…Пришел Лев Суханов, помощник президента, сказал, что Ельцин приглашает на пресс-конференцию. Большой зал для заседаний правительства на 6-м этаже переполнен людьми, в основном журналистами, много депутатов и других лиц (конечно, и агентов ГКЧП). Грохот танков становился все слышнее в наших служебных помещениях. Непрерывно звонили внутренние телефоны — от президента, вице-президента, премьера: мы постоянно обменивались информацией. Пока я налаживал работу с депутатами, а затем связывался с областными и краевыми городами, мои многочисленные помощники ( в том числе пришедшие из разных организаций и ведомств, включая моих однокашников по МГУ) предпринимали энергичные действия по выявлению масштабов путча, целей заговорщиков, выяснению судьбы Горбачева и его семьи, ситуации с воинскими частями и настроениями командиров и пр.
Вначале Борис Ельцин зачитал обращение «К гражданам России» и первый свой указ, касающийся оценки действий путчистов. Ельцин подчеркнул, что довести до народа это заявление по телевидению и радио не представляется возможным. Путчисты взяли под свой контроль практически все средства массовой информации в столице. Поэтому была выражена особая надежда на то, что эти документы станут известны жителям страны и мировому сообществу с помощью зарубежной прессы. Президент проинформировал собравшихся, что связывался по телефону с Янаевым, который «неубедительно пытался объяснить, почему Горбачев не может исполнять свои обязанности».
Далее Ельцин отметил, что его попытки связаться с Фо-росом, где должен был находиться Горбачев, не увенчались успехом: «Не соединили. Если он жив и находится в Крыму на своей даче, то полностью блокирован. Я разговаривал с ним последний раз в пятницу. Он был в добром здравии, готовился 20 августа прилететь в Москву, чтобы подписать Союзный договор, и на 21 августа назначил большое совещание. Ничего не угрожало его здоровью».
В циничном приказе ГКЧП, подчеркнул президент России, содержится прямая угроза законно избранным представителям власти быть интернированными. Российское руководство, сказал президент, заявляет о своей твердой решимости не подчиняться ГКЧП. Ельцин сообщил, что направлено специальное обращение руководителям стран мира с призывом осудить государственный переворот в СССР и считать его антиконституционным.
Затем выступил я, информировал о заседании Президиума Верховного Совета, на котором принято решение — созвать
Чрезвычайную сессию Верховного Совета России 21 августа ст. с повесткой: «О политической ситуации в Российской Федерации и СССР, сложившейся в результате государственного переворота». Сообщил также, что в его работе приняли участие многие депутаты, некоторые члены республиканской делегации из автономных республик, областей и краев, приехавшие для участия в ожидавшемся 20 августа подписании Союзного договора.
В заключение пресс-конференции Иван Силаев сказал: «Наша сила не в оружии, а в открытом и честном слове, с которым мы обращаемся к гражданам России. Мы безоружны, и наша надежда — на поддержку народа».
После завершения пресс-конференции я быстро прошел в свой кабинет, — надо было узнать обстановку в крупных городах, переговорить с руководителями Советов и главами администраций регионов. Связь то восстанавливалась, то прерывалась, но тем не менее удавалось передать нашу твердую решимость покончить с хунтой и содержание принятых ними решений, наставлять их на поддержку законных властей. Думаю, многих руководителей я уберег тем, что вселил в них уверенность в нашу победу и тем самым способствовал их активной деятельности с позиций закона. Иначе они оказались бы дискредитированными сотрудничеством с ГКЧП и, возможно, испортили бы свою карьеру, свою жизнь. Приходилось думать и об этой стороне дела и оберегать людей от оплошности.
Очень четко действовал мэр Ленинграда Анатолий Собчак — ему, как я рекомендовал, удалось договориться с командующим Ленинградским военным округом генералом Самсоновым, что во вторую столицу войска введены не будут и, соответственно, не вводится комендантский час — можно работать спокойно. Он подчинил городскую милицию, нейтрализовал управление КГБ. Коллективы предприятий, откликнувшиеся на обращение «К гражданам России», выходили на демонстрации, протестуя против действий путчистов, требуя возвращения страны к конституционному порядку.
Но особенно большую решимость покончить с хунтой показала Москва. Здесь центром сопротивления был, разумеется, Парламентский дворец — к нему устремились моеквичи. Исключительно большую организаторскую активность оказывали и наши депутаты, а также многие депутаты Моссовета и районных Советов Москвы.
В 14 часов в просторном кабинете у президента собрались Ельцин, я, Руцкой, Силаев, Бурбулис, Шахрай, Кобец, Петров и др. Было принято четыре решения.
Первое. Указ Президента о преобразовании Государственного комитета РСФСР по делам обороны в Министерство обороны РСФСР. Министром назначен генерал Константин Кобец. Ему поручено возглавить штаб обороны Белого дома.
Второе. Сформировать группу деятелей парламента и правительства во главе с первым заместителем премьера Олегом Лобовым и членом Президиума Верховного Совета Сергеем Красавченко и возложить на них обязанности по управлению народным хозяйством России. Они должны были обосноваться в Свердловске (разумеется, тайно).
Мне показалось, что это решение не может иметь никакого практического значения, но оно не приносило и ущерба, если не иметь в виду, что два опытных человека, которые могли быть полезными здесь, выводились из «игры». Потому не стал возражать.
Третье. Командировать в Париж министра иностранных дел Андрея Козырева. Предполагалось, что, если будет арестовано российское руководство, он должен сформировать «Правительство в изгнании». Это, в общем, тоже не давало нам никаких дополнительных козырей. Но, однако, как и в предыдущем случае, оно было безвредным решением — подумаешь, балаболка Козырев поедет в Париж, нам от этого — ни жарко, ни холодно.
Четвертое. Ельцин зачитал нам подготовленный им указ, обеспечивающий, на его взгляд (точнее, на взгляд Сергея Шахрая, написавшего эту «бумагу»), преемственность и конституционность перехода власти от него к другим высшим должностным лицам, в случае невозможности исполнения президентом своих обязанностей.
Этот документ не имел никакого смысла: во-первых, указанный порядок был тщательно разработан и введен в Конституцию и Закон о Президенте России; во-вторых, если бы были арестованы или «нейтрализованы» Ельцин и я, никакого «перехода» власти не потребовалось бы — все наши соратники немедленно разбежались бы. В общем, фантазия президентских людей на идеи выдохлась, вот и стали изобретать какие-то действия, имеющие характер иллюзорной активности…
А баррикады вокруг Парламентского дворца росли, людей становилось все больше. И в те горячие дни, и особенно позже, говорили и писали о «переходе» на «нашу сторону» военных, включая заместителя министра обороны СССР генерала Павла Грачева и чуть ли не генерала Лебедя; а майора Евдокимова (это на его танке выступал Ельцин), который привел свою танковую роту к самому подъезду Парламентского дворца, пресса объявила «защитником» Белого дома. Все это была откровенная наивность, над которой просто хохотали информированные военные, называя политиков «наивными дураками», готовыми «верить во всякие чудеса». Ни одно подразделение Армии и МВД не ждало в тот период приказа на атаку. Но если бы поступил — они выполнили бы его без колебаний. А майор Евдокимов возглавлял разведывательное подразделение танковой бригады (10 танков) и действовал согласно приказу военного командования — если бы ему было приказано открыть огонь прямой наводкой по Белому дому, он, не колеблясь, выполнил бы этот приказ. Это было предельно ясно любому, не лишенному тогда хладнокровия и способности к жесткому анализу обстановки. В наших рядах или не было такого понимания, или было желание уйти от такой жестокой реальности.