Переговоры с Лукьяновым в Кремле

И вот в 9.30 мы — я и Руцкой — в одной машине, Си­лаев — в другой — выехали из Белого дома, поехали по Ка­лининскому проспекту. Плотной стеной стояли люди, мы медленно продвигались вперед. Узнавая, они приветствова­ли нас, многие кричали: «Не идите в Кремль — вас арестуют, убьют!»

Беспрепятственно въехали в Кремль, остановились у зда­ния Кремлевского дворца съездов. Нас встретили, повели наверх, в кабинет Лукьянова.

Председатель Верховного Совета СССР нас встретил до­вольно радушно. Сели за рабочий стол. Хозяин заказал всем кофе. Начал разговор Лукьянов — он сразу же затронул во­прос о своей полной непричастности к ГКЧП, о том, что его вызвали телеграммой из отпуска 18-го и т.д. Я прервал его, сказав, что, учитывая его непричастность к хунте, мы и ре­шили встретиться именно с ним, и только с ним. И для на­чала нашей беседы — хорошо бы ему ознакомиться с тек­стом документа, который намерены ему вручить для озна­комления.

Силаев немедленно достал из папки наш «документ» и передал Лукьянову. Председатель Верховного Совета СССР стал внимательно читать его. Читал основательно. Мы на­пряженно ждали…

Дошел до десятого пункта: «Распустить незаконно соз­данный Государственный комитет по чрезвычайному поло­жению в СССР и отменить все его постановления и распо­ряжения». Лукьянов здесь уже откровенно возмутился.

Лукьянов. Руслан Имранович! Ваши требования — это ультиматум!(Это он понял сразу!) Вы вчера мне говорили о том, что предложите какую-то приемлемую для «них» базу для переговоров. Я, хотя никакого отношения к ним не имею, сумел их, с большим трудом, убедить не предпринимать ни­чего опасного прошлой ночью, сдержать воинственных гене­ралов от «акций». А теперь вы предлагаете «сдаться»! Как это я смогу обеспечить? Это — немыслимо! При этом вы, Руслан Имранович, не принимаете во внимание, что я не имею отношения к этому пресловутому «государственному комитету по чрезвычайному положению». Его глава — и.о. президента Геннадий Янаев. Я даже не знаю, как они могут поступить со мной!

Я. Анатолий Иванович! Ни в коем случае не считаю вас лично причастным к действиям ГКЧП. Но вы — Председа­тель Верховного Совета СССР. Вы — законная власть. Ниче­го они не сделают с вами, мы полагаем, что «они» не могут не считаться с вами, от вашей позиции многое зависит…

Силаев. Анатолий Иванович, вам надо переговорить с Янаевым решительно. Начнет работать Верховный Совет России, а затем и СССР, они потребуют объяснений. Пред­ставьте себе, придет на это заседание наш председатель, Руслан Имранович, расскажет о нашей беседе. Вы хорошо се­бе представляете все, что дальше произойдет? Давайте го­ворить прямо — «план по перевороту» не удался, во всяком случае так, как он был задуман. Теперь нам всем надо «выкру­чиваться», «выходить из ситуации» с наименьшими издерж­ками. Мы предлагаем выход из создавшейся ситуации.

Силаев был убедителен, он произвел впечатление.

«Но с такими требованиями «они» не согласятся. О рос­пуске «госкомитета» не стоит и говорить», — отрезал Лукь­янов. Он был основательно потрясен, видимо, не ожидал от нас таких требований, которые фактически были действи­тельно ультиматумом.

Я. Анатолий Иванович, — вот документ, перед вами, про­читайте его еще раз внимательно, потом обсудим, — сказал я в ответ на его реакцию.

Лукьянов стал еще раз внимательно читать. Руцкой ме­шал ему сосредоточиться, все время затевая какие-то споры, мы с Силаевым пытались каким-то образом заставить его за­молчать. Это нам удалось, хотя и с трудом.

— Это ультиматум! — повторил Лукьянов с какой-то го­речью, дочитав документ и выслушав мои пояснения.

— Нет, разумеется, — заметил я, — это определенная ба­за для переговоров. Нам хотелось бы, чтобы вы, Анатолий Иванович, представили всю ситуацию в реальности. А она требует решения этих вопросов, изложенных в «Докумен­те, — так пытался я сгладить наше ультимативное требо­вание.

Я напомнил, что в своем телевизионном выступлении 19 августа вечером он, Лукьянов, сказал, что якобы «Горба­чев в курсе всех событий и даже одобрительно к ним отно­сится», — и задал вопрос: «Так ли это? У нас большие сомне­ния в правдивости такого толкования позиции Горбачева».

Лукьянов настаивал на правдивости своей версии. Уве­рял, что «Горбачев — в курсе событий».

Интересно и то, что Лукьянов вскользь заметил, что ви­новны в государственном перевороте сами российские вла­сти, якобы создавшие ситуацию, которую, как представили высшие чины КГБ, МВД и Армии, можно решить лишь с по­мощью режима «чрезвычайного положения». — «Так говорят люди ГКЧП», — поспешно добавил он. И даже обвинил Ель­цина в болезни Горбачева — будто бы после резкого разгово­ра, который навязал Ельцин Горбачеву накануне отпуска, последнему стало плохо. Это было неправдой — Ельцин ни­какого скандала Горбачеву не мог «закатить» по одной про­стой причине — он побаивался Горбачева, предпочитал не встречаться с ним (по возможности) и избегал серьезных разговоров по ответственным вопросам политики.

— Когда это было? — изумился я. — Я ничего не знаю о их встрече.

—Перед самым летним отпуском, — пояснил Лукья­нов, — речь шла о Союзном договоре — Ельцин отказался его подписать, и Горбачев очень расстроился, и это повлияло на его болезнь. Говорю это с горечью, потому что я дружу с Гор­бачевым 30 лет, — сказал Лукьянов, к полному моему изум­лению. Это уже была неправда — мы с Ельциным, после дли­тельного обсуждения проекта договора, решили поддержать этот проект Горбачева, хотя и с оговорками. И это наше ре­шение мы оформили через постановление Верховного Сове­та по Союзному договору, — о чем указывал в начале преды­дущей главы книги.

Но я решил не заострять внимания на этом аспекте и по­старался перевести тему в плоскость нашей конкретной си­туации, задав собеседнику вопрос:

«Анатолий Иванович, как вы намерены влиять на Янаева, Язова, Крючкова — чтобы выполнить то, о чем мы с вами до­говорились?» — и показал рукой на папку с нашими требова­ниями.

Лукьянов. Сделаю все, что смогу. Но и вам следует поуба­вить свои аппетиты. Я имею в виду вопрос относительно то­го, чтобы сохранить на какое-то время статус ГКЧП. Они не согласятся на немедленную капитуляцию.

Лукьянов упорно называл ГКЧП — «они», «их», с «ни­ми». …Важно было не сорвать переговоры, начав с требова­ний «распустить ГКЧП». Я постарался перенести обсужде­ние на другие вопросы.

Я. Вам, Анатолий Иванович, известно о том, что закрыт российский, недавно открывшийся телеканал, наши газеты; действуют лишь центральные партийные газеты. Поэтому просим отменить это распоряжение по цензуре. Нам также стало известно, что власти препятствуют нашим депута­там прибыть в Москву на Чрезвычайную сессию Верховного Совета…

Лукьянов. Это справедливо. Никто не может препятст­вовать прибытию депутатов в Москву. Но, Руслан Имрано­вич, некоторые из ваших требований просто нереальны, в том числе о немедленной отмене запрета на издание россий­ских СМИ и т.д., — сказал Председатель Верховного Совета СССР, успокаиваясь. — Возможно, для их обсуждения нам надо будет встретиться еще раз.

Это уже было хорошо, наш диалог-то как раз соответст­вовал нашей тактике — он давал нам время, а оно работало на нас.

Я. Согласен. Но хочу еще раз напомнить, Анатолий Ива­нович, — применение силы против нас, конечно, приведет к ги­бели людей, возможно, к гибели или аресту российского руко­водства. Но вы должны совершенно четко, определенно и ясно знать: с этой минуты за любую человеческую кровь, проли­тую в ходе столкновений вокруг Парламентского дворца либо где-нибудь на территории РСФСР, в первую очередь будут нести ответственность все члены ГКЧП и все должностные лица, выполняющие их преступные приказы, или прямо и кос­венно содействующие их деятельности. От имени Верховного Совета России это я вам заявляю.

Лукьянов побледнел. «Но почему я должен нести ответ­ственность за них? Пусть сами отвечают!» — взволнованно воскликнул Анатолий Иванович. Он был потрясен этими моими жестокими словами.

Я. Они ответят, не сомневайтесь, — а вас я предупредил, Анатолий Иванович, постарайтесь убедить руководителей путча поскорее увести войска из центра Москвы, снять с нас осаду. Не ровен час, какой-нибудь «генерал Грачев» или «май­ор Евдокимов» начнет штурмовать здание Верховного Сове­та—в такой обстановке это вполне возможно: кто будет нести ответственность?

Я, конечно, знал, что все сказанное нами внимательно слушали и записывали люди Крючкова.

Лукьянов. Руслан Имранович, Иван Степанович! Даю слово, что никакого штурма не будет. Я прошу вас, Руслан Имранович, поддерживать со мной телефонную связь посто­янно. Вас будут соединять со мной в любое время. Согласен — всю эту ситуацию надо «разрулить» в мирном направлении, крови не должно быть — в этом я полностью согласен с вами.

Я. Хорошо, Анатолий Иванович! Если сегодня, например в 10 вечера, будет снята осада с российского Парламентского дворца, мы со своей стороны постараемся в кратчайшие сроки прекратить демонстрации, забастовки и другие формы мас­совых выступлений народа. Постараемся в течение текущего дня (20-го) наладить сотрудничество с войсками, чтобы на­чать их отвод из Москвы в свои части…

При всем своем самообладании Лукьянов заметно волно­вался. Несколько успокоившись, он нажал на кнопку. Жду реакции. Я думал — кого он вызовет? Вошел симпатичный парень, вроде бы не военный. «Размножьте, передайте им», — он вручил помощнику наш документ с требованиями.

Конечно, у меня мелькнула мысль: «Выпустят ли нас отсюда?» Потом Силаев говорил — у него то же самое было на уме.

В общем, говорили долго, Силаев — спокойно и убеди­тельно, Руцкой не переставал горячиться, «сбивал» разго­вор. В заключение, к концу беседы, Лукьянов снова подчерк­нул, что он не имеет отношения к ГКЧП, — он твердо обещал обеспечить беспрепятственный пропуск депутатов России на Чрезвычайный съезд, а также «попробует убедить» пут­чистов убрать войска, расположенные вокруг Белого дома.

Обещание не препятствовать прибытию в Москву парла­ментариев я считал особенно важным, поскольку само засе­дание Чрезвычайной сессии Верховного Совета в условиях переворота уже означало нашу серьезную политическую по­беду. Понимал это, несомненно, и Лукьянов. Он, как мне пред­ставляется, после нашей встречи если не окончательно разу­верился в победе путча, то понял, что ситуация очень слож­ная, и поэтому содействовал тому, что наших депутатов не задерживали при их въезде в Москву и прилетах в москов­ские аэропорты (начиная с 20—21 августа).

Выходили мы из кабинета Лукьянова с ощущением, что нас задержат. Сели в машины. Тронулись. Пока не задержа­ли. Выехали через кремлевские ворота. Вздохнули с облег­чением — еще не задержали… Уже в самом начале Калинин­ского проспекта пришлось выйти из машин — густая толпа не пропускала. Так и шли к своему зданию под возгласы, при­ветствия людей, которые искренне радовались тому, что рос­сийские руководители в целости и сохранности возвраща­ются из Кремля — гнезда заговорщиков.

Возможно, этого не произошло еще и потому, что сотни тысяч людей знали и видели, как мы едем в Кремль. Они ждали нашего возвращения на всем пространстве Калинин­ского проспекта. Их радость и восторги трудно описать, ко­гда мы втроем — я, Силаев и Руцкой, — с трудом выбираясь из тесно смыкающихся вокруг нас людей, направлялись пеш­ком к Белому дому, где нас с нетерпением ждали Ельцин и другие наши соратники.

Уверен, с точки зрения реального влияния на обстановку наш визит в Кремль и переговоры с Анатолием Лукьяновым имели выдающееся значение, намного превосходящее вы­ступление Ельцина на танке 19 августа.

Я для себя в те часы сделал твердый вывод: никакого штур­ма не будет; не следует лишь провоцировать наиболее воин­ственных генералов и офицеров; следует изучать и анализи­ровать обстановку, вовлекать все большее число людей в вы­ступления против заговорщиков, контролировать обстановку.