Дед мороз в черном

Мой рассказ о съезде западногерманских социал-демо­кратов, где я и Леднев присутствовали в качестве гостей, без права голоса, шеф выслушал рассеянно. Против обыкнове­ния, он не проявил интереса к деталям и удивил еще больше, не заставив меня прокомментировать одобренное съездом решение о довооружении, к чему я тщательно подготовился.

—   Хорошо, что мы вовремя сориентировали и Генераль­ного, и Политбюро в этом вопросе! А то некоторые могли бы наломать дров!.. Кого из «дровосеков» он имел в виду, ска­зать трудно.

И Андропов вновь погрузился в свои размышления, ко­торые, судя по глубоким складкам на лбу, были далеко не ве­селыми. Затем он поднял глаза и, нечаянно обнаружив меня перед собою, вдруг спросил:

— Как ты думаешь, что предпринимают сейчас западные лидеры в плане наших отношений с Афганистаном?

— Думаю, для начала пытаются разыскать его на карте.

Шутка была настолько неуместной, что Андропов сде­лал вид, будто не слышал ее. Не рассчитывая дождаться чего-либо более умного, он спросил, когда мы планируем вновь поехать в Германию.

Пришлось объяснить, что в связи с приближением рож­дественских и новогодних каникул вся политическая жизнь, собственно, как и всюду в Европе, недели на две-три замрет. Недовольная гримаса на его лице красноречиво говорила о том, что у него нет ни малейшего желания разделить празд­ничный настрой беззаботных европейцев.

—   Остается ли канцлер в стране, или уезжает? Можно ли сейчас связаться по телефону с Баром?

Андропову необходимо было что-то срочно передать канцлеру Шмидту. С другой стороны, по тону ясно: уверенно­сти в том, как следует поступить, у него не было. Как не хвата-

ло и времени на размышления. Решение, судя по всему, нуж­но было принимать немедленно, в моем присутствии.

Речь, совершенно очевидно, шла не об очередном ру­тинном послании Брежнева канцлеру. Это не могло вызвать у него столь очевидного напряжения. Значит, что-то дру­гое. Пока я рылся в догадках, он несколько раз сменил позу в кресле. Видимо, сегодня ему там было менее уютно, чем обычно. Затем он резко встал, дошел до угла стола, остано­вился. Поднялся со своего места и я.

—   В общем, принято решение: мы вводим войска в Афга­нистан. Иного выхода из создавшегося положения у нас нет.

Все это было произнесено на одном выдохе. Он, быстро вернувшись на место и будто с облегчением, добавил:

—   Вот и все!

Более расплывчатого указания я никогда не получал а потому, в полном недоумении продолжал стоять.

— А когда это произойдет? — попробовал я выиграть время на обдумывание.

— Это решают военные. Во всяком случае, до Нового года. Так что, времени остается совсем немного.

Чтобы не стоять молча, я впал в размышления: прежде чем ввести войска, надо их сосредоточить на границе и это не может быть не замечено с американских спутников, а по­этому янки наверняка уже проинформировали своих союз­ников по НАТО о наших намерениях.

Слушая, он только хмурил лоб и, наконец, не выдержал и заговорил о том, что его не интересует, о чем и кого про­информируют американцы. Пока они могут вести речь лишь о концентрации наших сил и не больше. У нас есть с немца­ми свои отношения и обязанности. Если Шмидт узнает о вво­де советских войск из газет, у него появятся все основания не доверять нам в дальнейшем. Андропов ясно представляет, какая свистопляска поднимется в мире. Но все равно жизнь на этом не заканчивается. Нам важно выйти из создающей­ся неблагоприятной ситуации, не разрушив отношения с за­падными немцами, в которые с обеих сторон было так мно­го вложено.

—   Как говорит Громыко, — вмешался я, — «мы — не по­следние жители на этой планете»…

— Очень хорошо, что вы с Андрей Андреевичем это осоз­наете, — парировал он, — но сейчас важно нечто другое.

— Представь себе на секунду, что на другой день по­сле вашего разговора с Баром появятся сообщения в газе­тах о предстоящей нашей акции в Афганистане? — рассуж­дал он. — Чем это может обернуться для всех нас и в первую очередь для тебя? Есть у тебя уверенность, что на сей раз все пройдет гладко, и на чем она основывается?

Я настолько хорошо это представлял, что ни размыш­лять, ни говорить на эту тему не хотелось.

—   Уверенность основывается на многолетнем опыте. Немцы умеют соблюдать дискретность. Так что все пройдет гладко.

Человеку суеверному никогда не следует давать подоб­ных заверений.

Два часа десять минут, необходимые для перелета из Мо­сквы в Берлин, растянулись чуть ли не на сутки. После того, как пассажиры заняли свои места в самолете, в багажном от­секе были обнаружены подозрительные чемоданы. Неясно было, кому они принадлежат, и на переоформление вещей и людей ушло ровно четыре часа.

За это время погода в Берлине резко ухудшилась, и са­молет посадили в Праге. Там уже скопилось несметное коли­чество народу, прилетевшего из Восточной Европы. Берлин все еще укутывал густой туман, и потому лишь около полуно­чи удалось втиснуться в маленькую машину восточногерман­ской авиакомпании «Интерфлюг» и добраться до Дрездена.

В дрезденском аэропорту народу было меньше, чем в пражском, но шансов добраться по воздуху до Берлина, по­жалуй, не больше.

К тому же, анонимный звонок сообщил администрации аэропорта, что именно в нашем самолете заложена бомба за­медленного действия. Мы решили не ждать, пока взорвется бомба или рассеется туман над Берлином, а переехали на же­лезнодорожный вокзал и отправились в столицу ГДР первым же ночным поездом.

В сидячем купе нашими с Ледневым соседями оказались четверо офицеров Народной армии ГДР. Трое из них прилежно храпели до самой столицы, без труда перекрывая стук колес.

Таксист, везший нас по Берлину на виллу, безостановочно ругал на чем свет стоит туман и то и дело переключал ближний и дальний свет, отчего видимость нисколько не улучшалась.

Хозяйка на вилле уже занималась утренним туалетом, когда мы позвонили у входа. После проведенных в пути су­ток мы с наслаждением последовали ее примеру и, наскоро позавтракав, тут же отправились в Западный Берлин, а ока­завшись там, первым долгом позвонили в Бонн.

Количество неудач еще, видимо, не достигло критическо­го предела, ибо Бара на месте не оказалось. Помощник обе­щал его появление не ранее, чем после обеда, и у нас поя­вилось, наконец, время, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. А главное, обсудить, где и как нам следует встре­титься с Баром, чтобы передать ему информацию и не допус­тить ее утечки.

Как уже говорилось, после того, как особняк на Пюклер-штрассе, 14 перестал быть нашим убежищем, добиться этого в Западном Берлине стало совсем не просто. Перебрав все мыс­лимые варианты, мы остановились на прогулке по городу.

После обеда Бар оказался на месте.

В китайском языке насчитывают с десяток интонаций, су­щественно меняющих значение слова. В немецком их мень­ше. Вместе с тем, за долгое время общения мы научились по­нимать друг друга по телефону не только с полуслова, но и по легким изменениям в интонации голоса. На сей раз музы­кальный слух не подвел Бара. Он попросил срочно прилететь в Бонн в этот же день, так как на следующий была запланиро­вана поездка на Бодензее, где в это время находился канц­лер Шмидт.

Накануне праздников все люди в Германии, словно про­стейшие организмы под микроскопом, начинают хаотично и суетливо передвигаться во всех направлениях. Билеты на лю­бой вид транспорта в предрождественские дни заказаны за­долго. Впервые за эти сутки нам повезло: нашелся один би­лет на самолет, вылетающий в Бонн.

В оставшееся время мы еще раз обговорили «прогулоч­ный» вариант передачи информации, придумав короткую преамбулу, необходимую, как нам казалось, для того, чтобы смягчить преподносимый Бару и Шмидту «рождественский подарок».

Казалось, все возвращалось в нормальное русло наших обычных деловых вояжей, но, когда Валерий протянул свой паспорт пограничнику перед самой посадкой, тот незамедли­тельно вернул его обратно, вежливо заметив:

— К сожалению, срок вашей визы вчера истек.

Первым побуждением моим было пасть перед юным по­граничником на колени, просить о снисхождении, ссылаясь на разницу в часовых поясах, суровость русской зимы, уста­лость… К счастью, от этого поползновения я себя сумел удер­жать и прибег к помощи самой чудовищной политической демагогии.

В полном противоречии с официальной позицией совет­ского министерства иностранных дел, мы с Валерием стали убеждать офицера в том, что Западный Берлин, по сути, часть Западной Германии, ведь не случайно западногерманский бундестаг часто проводит здесь свои заседания. Мы же, со­ответственно, как постоянные обитатели Западного Берлина, имеем полное право без препятствий и без виз передвигать­ся из одной федеральной земли в другую.

С первым доводом пограничник легко соглашался, вто­рой категорически отвергал. Мы на себе ощутили все недо­работки соглашения по Западному Берлину, к заключению которого также приложили усилия и теперь должны были по­жинать плоды собственного несовершенства.

Пришлось вновь апеллировать к одному из авторов это­го соглашения.

Для начала Бар сообщил, что визы на въезд в Западную Германию для нас лежат в посольстве ФРГ в Москве уже ме­сяц, что на следующий день в Берлин прилетит его помощ­ник, уладит все дела с визами, но лететь теперь надо будет не в Бонн, а во Фленсбург.

Завтра! Время быстро утекало из резервуара, емкость ко­торого была неясна.

Завтра советские войска могут пересечь границу, и вся наша миссия потеряет смысл. Доказывать задним числом на­личие благородных намерений бессмысленно — «Pakta sun servanda» — договоренности должны выполняться.

Кроме того, мы догадывались, что Андропов всю ответ­ственность за предварительное информирование канцлера

Шмидта взял на себя и поэтому наверняка проявлял нервоз­ность в ожидании, как было обещано, телефонного доклада о том, что «все прошло гладко».

Объяснять ему все перипетии с визами — значило лишь усилить напряжение. Мы возвращались на виллу в подавлен­ном настроении. Хозяйка порадовала известием, что звонков из Москвы не было. Утром следующего дня Леднев выехал на поезде во Фленсбург.

На сей раз, судя по его рассказу, он действовал в соответ­ствии с договоренностью. Погода была отвратительная. С мо­ря дул холодный сырой ветер.

Тем не менее, два человека решились покинуть тепло и уют дома, чтобы отправиться на прогулку вдоль берега моря в сторону датской границы.

Улучив момент между порывом ветра и залпом дождя, Леднев без всякой подготовки выложил Бару новогоднюю но­вость, ради которой был проделан весь многотрудный путь.

Что было главной причиной — погода или сообщенная новость, но, по словам Валерия, Бар заметно побледнел.

—   Вы все сошли с ума! — произнес он твердым голосом, стараясь перекрыть звук ветра. — Афганистан — это не Вар­шавский пакт, то, что вы делаете — это чистой воды агрессия против слабого государства! Подумали вы, как будете выгля­деть перед всем миром?!. В общем, надо как можно быстрее поставить в известность канцлера.

—   За этим я сюда и приехал, — успокоил его Валерий.

Бар на секунду усомнился в целесообразности совмест­ного с Валерием визита к канцлеру в свете предстоящих со­бытий.

Однако поездка все же состоялась. Канцлер воспринял новость так же, как и Бар. После информации Леднева о том, что в ближайшие дни в Афганистан будут введены советские войска, разговор на другие темы потерял смысл. И оба гостя, оставив канцлера наедине с его невеселыми мыслями, отпра­вились в обратный путь. Бар доставил Валерия в аэропорт, чтобы он мог перелететь в Берлин, где я его с нетерпением ожидал. На каком-то участке пути прямо перед машиной, на дорогу выскочила косуля. Скрип тормозов, удар. Машину не­много развернуло, а косуля оказалась в кювете. Быстро оч­нувшись от шока и вспомнив правила перехода автодорог в необозначенных местах, животное, виновато прихрамывая, поспешно удалилось в лес.

На Валерия это событие произвело значительно более сильное впечатление, чем на виновницу происшествия. Он воспринял его как недоброе предзнаменование грядущих событий. Вышел из самолета он в мрачном настроении и ос­тавался пребывать в нем всю дорогу, пока мы ехали до цен­тра Берлина. Только за ужином у знакомого итальянца уда­лось развеять его грустные мысли случайно брошенной фра­зой по поводу того, что «может быть, и всей нашей стране в предстоящей военной акции удастся отделаться легкими ушибами». Он немного повеселел, хотя пережитые сутки не сходили у нас с уст. Нам обоим казалось, что наслоившиеся одно на другое крупные и мелкие препятствия, совершенно неожиданно встававшие на пути и вынудившие сделать отре­петированное признание только на немецко-датской грани­це, были знаком судьбы. Она, видимо, заботилась более всего о том, чтобы максимально соблюсти все законы конспирации и сохранить «новость» в тайне до того момента, когда будет передано сообщение о начале «операции».

В ресторане было тепло и уютно. Пахло разогретым оливковым маслом и итальянскими «брускетти» — горячим и поджаренными с чесноком белым хлебом. Посетители были сплошь завсегдатаи, и каждый вновь вошедший вместо при­ветствия поздравлял всех с наступающим Рождеством.

Глядя на этих размеренно живущих и жующих, в мире и покое пребывающих людей, мы не могли избавиться от ощу­щения, что готовим им какую-то подлость, о которой они и не подозревают и не догадываются, какое горе может разра­зиться уже сегодня или завтра утром.

Начинают войны всегда с уверенностью, что их удастся быстро закончить, но в этом и заключается самое большое заблуждение.

Мы тогда это почему-то почти физически ощущали. По-русски говорят: «На воре шапка горит».

Но мы были без головных уборов, и никто не обратил на нас внимания.

От мрачных мыслей нас отвлек телевизор, подвешенный почему-то под самый потолок. В новостях преобладали бла­гостно-предпраздничные интонации, ни о каких серьезных событиях в мире и речи не было.

Валерий попросил официанта принести два виски. Он любил не только ордена, но и юбилеи, и относился к ним в высшей степени серьезно.

— Не будем сейчас думать о плохом! Может, все еще об­разуется… А лучше отпразднуем небольшой юбилей: ровно десять лет назад, вот так же накануне Рождества, я впервые вошел в кабинет Бара…

— И водрузил на столе перед ним пластиковую елочку! Да, за это нужно выпить.

Мы отпраздновали десятилетний юбилей существования нашего «канала» и пожелали ему долгой жизни.

А несколько дней спустя, 28 декабря 1979 года, на рассве­те, советский танковый полк пересек границу Афганистана.

В Вашингтоне в тот час перевалило за полдень. Те из аме­риканцев, которые надеялись, что вследствие применения «доктрины устрашения», активности служб дезинформации и несовершенства человеческого интеллекта Советский Союз удастся-таки втянуть в афганскую авантюру, получили все ос­нования выпить перед ланчем самого лучшего шампанского.

«Советский Вьетнам» состоялся. История расставляет ак­центы не спеша. У нее на это есть время. Человеческий век короток, и потому необходимо торопиться с выводами, иначе трагедии непременно повторяются, и обязательно в их худ­шем варианте.