Программа «500 дней»

Программа Шаталина «500 дней», несомненно, — осо­бое явление в поздней экономической истории Союза ССР. Она получила огромный позитивный резонанс в профессио­нальных кругах. И хотя она была отвергнута, несомненно, войдет и в экономическую историю, и в историю Союза, и в историю перестройки как программа больших надежд и горь­ких, трагических разочарований… В чем загадка случивше­гося с программой «500 дней»? Такой вопрос мне часто зада­вали ранее, задают и ныне, в самых разных аудиториях, в том числе в западных университетских кругах.

Однако никакой загадки нет. Когда мы пришли к власти в Российской Федерации и начали заниматься делами, воз­никла сложнейшая проблема переустройства Отечества и прежде всего вопрос об экономической реформе. Поскольку Б.Н. Ельцин возглавил Верховный Совет России, его плат­форма была принята за основу деятельности российского пра­вительства. Это вполне нормально для любого современного государства с парламентарной системой. Российская Феде­рация как субъект СССР была достаточно автономной, и горбачевская демократическая реформа предоставила нам такую возможность как союзной республике.

Мы занялись поисками методов оздоровления экономи­ческой ситуации в Российской Федерации — через разработ­ку долгосрочной программы развития России. Стояла зада­ча — начать движение по пути действительного обновления, осуществить глубокие экономические реформы в промыш­ленности и в сельском хозяйстве. Что надо сделать для это­го? Было ясно, что российская экономика тесно взаимосвя­зана с экономикой других союзных республик, а в условиях дефицитной государственно-монополистической экономи­ки эти связи имеют жизненно важное значение. Достаточно напомнить трагические события в Карабахе, когда сотни за­водов по всему Советскому Союзу вынуждены были остано­вить производство только потому, что в Степанакерте (сто­лица Карабаха) оказался разрушенным всего лишь один не­большой завод-монополист, единственный на весь Союз, производящий не особенно сложное оборудование.

Когда мы говорим «монополия», мы обычно подразуме­ваем какое-то гигантское предприятие, оказывающее давле­ние на все другие предприятия. Но «монополия» — это и та­кая система экономики, когда в ней присутствует только один тип собственности — государственный. При такой еди­ной, монопольной системе очень сложно было, однако, од­ной России осуществлять глубокое реформирование своего народно-хозяйственного комплекса — колоссальной систе­мы, прочно увязанной производственными связями в еди­ную Союзную систему. Поэтому мы пришли к убеждению, что осуществлять реформы в деле создания рынка необходи­мо в тесной связи и координации союзного центра со всеми республиками, и предложили им сотрудничество. Республи­ки откликнулись сразу, они дали свое согласие.

Состоялся обстоятельный разговор Председателя Вер­ховного Совета России Ельцина с Президентом Горбачевым. Итоги были оформлены в виде Соглашения между Ельци­ным и Силаевым с одной стороны и Горбачевым и Рыжко­вым — с другой. Было оформлено «Поручение». Привожу текст документа — это официальный, но малоизвестный до­кумент.

Началась серьезная, увлекательная работа. К ней привле­кались ответственные работники всех республиканских Гос­планов, специалисты и ученые, в том числе из всех союзных республик. Можно сказать, лучшие научные силы страны с энтузиазмом участвовали в разработках, включая Латвию и Эстонию; готовы были «включиться» в работу представите­ли Молдавии и Литвы.

Но вскоре началась откровенная обструкция самой рабо­ты по подготовке концепции программы. Руководители Со­юзного правительства стали ссылаться на необходимость «выполнения» задания Верховного Совета СССР (имелась в виду доработка программы правительства СССР, изложен­ная премьером М. Рыжковым и отвергнутая в мае 1990 г. на Верховном Совете СССР).

Со страниц печати стали звучать предложения предста­вителей правительства СССР, что вряд ли наши договорен­ности с другими республиками могут спасти положение, что надо было бы вместе с этой программой готовить отчет для Верховного Совета Союза… Эти суждения были высказаны вроде бы мимоходом, сперва в одной из газет, затем в другой. Но чем более отчетливо вырисовывались очертания «про­граммы» как серьезного документа, тем более частыми стали критические выступления Рыжкова, Маслюкова (руководи­тель Госплана СССР) и др.

Думаю, что у президента Горбачева на первом этапе четкой позиции не было. А у центрального правительства отноше­ние к программе формировалось по мере того, как вырисо­вывались ее очертания и становилось ясно, что осуществление программы потребует коренной реорганизации правительст­ва с его могущественными мастодонтами — министерствами и ведомствами. И речь, естественно, пойдет о значительном сокращении экономических функций союзных властей. Этого там не желали. Отсюда — блокирование программы «500 дней», а позже — и других аналогичных. Таким образом, одну исто­рическую возможность сближения всех республик, отверг­нув программу «500 дней», страна упустила.

Отказ от согласованной программы, несомненно, боль­шая ошибка Горбачева и Рыжкова. В конце 1990-го — начале 1991 г. финансовая ситуация осложнилась, союзные респуб­лики уже не желали даже той программы, с которой они со­глашались летом—осенью 1990 г. Сепаратистские настрое­ние все рельефнее проявлялось в республиканских элитах. Они перестали усматривать в деятельности союзного центра позитивный для себя смысл по мере сокращения бюджет­ных поступлений из центра (давила острая нехватка финан­совых ресурсов, нефть и газ на мировых рынках не приноси­ли прибыли казне).

Можно лишь сожалеть, что «программа» не была запуще­на: в ней были расписаны периоды, декады, месяцы — то есть то, чего никогда не было в нашей истории: 100 дней, 200 дней и т.д., периоды, когда осуществлялась приватизация кон­кретных областей и сфер, реорганизация банковской систе­мы—в такие сроки, финансовой системы — тогда-то и т.д. Расписаны были практически все основные действия — кто что делает, причем делает конкретно, какие органы остают­ся, какие надо устранить, какие создавать, кого наделять ка­кими полномочиями и т.д.

В «программе» была определена ответственность кон­кретных лиц за конкретные сферы деятельности. Этого и ис­пугалась союзная бюрократия, в том числе партийная (она устранялась из реформы, отметим: это была серьезная такти­ческая ошибка реформаторов — надо было превратить ее в ре­ального участника реформы, как в Китае). Отмечу, что по срав­нению с тем, что сотворил Гайдар в течение 1 года (1992 г.), программа «500 дней» представляла собой сложный, хорошо взвешенный механизм универсальной деятельности сложен­ной союзом — республиканской команды из профессиона­лов-специалистов. Эти две «программы» (Шаталина и Гай­дара) можно условно сравнить как современный автомобиль с автомобилем начала века или, еще нагляднее, как совре­менный трактор с сохой. Особенно важную роль в срыве «программы» играла нерешительность Горбачева.

В переходные периоды огромную роль играет такой фак­тор, как воля лидера государства — не тупая, животная воля, а осознанная, предполагающая взвешенный выбор. Ведь на­лицо — и шестилетний период «царствования» наглядно это показал — шараханье, нерешительность, боязнь принять на себя ответственность губят самое серьезное дело. Одно де­ло — уметь лавировать между Сциллой и Харибдой, а дру­гое — совершить серьезный исторический выбор на базе тща­тельно подготовленного расчета, предполагающий всесто­ронний учет всех возможных последствий. Вот здесь и нуж­на сильная воля и чувство высокой ответственности перед своим народом, перед Историей. Слишком часто правители, совершая неблаговидные поступки, в том числе различные насильственные действия в отношении своих политических противников, ссылались на «трудный выбор», «интересы на­рода» и прочую демагогию. В то время как эти поступки дик­товались иными мотивами — слабостью и безволием прави­телей, неспособных другими средствами (то есть через ра­зумные компромиссы с партнерами) управлять обществом и не обладающих смелостью признать свое бессилие в лидер­стве.

С таких позиций я рассматривал и «программу 500 дней». У меня, как профессионального экономиста, она вызывала много вопросов — некоторые разделы были «слабыми», дру­гие — недоработанными и т.д. Но я, как мне представляется, уловил главное достоинство: первое — это ее глубокий ха­рактер, позволяющий вводить в экономику элементы «па­раллельной системы»; второе — реальная возможность до­биться согласия всех без исключения союзных республик (в том числе трех прибалтийских и закавказских респуб­лик) — все хотели реальных действий, а не бесконечных «об­суждений». Можно сказать, что «500 дней» развязывала «гор­диев узел» экономических, политических и национальных проблем. Не случайно все союзные и автономные республи­ки подключились к работе. Они-то как раз и видели в «Про­грамме» возможность подъема производительных сил рес­публик, улучшения социально-экономического положения, постепенного «снятия» социальной напряженности.

Позже, после провала «программы 500 дней», все общест­венно-экономические противоречия стали набирать скорость, усилились центробежные тенденции. Нам, сторонникам тех политических сил, которые хотели начала глубоких эконо­мических реформ, сравнимых с «нэповской реформой», — не хватило силы и влияния для того, чтобы отстоять эту «про­грамму».

«Плохую услугу» оказывала правящей бюрократии сло­жившаяся десятилетиями традиция, когда народ терпеливо и покорно ожидает того, что обещает Власть. Горбачевская политика за несколько лет привела к полному изменению такой пассивной покорности со стороны общества, и оно же­лало активных действий и результатов. В то время как бюро­кратия, похоже, еще не поняла этих изменений в обществен­ных настроениях.

Результат и следствие экономической политики — это со­стояние и уровень реального материального положения на­селения. Быстрое ухудшение материального положения на­селения СССР, и в частности в России, стало находить свое отражение в таком непривычном для социализма явлении, как появление и нарастание забастовочного движения. Ко­нечно, само появление забастовочного движения с конца 20-х гг. (с эпохи НЭПа) — это и есть следствие не только ухудшения уровня жизни людей, но и существования в об­ществе реальных политических свобод, как следствие горба­невских демократических реформ, в том числе его политики на расширение прав людей, гласности. (См. подробно в кн.: Хасбулатов Р Я. Россия: пора перемен. Беседы на Красной Пресне.) Это все так, но одной «демократии» мало — люди хотят обладать современными жизненными стандартами, чтобы за счет своего труда человек мог приобретать любые потребительские товары. Для этого экономика должна про­изводить эги товары в необходимом объеме и нужного каче­ства, а работник — получать достойный уровень вознаграж­дения за свой труд.

В этом был основной смысл нашего (Верховного Совета России) понимания рыночной экономики с ее ключевым эле­ментом — признанием и широким развитием частного сек­тора экономики. Частная собственность и альтернативная экономическая система нужны обществу не как самоцель, а в качестве исключительно лишь способа и метода решения задачи удовлетворения растущих потребностей населения. При этом в новой социально-политической и экономиче­ской системе социальные завоевания трудящихся должны в полном объеме быть сохранены, в противном случае мы соз­дадим чудовищного монстра — откровенно эксплуататор­ское общество. Так я рассуждал в те, уже давно ушедшие времена. Все это записано в моих дневниках того врехмени.

При этом очевидно и то, что любая экономическая ре­форма имеет смысл и оправдание лишь в том случае, если она даст позитивный эффект, что означает прежде всего рост материальной обеспеченности народа. Люди были сильней­шим образом встревожены тем, что обилие слов, направлен­ных на «рисование» картин роста их благосостояния — как следствие проводимых реформ, — ведет к обратному резуль­тату, то есть к ухудшению их материальной обеспеченности. Это — ключевой аспект экономического кризиса. Конкретно кризис выражается, во-первых, в низких ставках заработной платы; во-вторых, в росте цен; в-третьих, в инфляции, ко­торая «съедает» рост заработной платы, пенсии и пособия; в-четвертых, в сокращении производства товаров народного потребления, в том числе продуктов питания; в-нятых, в по­явлении и расширении всевозможных «дефицитов» — на одежду, обувь, детские коляски, мясо и молоко и т.д.

Вместо того чтобы развивать отрасли по производству товаров этой группы, Правительство СССР (по решению ЦК КПСС!) «передало» эти отрасли в систему военно-про­мышленного комплекса — этот комплекс, по сути, «прогло­тил» соответствующие отрасли. В результате произошло еще большее сокращение производства товаров народного по­требления и продовольствия.