Итоги антиельцинской политики союзных властей

Итогом всей этой жесткой антиельцинской кампании союзных властей явилось то, что мы мастерски использова­ли всесоюзный референдум о единстве СССР 6 марта — вы­несли на всенародное обсуждение «свой», российский во­прос о введении поста президента в России. Получив одоб­рение подавляющей части избирателей России, парламенту надлежало добиться положительного решения III съезда на­родных депутатов на соответствующие изменения в Консти­туции. Мы в рекордно короткие сроки разработали и приня­ли на сессии Верховного Совета три главных закона, кото­рые потребовал принять III съезд. Это следующие: Закон о Президенте России, Закон о Конституционном суде и Закон о Чрезвычайном положении. Блок из этих трех законов мыс­лился как заслон на пути возможных поползновений буду­щего президента узурпировать власть в стране, то есть, грубо говоря, от возможности его превращения в диктатора. (Эти ожидания, как показали события осени 1993 г., не оправда­лись.)

И 12 июня 1991 г. был избран первый Президент России — им, разумеется, стал Борис Николаевич Ельцин. Меня поз­же, на съезде депутатов, избрали Председателем Верховного Совета вместо Ельцина. Таким образом, законодатель каче­ственно изменил всю российскую политическую систему — она стала реально демократической, построенной на прин­ципе разделения властей и резком расширении реальных прав и свобод граждан.

Но меня не покидали сомнения — может ли одна Россий­ская Федерация, без всех других союзных республик, без со­юзного центра, обеспечить проведение намеченных реформ по достижению благосостояния народа? Ведь все наши, без сомнения, крупнейшие изменения, осуществленные в тяже­лейших политических и иных условиях, при мощном давле­нии Центра, направлены прежде всего на решение этой зада­чи — улучшение положения народов России. Мои прогнозы относительно эволюции общесоюзной ситуации, при неэф­фективном союзном правительстве, слабеющем Горбачеве, были довольно пессимистичными. Общественная ситуация была в стране весьма нестабильной — в такой ситуации сце­нариев развития политических событий бывает множество, поскольку множество и факторов неопределенности.

Возьмем тот же основной политический вопрос — о но­вом Союзном договоре, который чрезмерно «затянулся». И это «затягивание» наносило мощные удары по единству СССР, несмотря на результаты референдума, причем в нем не участвовало шесть республик! Это — путь к дезинтегра­ции СССР, как этот факт можно игнорировать, а Горбачев — беспечен. Отсюда возникли два главных вопроса: первый — сколько союзных республик подпишут новый договор? Вто­рой — каково реальное содержание этого нового Союзного договора? Например, нас, руководителей России, беспокоят попытки Горбачева, под давлением националов, «уравнять» в правах наши автономии с союзными республиками. Это — прямой путь к развалу Российской Федерации. Куда правиль­ней было бы избрать пусть изменений Конституции СССР — через съезд народных депутатов. Примерно так, как это дела­ли мы, российские парламентарии, с нашей Конституцией. Почему не работает Конституционная комиссия СССР? Во­просы, сомнения, терзания, размышления…

Но эти суждения к лету 1991 г. были уже не актуальны — Горбачев упрямо тянет нас в неизвестное. Поэтому, на мой взгляд, все дальнейшее развитие страны непосредственно связано с этим будущим — договором. Здесь должны быть найдены разумные компромиссы — союзного центра и союз­ных республик. Где этот компромисс? Он достаточно прост при всей кажущейся сложности: республики должны иметь такие широкие полномочия, но в тех пределах, за которыми начинается процесс разрушения единого союзного государ­ства. Понимание этого весьма хрупкого равновесия крайне необходимо разработчикам договора. Этого понимания, как мне представляется, не хватает ни самому Горбачеву, ни ру­ководителям делегаций, заседающих в Ново-Огарево. Я был серьезно встревожен относительно этого Новоогаревского процесса. Далее, второй момент, который, несомненно, игра­ет определяющую роль в возможном развитии общей поли­тической ситуации, — это состояние экономики страны. Правительство Павлова оказалось намного слабее прави­тельства Рыжкова. Я часто вспоминаю слова Николая Ива­новича Рыжкова:

«Руслан, я ухожу, но ты еще неоднократно вспомнишь о моем правительстве — оно не такое слабое, как тебе пред­ставляется…» Это он сказал мне за несколько дней до своей отставки, когда мы вышли после заседания у Горбачева в Кремле, прогуливались, что-то обсуждая…

Союзное правительство показывало свое бессилие в ус­ловиях быстрого спада производства и ухудшения положе­ния населения. Растет забастовочное движение. Это все тре­вожно. Поэтому разные аналитики-политологи делали са­мые мрачные прогнозы (особенно после заявления Эдуарда Шеварднадзе, когда он уходил с поста министра иностран­ных дел) о неминуемом приходе к власти диктатуры, необ­ходимости стать Горбачеву «просвещенным диктатором» и пр. Я, откровенно говоря, не верил тогда в такой разворот со­бытий в стране, не­похоже, что в глубине души президент (это мое предпо­ложение) примирился с потерей большей части союзных республик — Прибалтики, Закавказья, Молдавии. И с тем большей ожесточенностью союзный центр осуществлял дав­ление на российские власти. В других республиках это не удается — они далеки от Кремля, да они и не имеют такого значения, как Россия, для Кремля. Поэтому была развернута отчаянная борьба Кремля с нами, за право управлять Росси­ей. Не случайно я давно использую термин «двоевластие» в России. Однако после завершения драматического III вне­очередного съезда российских депутатов, совпавшего по вре­мени с подъемом забастовочного движения, сложились ус­ловия, позволяющие достичь согласия между нами и Крем­лем — мы были готовы к этому. Но готов ли Горбачев? — Трудно сказать. У него была тогда труднейшая ситуация. На­до иметь в виду и то обстоятельство, что на президента СССР оказывали сильное давление не только «справа» (реакцион­ная партийная бюрократия), но и «слева» — со стороны меж­региональной депутатской группы (МДГ); эти две полити­ческие силы сформировали неформальный антигорбачевский альянс. «Ультрадемократы» ведут борьбу против Горбачева. Я исходил из той серии, что российское руководство в такой обстановке должно поддержать Горбачева. «Демократы» и использовали против Горбачева негодный прием — объяс­нения в «сговоре» с реакционными силами в руководстве КПСС. Это неправда. Никто не сделал больше для отстране­ния КПСС от реальной власти, чем Горбачев. (В 1993 г. ана­логичные «отношения» они будут использовать, уже пробив нас — российских законодателей, вводя в заблуждение ми­ровое общественное мнение.)

База для согласия есть: например, можно было бы срав­нительно легко договориться по тому же Союзному догово­ру, совершенно четко определить те функции, которые в со­ответствии с Декларацией о государственном суверенитете РСФСР мы передаем в ведение Союзного президента, его правительства, и в то же время за нами, Россией, остается прерогатива осуществления экономической стратегии в Рос­сии. Это был бы разумный, современный подход. Но, откро­венно говоря, я не был уверен в том, что и у президента Гор­бачева, и у его советников хватит мудрости избрать такой бесконфликтный и наиболее «мягкий» путь взаимоотноше­ний между СССР и союзными республиками…

Идея, которую изложил Ельцин на съезде, то есть идея широкого коалиционного правительства на базе союзных республик и политических течений, политических партий, их платформ и блоков, — это исключительно плодотворная идея. На этой основе можно было бы сформировать ответст­венное союзное правительство, пользующееся доверием об­щества, — в противном случае трудно осуществлять пози­тивное преобразование огромного государства, находящегося на перепутье. Эта идея пользовалась большой популярно­стью в политических кругах союзных республик — я это хо­рошо знал из практики своих частных контактов с парламен­тариями и правительствами этих республик. Горбачев упус­тил эту возможность для консолидации сил СССР.

Примечание. В 1993 г., когда у Ельцина была реальная возмож­ность осуществить эту идею в рамках «круглого стола» — соз­дать коалиционное правительство и добиться всеобщего согла­сия в российском обществе, он категорически отказался от нее. Поэтому я думаю, что указанное предложение Ельцина на III съезде было сказано им в чисто пропагандистских целях. Види­мо, Горбачев знал Ельцина гораздо лучше, чем мы, народные депутаты, и никак не реагировал на эту инициативу.