Лукьянов

18-го утром, в Кремле, в кабинет Янаева вошел Пред­седатель Верховного Совета СССР Анатолий Иванович Лукь­янов. Это было, отметим, его первое появление среди заго­ворщиков. Анатолий Иванович был сдержан, скуп на слова, никак не проявлял желания «что-то делать», возможно, он сомневался в благоприятном исходе всего этого «предпри­ятия», затеянного Крючковым и поддержанного премьером Павловым.

Лукьянов — юрист до мозга костей и, как мне представ­ляется, был одним из лучших специалистов — государство-ведов в СССР. Он, безусловно, превосходил интеллектуаль­но всех этих бездарных участников ГКЧП и, кажется, внут­ренне презирал их. Еще со студенческих времен в МГУ он и Горбачев были друзьями, их дружба не прерывалась — оба занимали видные должности в советско-партийной иерар­хии в течение десятилетий. Но в отличие от Горбачева Лукь­янов работал в высших органах государственной власти — в аппарате Верховного Совета СССР, обеспечивая законода­тельный процесс, в то время как Горбачев делал партийную карьеру. Когда Горбачев был избран Президентом СССР, он «передал» свою должность Председателя Верховного Сове­та СССР Лукьянову.

Занимая два самых выдающихся поста в системе власти в СССР в период грандиозных перемен, пионером которых был Горбачев, они в последний период все чаще ссорились, но не переносили свои разногласия на публику. Ссоры эти возникали постепенно и расширялись по большому кругу вопросов. Коротко говоря, они сводились к тому, что Лукья­нов выступал не против политики Горбачева — он стремился осуществлять эту же политику более сдержанно, осторожно, постепенно, решая один вопрос за вторым, третьим и т.д. (несколько напоминая китайский путь) и достигая при этом на каждом этапе конкретного результата. Поддержав внача­ле идею Союзного договора — этого любимого детища Гор­бачева, похоже, Лукьянов раньше других осознал его ги­бельный для страны характер и стал очень осторожен в его оценках.

Но дело в том, что еще со сталинских времен в КПСС су­ществовало непреложное табу на критику Генерального сек­ретаря ЦК КПСС — он был непререкаемым авторитетом, лицом вне любой критики. Лукьянов, взращенный этой Сис­темой, не мог себе позволить публичные высказывания, на­правленные против Генсека, хотя его должность Председате­ля Верховного Совета СССР обязывала его излагать свои взгляды открыто на сессиях парламента. Не был согласен Лукьянов и с тем, что Горбачев вел дело к полному вытесне­нию партии из политической жизни общества, — он считал эту линию Горбачева ошибочной. Вот эта двойственность уг­нетала этого, несомненно, способного человека… «Холодные отношения» между президентом и председателем достигли такого уровня, что, уходя в отпуск, Горбачев приказал Лукь­янову «не появляться в Москве до его (Горбачева) возвраще­ния в Кремль к 20 августа».

По-видимому, Лукьянов знал, что Крючков «что-то зате­вает», но предпочел держаться в «стороне», всячески укло­нялся от разного рода «встреч», на которые его приглашал главный чекист в период, когда Горбачев уехал на летний от­дых. Он правильно полагал, что ему следовало избегать «тем­ных сторон» в своей деятельности — он был главой вполне демократического парламента СССР. Любой депутат СССР, прослышав о какой-то закулисной деятельности своего пред­седателя, уже мог реально потребовать от него полного отче­та и даже поставить вопрос о его переизбрании. Напомним, тогда депутаты СССР были вознесены настолько высоко и обладали такими крупными возможностями и иммуните­том, что некоторые из них (в частности, Гдлян и Иванов) бездоказательно обвинили члена Политбюро, второго секре­таря ЦК КПСС Егора Кузьмича во взяточничестве, я выше упоминал об этом факте.

Позиции Лукьянова в Верховном Совете быстро укреп­лялись, благодаря его необычайной способности находить общий язык с самыми разными группами депутатов, исклю­чая «столичных» парламентариев и примкнувших к ним не­которых провинциалов из МДГ. Они, как я выше отмечал, взяли курс на создание «внутренней оппозиции» в Верхов­ном Совете. В целом это было верное направление эволюции полноценной парламентарной демократии, которую, собст­венно, и заложил сам Горбачев. Но, сформировав «межре­гиональную депутатскую группу» (МДГ), ее деятели стали стремиться к тому, что только они являются «истинно демо­кратическим силами», а Горбачев, якобы исчерпав «рефор­маторский» потенциал, быстро эволюционирует в направле­нии альянса с «реакционным силами КПСС». Это приводи­ло в ярость Горбачева, что особенно наглядно проявлялось в его публичных полемиках на заседаниях Верховного Совета СССР со знаменитым академиком Сахаровым.

Великий гуманист и мечтатель, академик Сахаров был духовным вождем этой «группы», состоящей из циничного поколения новых политиков, которым были глубоко чужды его взгляды, но они прекрасно понимали величие этой фигу­ры и пытались его использовать в своих властных амбициях. И больше — ничего. Все это лучше всех и глубже всех пони­мал Лукьянов. Отсюда — бешеная ненависть к нему прежде всего рвущихся к власти честолюбцев, волею случая и благо­даря горбачевской демократической революции ставших на­родными депутатами СССР. Они рассматривали именно Лукьянова в качестве наиболее серьезного препятствия в достижении своих целей, поскольку прежде всего Верхов­ный Совет СССР представлял собой силу, способную удер­жать стабильность в стране, торжество закона и порядок, так необходимые в эпоху перемен. Они, эти «новые демократы», и обвинили Лукьянова в участии в «заговоре», и объявили чуть ли не главным его организатором (при легкомысленной поддержке этой позиции Горбачевым), и тем самым лишили «головы» Верховный Совет СССР. Без «головы» Союз рас­пался, а Горбачев, униженный, лишился власти. В этом — главная причина ареста Лукьянова. Отсюда до распада СССР — всего лишь шаг…

18 августа, 20.00. Кремль, кабинет Павлова

…На 20 часов было назначено заседание всего состава ГКЧП с участием наиболее приближенных представителей силовых ведомств — заместителей министров. Был пригла­шен и министр иностранных дел Бессмертных. Планирова­лось, что в ходе этого заседания будут решены все главные вопросы — окончательное утверждение членов «комитета», приняты основные документы, намечен «план стабилиза­ции» и пр. В ожидании хозяина кабинета, Янаева, собрав­шиеся вели общий разговор, переговаривались между собой.

Вскоре пришел Лукьянов, он был хмур и озабочен, не скрывал своей тревоги. Крючков уступил ему свое место и передвинулся на следующий стул. Глава Союзного парла­мента тоже включился в разговор, беседа приобрела более оживленный и предметный характер. Лукьянов сказал, что их действия сомнительны с точки зрения закона. И во вся­ком случае, они требуют своего утверждения на заседании Верховного Совета СССР. С ним стали спорить. В это время пришел Янаев, он был оживлен и даже весел. Услышав по­следнюю фразу Лукьянова, сказал:

— Анатолий Иванович, пройдет неделя. Все успокоятся, и ты утвердишь наши «Документы» на Верховном Совете, не беспокойся! Все станет законным!

Пришел Павлов, послушал, о чем говорят его коллеги, и тоже сказал, что не видит причины для тревоги — через не­сколько дней, как он ожидает, ситуация стабилизируется.

Лукьянов. Что у вас есть? Дайте план!

Язов. Вообще-то, никакого «плана» у нас, Анатолий Ива­нович, нет.

Крючков. Почему нет? У нас есть «план»! (Начинает пространное выступление.)

Лукьянов (перебивает и протягивает руку). Дайте ваш план!

Все молчат. Крючков передает Лукьянову какие-то «бу­маги». Лукьянов углубляется в их чтение. Затем произно­сит:

— Я не могу принимать участие в составе этого ГКЧП, поскольку являюсь председателем высшего законодательно­го органа страны — Верховного Совета СССР. И поэтому не могу участвовать в создании неконституционного органа власти. Что же касается введения чрезвычайного положения (ЧП), он может быть введен исключительно Верховным Со­ветом СССР…

Павлов. Да брось ты, Анатолий Иванович! Подпиши «бу­магу» — надо спасать ситуацию…

Лукьянов. Так ситуацию не спасают, так ее углубляют…

Янаев. Куда уж ее «углублять», Анатолий Иванович, как будто ты не знаешь. Ты должен войти в состав ГКЧП, потом разберемся…

Лукьянов. Нет, этого нельзя делать. Я не смогу в таком случае выполнять свои обязанности Председателя Верхов­ного Совета СССР. Понимаете?

Бессмертных. Я вижу, что в проекте состава членов «го­сударственного комитета по чрезвычайному положению» значится и моя фамилия. Это неразумно. Я не смогу в таком случае обеспечить соответствующую дипломатическую ра­боту. Прошу вычеркнуть мою фамилию из этого состава…

Лукьянов. Будет лучше, если все эти «документы» будут рассмотрены на Верховном Совете СССР, хотя вряд ли они получат там поддержку. В этом смысле — затея весьма опас­ная… Если речь идет о пересмотре содержания Союзного до­говора, назначенного на 20 августа, — я согласен, там много положений, не «стыкующихся» с Конституцией СССР. Я мо­гу согласиться с идеей моего выступления, с критикой этих положений, но в то же время считаю, что ваши «документы» следует вынести на обсуждение Верховного Совета… (Лукья­нов уходит…)