Россия и запад: структурное сравнение

Сравнение России и Запада как цивилизаций наталки­вается на существенные методологические и психологиче­ские трудности, порожденные присущим сознанию интелли­генции евроцентризмом. Как идеология евроцентризм сло­жился в век Просвещения, в эпоху становления современной западной цивилизации. Он предполагает такое видение ис­тории, при котором путь, пройденный Западом, признает­ся единственно правильным («столбовая дорога цивилиза­ции»), а все остальные варианты развития есть отклонения, ведущие к отставанию и «слаборазвитости». Однако рано или поздно все страны пройдут весь этот путь, но с излишними страданиями и потерями.

Восприняв, в XVIII веке, европейскую систему образова­ния и вообще «прорубив окно в Европу», Россия не могла не впустить в себя некоторые духовные вирусы Запада, в том числе евроцентризм. Проникнутый евроцентризмом человек лишен способности правильно взвешивать исторические со­бытия. Он уверен, например, что техника, в мире которой он живет, создана в основном в Новое время цивилизацией За­пада. Он видит лишь электричество, телевидение, самолет. А хлеб для него— это часть природы. Он не понимает уже, что для судеб человечества приручение лошади или выве­дение культурной пшеницы и картофеля были несравненно важнее изобретения автомобиля и атомной бомбы.

Виднейший антрополог XX века Клод Леви-Стросс пишет: «Вся научная и промышленная революция Запада умещается в период, равный половине тысячной доли жизни, прожитой человечеством. Это надо помнить, а не утверждать, что эта революция полностью перевернула нашу жизнь».

Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культур­ного слоя России, можем уподобить латентному вирусу — он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. Чем больше людей проходило через школу, тем сильнее вирус евроцентризма теснил струк­туры нашего национального самосознания и вообще широ­кого взгляда на мир. Вся история человечества увидена нами в основном через очки Запада. Мы учили перипетии полити­ческой борьбы в Древнем Риме и схваток между Дантоном и Робеспьером, но практически ничего не знаем о великих ци­вилизациях ацтеков и майя, Китая и Индии, не говоря уж об Африке. Уже этим нам была навязана установка евроцентриз­ма: «Восток — это застывшая маска». Восток (то есть все, что не «Запад») не имеет истории.

Если вспомнить школьный курс, то приходится поразить­ся, как мы не замечали очевидной вещи: даже древние войны этот курс истории освещал, как бы воюя на стороне Запада. Вот греко-персидские войны — мы, конечно, на стороне гре­ков, благородных героев. Спартанцы, Александр Македон­ский кажутся нам такими близкими, не то, что персы или ски­фы. Даже подлое разграбление крестоносцами православных святынь Константинополя сумел как-то скрыть и приукрасить курс истории, преподаваемый в России.

Главный результат этого для нас состоял в том, что и для осмысления нашей собственной истории и нашего общест­венного бытия мы применяли идеологический аппарат евро-центризма, со всеми его понятиями, ценностями и мифами. Этим отмечен весь XIX век, примерно так же это проявилось на том этапе, когда в нашем обществоведении господствовал истмат с его представлениями о «правильном» процессе сме­ны общественно-экономических формаций.

В результате мы пришли к такому положению, когда выс­шие руководители страны вынуждены были признать: «Мы не знаем общества, в котором живем»1. Это— исключитель­но тяжелое признание, знак назревающей беды. Боюсь, что «незнание общества» было общим для всего нашего культур­ного слоя. Иными словами, это незнание было вызвано не

1 Буквально Ю.В. Андропов сказал в 1983 г. следующее: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в кото­ром живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерно­сти, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок».

дефектами образования отдельных личностей, оно было яв­лением социальным. В команде Горбачева было немало «до­брых» реформаторов, которые начали калечить организм СССР из самых лучших побуждений — просто не зная его глу­бинной сути1.

Евроцентризм не имеет под собой научных оснований и состоит из набора мифов, который меняется в зависимости от обстановки (например, после краха фашизма миф о расо­вой неполноценности «дикарей» был выведен в тень). Тра­ектория развития Запада как цивилизации неповторима. Во всей истории не было случая, когда вторжение Запада в иную цивилизацию и культуру привело к возникновению «туземно­го» либерального общества. Это всегда была гибель местной культуры, если она не укрылась где-то в катакомбах. Причи­ны такой неспособности Запада к «гибридизации» с иными культурами уже более ста лет осмысливаются философами и историками, и сейчас многое ясно. Звучит как парадокс, но известно: чтобы сблизиться с Западом, надо от него закрыть­ся. Только так смогла освоить многие черты Запада Япония (да и Россия).

Как идеология, отвечающая интересам господствую­щих классов, евроцентризм обладает огромной живучестью и время от времени овладевает даже массовым сознанием. Однако в противовес евроцентризму и на Западе, и в Рос­сии многими учеными и философами развивалось представ­ление о человечестве как сложной системе многих культур и цивилизаций. Их разнообразие необходимо не только для здорового развития, но даже и для существования человече­ства. Критическое отношение к давлению евроцентристских

1 Можно привести неприятную, но уместную аналогию. Есть такая ано­малия — гермафродитизм. Она поддается хирургическому лечению, но про­блема в том, что во многих случаях по внешнему виду трудно определить, кто этот человек— мужчина или женщина, что «лишнее» у него надо уда­лить. Но вот возникла генетика, и проблема разрешилась — анализ хромо­сом давал точный ответ. В СССР была создана сеть лабораторий хромосом­ного анализа, и дело шло на лад. Но в ходе войны с хромосомами эти лабора­тории разогнали. Хирурги стали определять действительный пол пациента на глазок. Покалечили немало людей. Потом, когда Лысенко утратил свое влияние, эту проблему предали гласности. Печальный урок.

догм было бы на пользу нам всем, включая и наших «западни­ков», и самому Западу.

Как же нам взглянуть на систему культур и цивилизаций беспристрастно, «оторвавшись» от тяготения — евроцентри-стского интеллектуального аппарата? Как увидеть «сверху» Россию и Запад на цивилизационной карте мира как сущест­венно различные целостности (при наличии многих сходных черт)? Проще всего — через сравнение их структур, выявляя принципиальную несхожесть их главных элементов и связей. Тут многое сделано самими западными мыслителями и уче­ными, в том числе и теми, которые в своих оценках остава­лись на позициях— евроцентризма. Для нас здесь неважно, «уважают ли они Россию» или нет. Как они видят ее отличие от Запада — это главное.

Полемизируя в начале 70-х годов с Ж.-П. Сартром о причи­нах будущего краха СССР, К. Леви-Стросс дал классификацию подходов к видению незападных цивилизаций и культур «из Запада». Наиболее распространенным он считал «империа­листический» подход (не вкладывая в это слово ругательно­го смысла) — втискивание реальности незападного общества в привычные западные понятия и термины. При этом реаль­ность деформируется грубо, до неузнаваемости. Классиче­ским примером такого подхода были, на мой взгляд, рассуж­дения Т.Е. Гайдара или А.Б. Чубайса о советской экономике.

Второй подход, свойственный обычно марксистам, — «диалектический», когда общество видится через борьбу про­тивоположностей, через какое-то главное противоречие. Так, например, видится незападное общество через призму кон­цепции модернизации. При таком взгляде это общество ока­зывается ареной столкновения агентов модернизации (как двигателя прогресса) с силами традиционализма как носите­лями консервативных или даже реакционных устоев. Это — тоже сведение любой культуры к аналогу современного за­падного общества, осью и условием равновесия которого яв­ляется дуализм «единства и борьбы противоположностей».

Сам Леви-Стросс пытался развивать третий, «антрополо­гический» подход — создание обширного свода понятий, по­зволяющих «перевести» сложную, плохо представленную в понятиях западного обще ствоведения действительность тра­диционного (незападного) общества на язык, доступный мыш­лению западного человека. Этот подход важен и для нас, по­тому что нам самим надо именно «переводить» российскую реальность (историческую и актуальную) на язык, доступ­ный мышлению интеллигента, обученного в советском истма­те или нынешнем антисоветском либерализме. За последние двадцать лет мы в этом продвинулись, хотя и недостаточно.

Трудов по систематическому сравнительному структур­ному анализу России и Запада пока нет. Но отдельных «маз­ков» этой картины в литературе можно собрать много. Вот, например, А. Безансон пишет: «Европа» как целое — посте­пенно вызревший плод уникального исторического опыта. Но можно ли в таком случае сказать, что Россия — часть Ев­ропы? Пройдемся по списку главных признаков «европей-скости»: средневековая церковь и империя? нет, ничего по­добного Россия не знала. Феодализм и рыцарство? нет. Воз­рождение и Реформация? нет. Таким образом, нет никаких оснований считать Россию частью Европы» [1].

Кажется, он дает убогий перечень элементов для сравне­ния. Но важна суть подхода. Прочитав этот перечень, человек задумается. Разве в России не было «средневековой церкви и империи»? Да, в западном понимании не было, потому что и церковь, и империя России были настолько иными, чем на Западе, что вся цивилизационная конструкция оказывалась иной. Мы вспомним, какую роль сыграли в судьбе Европы религиозные ордены — тамплиеры и госпитальеры, франци­сканцы и иезуиты. Они создавали финансовую систему Запа­да, всепроникающую инквизицию, всемирную тайную поли­тическую сеть и систему образования элиты.

Не было этого в России, как не было и многолетних внут-риимперских войн европейского типа. Столетняя война. Три­дцатилетняя война, война Алой и Белой розы — можно себе представить такое в России? Не было походов Карла Велико­го, превративших Европу в «кладбище народов», не было и крестовых походов.

Не было в России феодализма и рыцарства, а быстро ус­тановилось самодержавие. В России было немыслимо, чтобы какой-то рыцарский орден вроде Ливонского владел, скажем.

половиной Сибири как независимым государством. Поэтому России и не требовалось «Возрождения» от темного Средне­вековья, не надо было искать образцов в греческой антично­сти. И такого «национального несчастья», как Реформация, у нас не случилось— православие не породило в России ре­лигиозных войн, уносящих до двух третей населения. В этом смысле наш раскол не идет ни в какое сравнение. Не было и костров, на которых в Европе в ходе Реформации сожгли око­ло миллиона «ведьм».

Не было варфоломеевских ночей, не было алхимии и ма­сонства (если не считать мимолетных увлечений западниче­ской элиты). Не было «огораживаний», превративших боль­шинство населения в пролетариев и бродяг. Не было очистки целых континентов от местного населения. Не было работор­говли, которая опустошила западную Африку. Не было опиум­ных войн, поставивших на грань вымирания Китай. Не было русского Наполеона, не было и русского фашизма — колос­сального по мощности «припадка» Запада.

А ведь все это— конституирующие элементы становле­ния современного Запада. Много чего не было в России, и совокупность всего этого настолько весома, что нежелание видеть ее принципиальных отличий от Запада трудно при­нять за искреннюю близорукость. Системное описание того, чего не было, еще предстоит, и это большая и важная работа. Здесь мы будем говорить о тех необходимых элементах, ко­торые есть и на Западе, и в России, но устроены существен­но по-разному.

Не было бы счастья, да несчастье помогло— неолибе­ральные реформы в России, начатые в самом конце 80-х годов XX века. Это был огромный эксперимент над Россией, который породил большой объем знания, труднодоступного в спокой­ное время, — на изломе видно строение ломаемой вещи.

Реформы в России стали огромной программой ими­тации Запада. Это программа замены тех институтов и сис­тем, которые были созданы и построены в собственной куль­туре, на институты и системы чужой цивилизации, в данном случае— Запада. Такая «замена» чаще всего оборачивается уничтожением.

К. Леви-Стросс, изучавший контакты Запада с иными куль­турами, писал: «Трудно представить себе, как одна цивилиза­ция могла бы воспользоваться образом жизни другой, кроме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого переустройства могут повести лишь к двум результатам: либо дезорганизация и крах одной системы — или оригинальный синтез, который ведет, однако, к возникновению третьей сис­темы, не сводимой к двум другим» [90, с. 335]. Такой синтез мы видели и в России (СССР), и в Японии, и в Китае. Такую де­зорганизацию и крах мы видим сегодня в РФ.

Если пробежать мысленно все стороны жизнеустройст­ва, то увидим, что в 90-е годы реформаторы пытались пере­делать все системы, которые сложились в России и СССР, по западным образцам.

Была, например, у России своеобразная школа. Она скла­дывалась в длительных поисках и притирке к социальным и культурным условиям страны, с внимательным изучением и зарубежного опыта. Результаты ее были не просто хороши­ми, а блестящими, что было подтверждено объективными по­казателями и отмечено множеством исследователей и Запа­да, и Востока. Нет, эту школу было решено кардинально из­менить, перестроив по специфическому шаблону западной школы, сконструированной во время Великой французской революции.

Сложилась в России, за полвека до революции, государ­ственная пенсионная система, отличная и от немецкой, и от французской. Потом, в СССР, она была распространена на всех граждан, включая колхозников. Система эта устоялась, была всем понятной и нормально выполняла свои явные и скры­тые функции — нет, ее сразу стали переделывать по неоли­беральной англосаксонской схеме, чтобы каждый сам себе, индивидуально, копил на старость, поручая частным фирмам «растить» его накопления.

Сложился в России, примерно за 300 лет, своеобразный тип армии, отличный от западных армий с их традицией на­емничества (само слово «солдат» происходит от латинско­го «soldado», что значит «нанятый за определенную плату»). Никаких военных преимуществ контрактная армия не имеет, отечественные войны всегда выигрывает армия по призыву, которая выполняет свой священный долг. Такая армия стране и народу нужна и сейчас — но ее сразу стали ломать и пере­страивать по типу западной наемной армии.

Наша система высшего образования складывалась почти 300 лет. Это— один из самых сложных и дорогих продуктов русской культуры, это и матрица, на которой наша культура воспроизводится. Уклад нашей высшей школы, организация учебного процесса и учебные программы — это инструмен­ты создания особого типа специалистов с высшим образова­нием, интеллигенции. Заменить все эти выработанные отече­ственной культурой инструменты на те, что предусмотрены Болонской конвенцией, — значит исковеркать механизм вос­производства культуры России.

Имитация Запада стала принципиальным выбором. В сфе­ре хозяйства самой крупномасштабной имитацией была по­пытка переделать советское хозяйство по шаблонам англо­саксонской рыночной системы. Л. Пияшева писала в 1990 г.: «Когда я размышляю о путях возрождения своей страны, мне ничего не приходит в голову, как перенести опыт немецкого «экономического чуда» на нашу территорию… Моя надежда теплится на том, что выпущенный на свободу «дух предпри­нимательства» возродит в стране и волю к жизни, и протес­тантскую этику»1.

Кредо имитатора — найти «чистый образец» и скопи­ровать его в своих условиях. Это совершенно ложная ус­тановка, противоречащая и науке, и здравому смыслу. Из­вестно, что копирование принципиально невозможно, оно ведет к подавлению и разрушению культуры, которая пыта­ется «перенять» чужой образец. При освоении чужих дос­тижений необходим синтез, создание новой структуры, выращенной на собственной культурной почве. Так, напри­мер, была выращена в России наука, родившаяся в Запад­ной Европе, так был создан «конфуцианский капитализм» в Японии.

1 Пияшева надеялась возродить в православной России протестант­скую этику, которой здесь отродясь не могло возникнуть!

Попытка заменять автохтонные системы России на запад­ные симулякры очень много сказала нам и о России, и о За­пасе. Все признаки, которые отличают Россию от Запада как цивилизацию, мы здесь рассмотреть и даже перечислить не можем. Постараемся нарисовать два образа крупными мазка­ми, не надеясь получить портреты в академической манере. Наша цель— выявить главное ядро признаков, показываю­щих фундаментальную несхожесть двух наших цивилизаций.