Я спросил Ельцина, с кем из военачальников он имеет какие-то связи, знакомства, позволяющие переговорить о ситуации. Он назвал Павла Грачева, командующего воздушно-десантными войсками, — как-то встречались, говорили о чем-то, хотя трудно это назвать «знакомством».
Я. Позвоните ему, спросите о намерениях ГКЧП и почему в Москву вводятся войска, вопреки законодательству? Почему об этом ничего не знает российская власть?
Ельцин так и сделал. Переговорил с Грачевым, кажется, минут пять. Но ничего конкретного тот ему не сказал, ограничившись тем, что у него имеется приказ министра обороны маршала Язова выдвинуть войска в центр Москвы и взять под контроль «определенные объекты». Вот и весь разговор — я сам все это слышал. Следующий разговор Ельцина, по моей подсказке, был с Назарбаевым. Он, похоже, был очень напуган и слышать не хотел о каких-то «совместных акциях» типа обращения к народу СССР — эту идею я предложил Ельцину для согласования с казахстанским и украинским президентами. Назарбаев стал даже намекать на то, что все — это «ваши московские дела», они как бы «не совсем касаются Казахстана, и вы там у себя разберитесь, что к чему».
Разговор с Назарбаевым не вдохновил нас. Ельцин, который расстался с ним всего лишь пару дней тому назад более чем дружески, на этот раз столкнулся с шокирующей сдержанностью и холодностью Назарбаева. Он с удивлением повторил мне слова Назарбаева — «надо изучить обстановку», «это — ваши московские игры».
С Кравчуком вообще не удалось связаться — видимо, он распорядился, чтобы его не соединяли с нами. В приемной сообщили, что с Кравчуком в настоящее время связь невозможна. Нам с Ельциным тогда показалось, что оба эти наши самые близкие союзники знают нечто больше того, что знаем мы, — возможно, с ними о чем-то уже договорились, возможно — за «наш» счет. Так оно и оказалось, о чем я узнал впоследствии. На Назарбаева мощно «надавил» Крючков. А Кравчука до полусмерти напугал генерал Варенников, командующий сухопутными войсками. Варенников прибыл в Киев сразу же после предъявления ультиматума Горбачеву и имел длительный разговор с Кравчуком. Он так же, как и Назарбаев, взял обязательства «не вмешиваться в московские дела», в обмен на обещание не вводить ЧП в их республики. Наивные люди! Стоило нам потерпеть поражение в Москве — и у них полетели бы головы! Конечно, всего этого мы еще не знали, но нечто такое заподозрили уже в те первые минуты путча.
Затем мы с Ельциным обсудили основной вопрос: «Что же нам делать?» У нас нет войск, Украина и Казахстан нас не поддерживают, Прибалтика — не игрок, эти три республики СССР «списали со счета» — они нам не союзники. Несколько позже мы узнали, что все эти три республики вместе со своими лидерами замерли в страхе, ожидая жестокой расправы, несравнимой с событиями 20 января. Так что здесь рассчитывать на помощь вообще не приходилось.
Я. Что у нас есть? Это, по сути, один фактор — поддержка народа, как единственная наша опора — если нам удастся его поднять. Точнее, если позволят лидеры ГКЧП. Я сказал, что на первом этапе ГКЧП (коль скоро мы с ним, Ельциным, все еще не арестованы), скорее всего, применит по отношению к нам «мягкий вариант» давления. В надежде, что мы с вами, Борис Николаевич, попросим пощады, согласимся с их основными требованиями. Поэтому, если мы не будем репрессированы в ближайшие часы, — пока мы не прибудем в Парламентский дворец, — у нас появляется возможность для организации сопротивления…
Ельцин. Что вы имеете в виду? Вывести народ на улицу? Это было бы хорошо, но вряд ли нам это позволят сделать!
Я. Поэтому надо быстро, на весь мир заявить, что мы, руководители России, заявляем о своем сопротивлении Янаеву и его группе, узурпировавшей власть у президента Горбачева. Поэтому нашим первым лозунгом должно быть требование вернуть Горбачева в Кремль. Но все это — повторяю — в том случае, если нас с вами немедленно не арестуют.
Ельцин. Да нет, Руслан Имранович! Я не буду защищать Горбачева. Он мне столько крови попортил… Пусть «они» делают с ним, что хотят. «Горбачев сам привел ситуацию к такой разрядке», и он, Ельцин, не будет требовать его «восстановления» в президентской должности, если он на самом деле «сидит».
Я, откровенно говоря, внутренне был удивлен такой примитивностью суждений собеседника. Поэтому возразил: «Речь идет не том, чтобы вы помогли Горбачеву. Речь идет о том, что данное требование к путчистам может помочь стране, да и вам лично, и мне тоже — сохранить наши жизни, обеспечить победу над путчистами. В этом — суть нашего требования немедленно вернуть Горбачева в Кремль».
Ельцин молчит. Далее я развил свою мысль, подчеркнув два следующих момента.
Первое. Путчисты, зная, что вы ненавидите Горбачева, меньше всего ожидают такого шага с нашей стороны. Они ждут чего угодно, но не требования немедленно вернуть в Кремль президента Горбачева. Это вам понятно, Борис Николаевич! Здесь ключевой элемент всей нашей тактики борьбы!
Второе. Нас с вами в народе считают «нарушителями» Конституции СССР. Представляете, какая мощная волна поддержки наших действий развернется, когда люди узнают, что Ельцин, несмотря на свою антипатию к Горбачеву, во имя закона и справедливости требует возвращения в Москву изолированного путчистами Горбачева? Это надо отразить в нашем воззвании к народу, которое мы с вами должны немедленно, без промедления написать и распространить в стране. Пока такая возможность имеется.
«Согласен, Руслан Имранович, так и будем действовать», — сказал Ельцин. Он полностью согласился с такой тактикой.
Времени у нас вообще не было, поэтому наше обсуждение было энергичным. Когда мы согласовали эти положения, в комнату стали заходить наши соратники и помощники. Первым пришел взволнованный Иван Степанович Силаев, который хотя и не находился в поселке, но сумел добраться раньше других, живших здесь же, по соседству; затем прибыли Руцкой, министры Ярошенко и Полторанин, советник Ельцина Бурбулис, депутат Шахрай. К концу совещания подъехал Собчак.