жизнеобеспечения. Судя по динамике про­цессов, первыми «накроются» сети ЖКХ, прежде всего водо­снабжение и отопление. Их дееспособность уже на пределе. Местные власти берут большие кредиты на ремонт водопро­водов, но, во-первых, занятых денег хватает только на латание дыр, а во-вторых, даже по этим кредитам города не смогут рас­платиться. Расходы же на восстановление систем теплоснаб­жения настолько велики, что их нельзя покрыть ни за счёт внешних займов, ни за счёт населения. А государство заботу о системах ЖКХ с себя поспешило снять, поскольку сделать ни­чего не может: по оценкам Госстроя, на начало 2004 года толь­ко для стабилизации состояния этих систем требовались разо­вые затраты в 160 млрд. долларов!

С момента развала СССР планового капитального ремон­та жилищного фонда не велось почти десять лет, затем огра­ничивались разовыми акциями, а потому теперь старение фон­да и переход в категорию ветхого и аварийного приобрели ла­винообразный характер. Государство не в силах остановить этот процесс, опять же свалив решение «на места». Местные власти обязаны отселять жителей из аварийных домов, но куда? Некуда. Реально ничего не делается и даже не планиру­ется.

Это, так сказать, о среде, возбуждённой реформами. А вот и об умонастроениях в обществе, оказавшемся в этой среде. Соответствующими исследованиями достаточно надёжно ус­тановлено, что нынешнее российское общество в главном со­хранило черты общества традиционного, «естественного», а со­всем даже не стало «гражданским». Из этого прежде всего сле­дует, что правительство не сумеет никакими силами создать в РФ целостного хозяйства по типу западного капитализма. Во-вторых, «левой» оппозиции не удастся найти социальную базу с помощью лозунгов классовой борьбы, а «правой» — через апелляцию к чувству собственности. Иначе говоря, в совре­менной российской ситуации невозможен вариант объедине­ния общества вокруг «программы реформ» и нет шансов на преодоление «молекулярного» противодействия народа этим реформам. В описанных условиях, когда среда достаточно воз­буждена, малейшая случайность может вызвать резонанс с вы­свобождением громадной общественной энергии, и процесс создания обособленных локальных сообществ резко ускорит­ся, охватит всю страну и станет необратимым.

Люди и так уже во многих местах выживают при лучине, питаются с «подсобных» (на деле основных) хозяйств, а лечат­ся у бабки-знахарки. Но хотя бы некоторые ездят в райцентр, ходят в «инстанции» за разрешениями, сертификатами, лицен­зиями на отстрел зайца и прочими страшно нужными бумаж­ками; пишут ходатайства в арбитраж и суд; объявляют голо­довки, требуя выплаты зарплат. А придёт момент — и плюнут они на ИНН и прочую связывающую их с государством чер­товщину, завалят дороги буреломом, разберут рельсы, выбе­рут себе попа в старосты и кузнеца в судьи, примут беличьи хвосты в качестве средства обмена — и прощай, умытая Рос­сия.

Что интересно, сама глобализация норовит столкнуть страны в архаику: живущие натуральным хозяйством не пре­тендуют на ресурсы, окружающую среду особо не загрязня­ют, терроризмом не увлекаются. Копошатся себе на огоро­дах… дикари. Это тем более относится к России, которая в целом неэффективна для эксплуатации и вообще непригодна для жизни.

Представление об «эффективной территории» ввёл фран­цузский географ Реклю. По его теории, для жизни пригодна земля, которая находится ниже 2000 метров над уровнем моря, со среднегодовой температурой не ниже минус 2°С. Так вот в России лишь треть земли эффективная. Оленьих пастбищ у нас (19 % площади) существенно больше, чем годных для сель­ского хозяйства земель (13 %), а нашей пашни (около 100 млн. га) едва хватает для самообеспечения России хлебом. Сред­негодовая температура у нас минус 5,5°С. В Финляндии, на­пример, плюс 1,5°С. Есть ещё такое понятие, как «суровость климата», — это разность летней и зимней температур. Тут из двухсот стран мира у нас один конкурент — Монголия. В Улан-Баторе зимой в среднем холоднее, чем на побережье Антарк­тиды.

А что же может подтолкнуть сообщества к структуризации на новых началах, к «закрытости»? Как уже сказано, «малей­шая случайность». Крах денежной системы, например. Если она рухнет капитально, все финансовые соглашения с окру­жающим миром, вроде зарплат или арендных выплат, станут бессмысленными. Сбережения на чёрный день превратятся в ничто, оставив людей, не ожидавших этого, нагими перед бу­дущим. При таких обстоятельствах обязательно набирают силу коллективные страхи и кошмары; сообщества стремятся запе­реться где-нибудь, чтобы почувствовать себя в безопасности, избавившись от посторонних людей и обязанностей. Надо же что-то делать, чтобы не умереть! И люди начинают делать свою жизнь без присмотра государства, как бы с чистого листа. При­мерно то же происходит при потере близкого человека, осо­бенно кормильца. Вот вчера он был, а сегодня его уже нет. Как-нибудь проживём…

Дальше процесс становится устойчивым, и повернуть об­ратно уже сложно, для этого требуется приложение громад­ных усилий со стороны государства — а если его уже нет или оно совсем ослабло?..

Другая возможная «мелочь» — природная катастрофа. Предположим, какую-то столицу снесло могучим ураганом или там землетрясением. Раз, и нет государственной власти. Бес­спорно, после достаточно серьёзных катастроф никакое пра­вительство не в состоянии заниматься локальными проблема­ми, и людям волей-неволей придётся так реорганизовать свою жизнь, чтобы стать самодостаточными на своей земле, и тог­да, возможно, возникнут новые системы управления.

Уже и так-то из-за интернационализации финансово-эко­номической, информационной и иных сфер государства по­всеместно перестают контролировать внутриполитическую си­туацию, частично теряют влияние на экономику и т.д. Многие функции государства, связанные с экономикой и финансами, переходят к наднациональным институтам, контролируемым финансовыми ТНК. Но законы эволюции неумолимы: если где-то идёт структуризация, в чём-то другом обязательно бу­дет хаос. Вспомним о сепаратистских процессах! Пока финан­сы объединяются, страны разваливаются.

Перед Второй мировой войной было пятьдесят государств, сейчас их больше двухсот пятидесяти. По некоторым оценкам, через четверть века их может стать до пятисот. Этот искусст­венный процесс дробления всякий раз являет фазы нестабиль­ности в «делящихся» государствах, а в итоге количество недее­способных правительств увеличивается. Следовательно, появ­ляется и будет появляться всё больше и больше потенциальных плацдармов мятежевойны и зон «закрытых сообществ», ухо­дящих от безумного мира.

Сепаратистские движения начинаются с нестабильности, а дальше её же и раздувают. На этом фоне закономерно разви­ваются национальные и появляются транснациональные кри­минальные структуры. Если легальным ТНК государства ме­шают только до определённой степени, поскольку им выгод­но использовать государственные структуры (вне правового пространства им трудно функционировать), то криминалу го­сударство — прямой враг: чем оно и его правоохранительная система слабее, тем им лучше. Получается, что институт госу­дарства подрывают с двух сторон: ТНК — до «определённой степени»; сепаратисты, национальный и международный кри­минал — без всяких ограничений. Причём и те и другие пере­манивают в свои ряды правительственных чиновников.

Возникает сетевая форма организации. Она была известна и раньше; разного рода секты, подпольные революционные группы, национально-освободительные и партизанские дви­жения имели и имеют сетевую структуру. Но с появлением современных информационных систем, тоже построенных по сетевому принципу (Интернет, мобильная телефонная связь), подпольные сети приобретают качественно иной уровень орга­низации. Теперь можно, не сходя со своего рабочего места, получать подробную информацию по потенциальным объек­там криминальных и террористических акций в любом уголке мира. Можно связываться со своими сторонниками без про­блем.

Поскольку интересы криминалитета и сепаратистов во многом совпадают (через зоны внутренних конфликтов легче осуществлять поставки наркотиков, а сепаратистам нарко­трафик даёт мощный дополнительный источник финансовых средств, необходимых для закупки оружия), сети переплета­ются и борьба общественных структур с государством приоб­ретает характер партизанской мятежевойны.

Кое-где в мире всё описанное здесь произошло, причём в ещё более острых формах. В Югославии началось с денежно-кредитных проблем в конце 1980-х и стремительно вылилось в нетерпимость к «чужакам», которую отдельные лидеры ис­пользовали, переадресовав агрессивность народа с себя на них, чтобы в процессе «этнических чисток» укрепить свои позиции. Так что эти чистки — прямое следствие «эпохи ТНК», посколь­ку денежный обвал произошёл в результате реализации меро­приятий Международного валютного фонда в конце 1980-х. Вот вам сразу всё: возбуждённая среда, вовремя вброшенная лживая информация, высвобождение общественной энергии в нужном направлении, разбегание этносов по закрытым со­обществам и война всех против всех. А ловят и судят в Гааг­ском трибунале не бухгалтеров МВФ, а лидеров народов, по­страдавших от действий МВФ…

Другой пример — крах денежно-кредитной системы 1998 года в Индонезии. В течение нескольких дней на улицах бес­новались толпы людей, грабили магазины, подвергнув наси­лию китайское меньшинство. Точно так же в России дискри­минация меньшинств была усилена финансовым крахом. Фак­тически никто среди интеллигенции любой из этих стран ещё за несколько месяцев до начала погромов не поверил бы в то, что такое возможно у них в стране. Но считать эти события беспрецедентными было бы неверно. Например, еврейское меньшинство стало козлом отпущения для преодоления по­следствий денежного краха 1920-х в Германии.

Валютные катастрофы приводят людей в состояние стра­ха, отчаяния и гнева. Но жить-то надо! И всё стабилизируется само собой, на совершенно новых началах, без прежнего го­сударства. Да вспомните: только вчера было невозможно себе представить, чтобы развалился великий, могучий Советский Союз. Однако ж…

Желание «нормальных» людей уйти от ужасов мятежевой— ны, а также ослабление государства, потеря им интереса к про­блемам «нормальных» людей делают архаизацию жизни сооб­ществ неизбежной. Случаи перехода к патриархальщине в бли­жайшие годы могут принять обвальный характер.

Если обрушится система официальных мировых валют, впрочем, даже и без этого, обязательно возникнут местные денежные системы, возможно, беспроцентные. С ними лучше всего сформировать внутреннюю экономику и безопасность сообщества, скрыться в некоем безопасном коконе. Но это бу­дет валюта обмена, и не более того. Многое, что кажется сей­час важным, вроде механизмов валютно-финансового рынка, спекуляций и прочего подобного, предстанет глупостью или преступлением. О научно-технических достижениях будут по­мнить, пока не исчезнет окончательно электричество и не по­гаснет последний телевизор. Свои песни, свои ремёсла, свои правила взаимоотношений возобладают в каждом из сооб­ществ.

«Как это ни парадоксально, процесс мировой глобализации сопровождается  процессом регионализации,   деятельности в пользу местных приоритетов и местной культурной однородно­сти, — пишет Бернар Лиетар. — Этот процесс может происхо­дить мирно, но, как можно было заметить в течение последних лет, далеко не всегда. Растущая тенденция обращения к мест­ным этническим приоритетам и к культурному разделению на сообщества меньшего масштаба уже спустила с цепи псов наси­лия и войны в местах, столь непохожих одно на другое, как экс-Югославия, Азербайджан, Руанда».

Итак, по мере исчерпания запасов невозобновляемых ре­сурсов «зона действия» глобальной рыночной экономики су­жается; эпоха ТНК вынуждает всё новые сообщества уходить «назад, в пещеры». Но будем помнить: глобализация и «воз­врат в пещеры» — процессы обоюдные. Уже сейчас люди в рос­сийских деревнях выживают с лучинами, а «блестящие люди мира» пролетают над этими деревнями на самолётах, скажем, в Тюмень — туда, где сырьё. Пока они друг другу не мешают. А вот когда начнётся повсеместный, быстрый и необратимый переход сообществ на самообеспечение, и непременно в со­провождении войн, «глобальному миру» не жить и года. Сами тюменские жители разберут эти самолёты на куски, и не по злобе, а просто чтобы иметь запас железа впрок.

«Блестящих людей» будут резать повсюду.

Война, исподтишка организуемая заправилами мира ТНК ради «нового глобального порядка» для немногих и порожда­ющая хаос для всех остальных, перейдёт в войну нового «ло­кального» порядка для всех, который вгонит в хаос глобаль­ную экономику. И до окончательного краха человеческой ци­вилизации останется один миг.