Верховный Совет вступает в борьбу

Очень важно было обеспечить немедленное вступле­ние в борьбу Верховного Совета, а до открытия его сессии — Президиума Верховного Совета. Очень своевременным ока­залось то, что я еще до начала летних отпусков определил дату заседания Президиума Парламента на 19 августа. Пове­стка: встреча с Государственной комиссией, назначенной

Верховным Советом для обсуждения и подписания Союзно­го договора 20 августа. Поэтому весь президиум был в пол­ном составе, когда я с запозданием на час примчался из Ар­хангельского.

Всю недолгую дорогу (15 минут, не более) я обдумывал ситуацию. Подготовленное и подписанное тремя руководи­телями страны «Обращение к гражданам России», — безус­ловно, важное мероприятие. Но ни у президента Ельцина, ни у премьера Силаева нет абсолютно никакой силы, которая могла бы противопоставлена Армии, войскам МВД и спец­службам Крючкова, которые противостоят нам. Единствен­ная, по сути, наша политическая сила — это парламент, Вер­ховный Совет России, депутатский корпус, а также аппарат, который я знал хорошо и доверял ему (более 500 человек). Абсолютное большинство депутатов — это убежденные де­мократы, честные и порядочные люди, избранные на чест­ных парламентских выборах, преодолев сопротивление пар­тийной бюрократии. За более чем полтора года нашей дея­тельности они стали опытными политиками, имеют мощную опору среди своих избирателей, обладают немалыми связя­ми в политических, деловых, партийных, военных кругах в Москве и провинциях. Если наш парламент полностью во­влечь в начавшееся противостояние с путчистским центром, возможно, нам удастся переломить ситуацию. Таковыми бы­ли мои размышления в те минуты, когда я открыл заседание Президиума Верховного Совета.

Члены президиума в полном составе ждали меня. Лица встревожены. В зале множество наших депутатов, работни­ков аппарата, несколько министров правительства Силаева, журналистов мало — их не пропускает воинское оцепление.

Все ждут моих первых слов, реакции — взоры впились в меня. Я начал с констатации явления — в стране произошел путч, возможности которого много говорили; но я лично не верил в такой разворот событий. Относительно судьбы Гор­бачева — ничего не известно. Судя по опубликованным «до­кументам» непонятного пока что «Государственного комите­та по чрезвычайному положению» (ГКЧП), путчисты вы­ступают против нового Союзного договора, который, по их мнению, ведет к развалу страны.

Но вы знаете и мою позицию в этом вопросе, и общую оценку этого проекта со стороны нашего Верховного Совета, в частности выделение тех конкретных статей проекта, с ко­торыми мы не согласны. Поэтому мы планировали именно сегодня, на нашем президиуме, обсудить вместе с Государст­венной делегацией вопрос: как нам поступить в ходе заседа­ния по этому вопросу в Кремле под председательством Гор­бачева. В частности, я предполагал, что нам следует обсу­дить три следующие позиции:

1. Согласиться с Горбачевым и подписать предложенный им проект, несмотря на сильнейшие его изъяны.

2. Подписать только те положения и статьи, которые не вызывали сомнений при обсуждении на заседании Верхов­ного Совета (это было 3 недели тому назад).

3. Отказаться принципиально от подписания даже от­дельных положений и статей, предложить четко определен­ное время для устранения тех недостатков, наличие которых в тексте документа делает его подписание с нашей стороны невозможным.

Такая же возможность, то есть публичного выражения своего несогласия, как и у нас, руководителей и депутатов России, была у тех высоких должностных лиц СССР, кото­рые, однако, организовали тайный заговор с целью сверже­ния власти. Они совершили государственную измену, осу­ществили военно-государственный переворот, создали не­конституционный, а следовательно, незаконный орган власти в стране — некий «государственный комитет по чрезвычай­ному положению» — и объявили о «временном» переходе всей власти в стране к этому самому ГКЧП. Они отстранили законно избранного президента СССР от власти и осадили Парламентский дворец России танковыми частями Армии, вовлекая Вооруженные силы в политические дрязги, пыта­ясь «замарать» солдат, офицеров и генералов, — если не кро­вью, то прямым участием в государственном перевороте.

Что предпринято руководством России для разрешения ситуации? Я пересказал в основном то, что нами было сдела­но, зачитал текст «Обращения», высказался в том плане, что в отношении путчистов нам следует занять предельно жест­кую позицию, и предложил президиуму начать конкретную борьбу с хунтой за возвращение страны к конституционному порядку. И самое главное — принять решение о немедлен­ном созыве Чрезвычайной сессии Верховного Совета в свя­зи с совершенным должностными лицами СССР государст­венным переворотом и сложившейся в связи с этим ситуа­цией в СССР и Российской Федерации.

Начались бурные дебаты, говорили все вместе и каждый в отдельности, осуждали путчистов, предлагали варианты сопротивления. Лишь два человека выразили свое несогла­сие с моим предложением. Один — заместитель Председате­ля Верховного Совета Борис Исаев, другой — Владимир Иса­ков, председатель одной из двух палат Верховного Совета. Председателя другой палаты, Абдулатипова, не было, — ви­димо, выжидал. Если Исаев просто выразил свое несогласие с оценкой ситуации и ограничился этим, то позиция Исакова была категорической, наиболее жесткой из всех версий пра-вокоммунистической ортодоксии — он полностью оправды­вал деятельность ГКЧП. Странным был он, этот Исаков. Он, например, на Первом съезде депутатов (май—июнь 1990 г.) был буквально по-рабски предан Ельцину. Было даже смеш­но наблюдать, как здоровый мужчина, доктор юридических наук, как собачонка, бегает за председателем. Тогда, по пред­ложению Ельцина, Исаков, абсолютно не отличавшийся от множества других депутатов какой-то известностью, способ­ностями и пр., был избран на один из важнейших постов в Верховном Совете — председателем палаты — Совета Рес­публик Верховного Совета. Но ко времени переворота он стал откровенным врагом Ельцина, всячески торпедировал любой новаторский законопроект, постоянно искал и нахо­дил поводы для атаки своего бывшего сюзерена. Отличался крайней тяжеловесностью в суждениях, от написанных им бумаг веяло скучной канцелярщиной, а отчетливый провин­циализм превращал догматический склад ума в чудовищное упрямство, не возможное преодолеть никакими логически­ми доводами.

Так вот, Исаков в своем неприятии моей оценки ситуа­ции говорил следующее: « Я в принципе согласен, что про­изошел государственный переворот. Но вы, Руслан Имрано­вич, готовили другой переворот 20 августа через подписание Союзного договора». Логика, не лишенная смысла. Если иметь в виду, что готовы были подписать горбачевский проект до­говора, и то — с существенными оговорками, всего лишь

9 союзных республик, конечно же, проблема сохранения Сою­за в составе всех 15 республик была очевидной… Этот тезис ловко использовал Исаков.

На меня жадно смотрели другие члены Президиума, 18 человек, десятки депутатов, работники нашего аппарата, журналисты — что скажет лидер Верховного Совета в ответ на фактически представителя тех кругов, которые соверши­ли государственный переворот? Какую он (то есть я) приве­дет аргументацию против той, которую изложил Исаков?

Не было времени для дискуссии, но и важность вопроса была велика — это была важнейшая предпосылка к развер­тыванию борьбы против заговорщиков. Члены президиу­ма — это люди самостоятельные, авторитетные, они возглав­ляют комиссии и комитеты — структуры Верховного Сове­та… Надо было их убедить в необходимости решительной борьбы с теми, кто стоял на позиции Исакова.

Я подчеркнул именно этот момент — не случайность идентичности позиции Исакова и группы должностных лиц СССР, которые осуществили военный переворот. Логика Исакова вроде бы внешне убедительна — если вы помните, я еще на III съезде народных депутатов, созванном по инициа­тиве «шестерки», в том числе Исакова, выражал опасения, что союзный центр ведет дело к тому, что некоторые респуб­лики вообще откажутся участвовать в этом «договоре». Это действительно так. Но давайте поставим вопрос иначе: что выиграет Союз, если мы, Россия в лице высших органов вла­сти, не будем принципиально участвовать в работе по Союз­ному договору, — как будем добиваться выполнения наших существенных поправок и не подпишем его, даже в «усечен­ной» форме? Не дадим ли мы тем самым повода для полного развала Союза ССР? Напомню — этому вопросу была по­священа дискуссия на сессии Верховного Совета, на его по­следнем заседании, всего три недели тому назад, когда мы утвердили состав Государственной делегации для участия в обсуждении и подписании договора у Горбачева в Кремле 20 августа. Тогда было принято постановление Верховного Совета, ставшее для нас Законом. Против этого постановле­ния сейчас и выступает Исаков — почему? Напомню, что с аналогичных позиций написана статья Председателя Вер­ховного Совета СССР уважаемого Анатолия Ивановича

Лукьянова, опубликованная в сегодняшнем номере газеты «Правда». Его позиция мне представляется еще более, мягко говоря, «странной», чем позиция Исакова. Исаков свое отно­шение к горбачевскому проекту высказывал публично, и мы знаем это, а Лукьянов — никогда ранее, хотя я часто встречал­ся с ним на различного рода совещаниях в Кремле, в том числе в рамках обсуждения проектов договора.

Мне ни разу не приходилось слышать от него, даже в ча­стном порядке, его возражения против проекта договора. Бо­лее того, насколько я знаю, Лукьянов поддерживал требова­ния российских автономий добиваться уравнения их прав и полномочий с союзными республиками, в то время как я вы­ражал сильнейшую озабоченность этими поползновениями и требовал на совещаниях у Горбачева прекратить поддержку автономий в этой части. Что мешало Лукьянову — Предсе­дателю Верховного Совета СССР — вынести на обсуждение проект договора на сессию Верховного Совета и там изло­жить свою позицию? Нет, этого он не сделал, а ныне пытает­ся теоретически оправдать антиконституционные действия некоего «государственного комитета по чрезвычайному по­ложению», которые он, председатель Союзного парламента, должен был осудить первым, не дожидаясь нашей реакции.

Однако, продолжал я, должен вам высказать свое мнение: в создавшихся условиях, когда президент Горбачев, похоже, изолирован, а другие институты союзной государственной власти, контролируемые изменниками, по сути, утеряли свою легитимность, Лукьянов, как Председатель Верховного Совета СССР, не являющийся членом преступного ГКЧП, — единственный законный полномочный руководитель союзного центра. С ним мы и будем вести переговоры относительно создавшейся в стране ситуации. А сейчас, уважаемые колле­ги, время не ждет, его у нас нет: предлагаю принять поста­новление президиума из двух-трех пунктов, они могут быть следующими, если вы согласитесь — я зачитаю написанные мною строки из следующих предложений.

Первое: Осудить действия Янаева и группы высших долж­ностных лиц, совершивших в ночь на 19 августа с.г. государ­ственный переворот. Одобрить Обращение к народу, подписан­ное президентом, и.о. Председателя Верховного Совета Рос­сии и Председателем Совета министров России.

Второе: Созвать в связи с создавшейся ситуацией в СССР и РСФСР Чрезвычайную сессию Верховного Совета, — мо­жет быть, на 21-е число. Ранее мы просто физически не мо­жем созвать депутатов. Хотелось бы надеяться, что нам не помешают в этом.

Мои доводы оказались убедительными. С небольшими редакционными поправками предложенный документ был принят. «Против» проголосовали двое — Исаев и Исаков. Таким образом, это был второй официальный документ, при­нятый в первый день переворота, 19 августа (первое — обра­щение «К гражданам России», принятое российским руково­дством). Указы президента последовали уже за постановле­нием Президиума Верховного Совета. Специально подчер­киваю это обстоятельство, чтобы была ясна определяющая роль Российского парламента в подавлении путча.

Оба эти документа тиражировались на всех многочис­ленных ксероксах Верховного Совета и Правительства Рос­сии, и многочисленные помощники депутатов и работники нашего аппарата связывались с регионами, зачитывали тек­сты документов; волонтеры на своих автомобилях развозили их на станции метро, вокзалы, автостанции, аэропорты и т.д. Сопротивление началось, приобретая взрывной характер. Затаившаяся было Москва встрепенулась. Первоначальный испуг быстро проходил.

Как писали впоследствии аналитики, быстрое появление этого документа сыграло, несомненно, важнейшую роль на первом этапе подъема массового движения против путча — граждане России увидели решительную позицию руково­дства страны, отвергающего насилие в жизни общества. Это в громадной степени укрепило наш авторитет в народе, его возмущение действиями ГКЧП стало открытым, особенно в крупных городах, в вузах, научных и творческих коллекти­вах, на промышленных предприятиях. Тогда же, сразу после окончания заседания президиума, я попросил подготовить инструктивное письмо для направления во все органы власти на территории России — на имя их руководителей. И про­диктовал его содержание. Вот что говорилось в этом письме:

«Вам направлены Постановление Президиума Верховного Совета России, указы Президента РСФСР от 19 августа 1991 года и обращения «К гражданам России» и «К военно­служащим Советской Армии», принятые в связи с антикон­ституционным государственным переворотом.

Необходимо обеспечить широкое информирование населе­ния и безусловное исполнение установок, содержащихся в указанных Документах, всеми должностными лицами учре­ждений, организаций и предприятий Российской Федерации.

Руководители, не принявшие меры по исполнению Доку­ментов Верховного Совета, его Президиума, указов Президен­та РСФСР, будут привлекаться к ответственности в соот­ветствии с Законом. Должностные лица, исполняющие реше­ния антиконституционного государственного комитета по чрезвычайному положению, попадают под действие Уголов­ного кодекса РСФСР и подлежат преследованию по закону…» Сообщил я также о том, что Чрезвычайная сессия Верховно­го Совета определена на 21 августа в 10 утра, и потребовал обеспечить прибытие депутатов.

Это мое инструктивное письмо, как мне сообщили руко­водители провинций позже, заставило их быть очень осто­рожными в требованиях партийных органов и местных че­кистов поддержать ГКЧП. Некоторые из них, однако, заняли выжидательную позицию, в то же время не препятствуя рас­тущему числу людей, поддерживающих Верховный Совет. Это тоже играло в нашу пользу, усиливая изоляцию ГКЧП от общества. Нельзя требовать от всех, чтобы они были ге­роями, — хорошо уже то, что чиновники не мешали людям выражать свое отношение к событиям в Москве.

…Обстановка в Белом доме была напряженной. Депута­ты, служащие, журналисты — все задавали бесчисленные во­просы, главным из которых был: «Что делать?»

Сразу же после окончания заседания президиума я во­шел в свой рабочий кабинет на пятом этаже, на ходу отдавая какие-то распоряжения и отвечая на вопросы. Окна кабине­та выходят на широкий двор нашего здания и на набереж­ную Москвы-реки. Было 12 часов. Взглянув в окно, я увидел танки и бронемашины, а в отдалении — огромную массу лю­дей, двигающихся к Белому дому. Увидел и начало возведе­ния баррикад вокруг здания парламента: два паренька несли какую-то ржавую ванну Откровенно говоря, у меня сжалось сердце, — это шли защищать свой парламент москвичи. Мо­сква поднималась. Любительские радиостанции уже переда­ли наше воззвание. Другого способа не было — мы оказались в информационной блокаде — к телевидению доступа у нас не было, к радио тоже, наши «Российская газета» и «Рос­сия», вместе с другими газетами демократического направ­ления, были закрыты.

Зашла большая группа депутатов — и опять вопрос: «Что делать?» Я молча пригласил их к окну и показал на идущую к нам массу людей и воздвигаемую перед Белым домом бар­рикаду. Сказал: «Надо организовать этих людей, надо стро­ить баррикады». Тут же договорились провести совещание-семинар на тему «Что делать?» — то есть о тактике деятель­ности депутатов и работников аппарата Верховного Совета.