Обстрел в черноречье (июнь 2002)

Ранним солнечным утром мы, федералы, в очеред­ной раз собрались на спецоперацию в Черноречье. Яс­ное синее небо без единого облачка обещало жаркий день. В это время вертушки обычно не летают, они со своими экипажами еще находятся на аэродромах Хан­калы и Северного. Редкие прохожие и легковушки спе­шили по своим делам — кто на работу, кто на рынок. Тишина, спокойствие, у большинства в/сл. хорошее на­строение.

Наша колонна состояла из трех машин: БТР, БРДМ и ЗИЛ с АГС (автоматический гранатомет). На каждой броне находилось по 8—10 бойцов, в грузовике — сол­дат 12, среди них был и я. В каждой группе — свой офи­цер-командир и примерно по одинаковому количеству снайперов, автоматчиков и пулеметчиков. Ни одного РПГ (ручного гранатомета) не взяли, они остались спо­койно лежать под кроватями. Никто не хотел с ними во­зиться, поэтому старались прятать их с глаз долой. Ра­диста со здоровым ящиком-рацией за плечами посади­ли в «ЗИЛ», так как в броне были свои стационарные устройства.

Обогнув наш рыночек с несколькими первыми про­давцами и оставив позади блокпост ОМОНа, возле кото­рого, как обычно, боялись выпасть на землю, мы быстро помчались в сторону заданного района. В первый раз притормозили у моста с огромной дырой по левой поло­се. Видимо, взорвавшаяся ракета или авиабомба не вы­полнила свою задачу — не полностью уничтожила объ­ект. Встречный гражданский транспорт благоразумно ос­тановился на другой стороне изуродованного моста, чтобы пропустить нас. Медленно перебравшись на дру­гой берег реки, колонна снова набрала скорость, и мы благополучно добрались до уже знакомого водохрани­лища. Здесь мы остановились на перекрестке, где напо­минанием о прежней мирной жизни стояла полуразбитая башенка с надписью о прокате лодок.

В прошлые зачистки дамбу перекрывал танк вовчиков (ВВ), но в тот день, похоже, мы здесь были одни. На той стороне плотины раскинулся частный сектор с еле заметными из-за фруктовых садов домами. Немного справа возвышалось несколько многоэтажек. На одной из них бросалась в глаза большая, неровная, сделанная от руки, оранжевая надпись вроде «Дудаев жив — побе­да за нами» или «Аллах с нами — Дудаев вернется», — точно уже не помню.

Недолго постояв, наша колонна двинулась в глубь жилого массива. Через пару кварталов на пересечении улиц остановился БРДМ, на следующем перекрестке, метров через двести-триста, грузовик и еще дальше — БТР.

За пару часов воздух нагрелся, стало душно и жар­ко, в безоблачном побелевшем небе никакого намека на дождь не было. Перед нами стояла задача — тща­тельно проверять документы у всех пешеходов-муж­чин и досконально осматривать весь проезжающий гражданский транспорт. Иные паспорта проверяемых были до того истерты, что с трудом различались даже надписи внутри; были и такие, что их листы и сама об­ложка держались вместе лишь благодаря скрепке. Не­которым паспорт заменяли разнообразные бумаги с различными печатями. Я в таком ворохе бумаг ничего не смыслил. Да и остальные, стоявшие в патруле, тоже. Подозрительных кавказцев, т.е. каждого второго, от­водили к нашему командиру, и тот уже сам решал, как поступить с ними. Но, кажется, все они отпускались и уходили своей дорогой.

Могу признаться, я так и не понял, что конкретно нуж­но было смотреть в этих паспортах и каких-то пропусках. Сличать фотографии — старался, смотреть прописку — тоже. Даже просил быстро назвать свою улицу и номер дома с квартирой, и ответ совпадал с данными в пропис­ке. У менее понурых и озлобленных людей на лицах по­являлись смущенные, совсем нефальшивые улыбки, ко­гда они отвечали на все мои вопросы. Наверное, эти «террористы» были очень хорошо подготовлены к встре­че со мной. Шутка…

Ни накануне этого выезда, ни раньше, ни в последую­щих зачистках, никогда вообще в Чечне нам, военнослу­жащим комендатуры, ни разу не объяснили, как нужно проверять документы, что там смотреть, что спрашивать, на что обращать особое внимание, как держаться — в группе или одному — по отношению к проверяемому, как держать оружие, что должен в это время делать напарник или другие солдаты. Вопросов — десятки, причем край­не необходимых, но ни одного толкового ответа (в смыс­ле — инструктажа) от командиров не было. По наитию, скопом, неуклюже, с матами, иной раз с полупьяна, с не­вероятно мешающими в этот момент автоматами и пуле­метами (падали под ноги к остановленным чеченцам) ос­матривали мы прохожих, тыкая пальцами и кулаками в одежду, проверяя у тех наличие оружия. Одно слово — бардак.

Проезжающий транспорт тоже подвергался досмот­ру. Водители, обыкновенно мужчины в возрасте (жен­щин, управляющих машинами, вообще ни разу не видел), не чинили препятствий, не ругались, спокойно открывали багажники, позволяя осмотреть их содержимое. Только единственный раз на одной из легковушек с затемненны­ми стеклами трое взрослых подвыпивших парней затеяли с нами перебранку. Я тогда стоял чуть в отдалении, мед­ленно обошел тачку спереди, висевший на плече стволом вниз автомат переместил ближе к груди, в любую секунду готовый изрешетить этот автомобиль. Один из наших, па­рень несуетливый и не робкого десятка, спокойно открыл переднюю дверь и вежливо повторил просьбу о необхо­димости всем выйти из машины. Несмотря на мат и наме­ки о каких-то последствиях, он заставил выстроиться их под солнцем. И все это без крика и открытого давления с нашей стороны.

После соответствующей проверки поддатая троица с резкими отрывистыми речами на местном диалекте, раз­бавленном отчетливым русским матом, укатила, пообе­щав скоро вернуться с разборками. Минут через трид­цать они действительно появились вновь. Водитель по­дошел к тому белобрысому парню и… — в тот момент я был в стороне, все было хорошо видно, и уже мысленно проделал тренировку последовательности необходимых действий, чтобы быстро направить автомат в сторону че­ченцев и начать уничтожать одного за другим — …и про­тянул руку в знак примирения. Затем вытащил неболь­шое покрывало и выложил на него фрукты, арбуз и пару бутылок водки. Далеко не все способны признавать свои ошибки. К такой категории людей относятся и «больные на голову» женщины и девушки; у них врожденная, «именная», с генами, либо от воспитания — «урановая пуля в голове». Слава матери Природе — таких единицы. Наподлянят, сами прекрасно понимают, что пакостят, и разоблачены уж, — но ни-ни, я свята и целомудренна… Есть и подобные мужики — их значительно поболее. И очень необычно было наблюдать настоящее мужское благородство со стороны вспыльчивых, «душманских» кавказских жителей — наших «вероятных врагов» (нель­зя им так — разлагает боевой дух и нашу безупречную воинскую дисциплину! Это противоречит всем установ­ленным в государстве правилам!!!). Впрочем, срабатыва­ет стереотипное газетно-бытовое воспитание — кавказ­цы не люди, по меньшей мере — не цивилизованные. Так ведь у нас? Те трое чеченцев вместе с нами пили свое угощение, потом повторно съездили за фруктами и доба­вочным «горючим». У нас тоже была своя «беленькая», и периодически в сторону кустов на пустыре улетали опо­рожненные бутылки.

Предполагалось, что и в этот раз спецоперация, как обычно, продлится до обеда. Но на часах был уже чет­вертый час. Со стороны брони пришли разведчики и по­вторили информацию, переданную им по связи, что вся колонна остается в Черноречье до вечера. Сухим пай­ком в части нас не обеспечили, а кушать хотелось. Со­брали какую-то сумму, и несколько воинов, в том числе и я, сходили на рынок, находящийся недалеко от водо­хранилища. Пробирались через какие-то завалы и раз­рушения. Некоторые шли спокойно, ни о чем не беспо­коясь, другие — то и дело оглядываясь по сторонам и посматривая на обугленные, зияющие чернотой и пус­тотой, проемы окон пятиэтажек. Нас провожали недру­желюбные, хмурые взгляды местных жителей на балко­нах или во дворах домов. Лично я держал автомат наго­тове, в любую секунду готовый открыть огонь в любого чеченца в любом направлении. Старался идти ближе к стене, по крайней мере так всегда делали солдаты в до­кументальных хрониках, а нас, к сожалению, вообще ни­как не обучали передвигаться в городских условиях, по­этому каждый «чудил и предохранялся» в меру своей осторожности, трезвости или усталости. На рынке купи­ли хлеб, газировку, сигареты, ну и, конечно же, ее са­мую. В грузовике нашлось несколько банок с кашей и рыбные консервы.

Пока мы ходили на рынок, трое солдат на «ЗИЛе» от­правились на поиски воды. Поколесив по пригороду, благополучно вернулись и рассказали, что недалеко от поселка обнаружили блокпост вованов, а рядом с ними, мол, находится большой резервуар с водой. Судя по оживленным речам, те сволочи (вэвэры) почему-то вна­чале не хотели дать воду. Дескать, успели с ними пору­гаться, слегка потолкались, и чуть было не завязалась драка. Водой заполнили все баклажки…

Ближе к вечеру женщины из ближайшего дома, возле которого мы устроили передвижной КПП, бивак и чуть ли не братание с «пактами о ненападении и взаимопомощи» с местными горцами (все мы, балдые, одинаковы: либо жбальники друг другу расшибаем, либо клянемся в веч­ной дружбе), подошли к нам с просьбой пострелять бро­дячих собак, которых действительно развелось немере­но. Были случаи, когда они кусали детей. Окажись рядом какая-нибудь воинская часть, друзьям человека не по­здоровилось бы. Из шариков и тузиков готовились неве­роятно ароматные и наваристые мясные блюда, и кому-то они очень даже нравились. Но в тот момент командир от­казал в просьбе женщинам, дабы не всполошить округу выстрелами.

К вечеру духота чуть спала, и на улицах появилось много гуляющей молодежи и мамаш с карапузами, а двор заполнился шумным, перекликающимся тонким разного­лосьем, ватагами детворы постарше. Иные стайки шести-восьмилетних детишек, широко раскрыв глаза, нелепо подкрадывались к углу дома и, высунув лишь одни голо-вы, наивно и недоуменно хлопая длинными ресницами, с любопытством и настороженностью рассматривали нас. Когда кто-нибудь из солдат поворачивался в их сторону, они тут же, то ли с испуганными, то ли с радостными воз­гласами, запинаясь и толкаясь, убегали. Потом все повто­рялось.

К тому времени ни один из наших трех пропускных пунктов не функционировал. Все ждали команды на от­бытие обратно в гарнизон. Технику отогнали к обочинам, а сами расположились поддеревьями. За день только не­сколько человек не прикладывались к «огненной», ос­тальных заметно штормило. Я тоже пил, но умеренно. Как-никак еще даже десяти дней нет моего пребывания в Чечне (типа права такого пока не заработал), да и будучи крепко синим, при срочной необходимости сложно оце­нить реальную обстановку.

Было уже около девяти, когда по рации дали приказ оставаться на месте и готовиться к вероятному визиту неприятеля. Предполагалось передвижение боевых групп в районе этих кварталов. Пошли маты, плевки, «за­очные» «комплименты» командованию… Наступил ко­мендантский час, который в поселке никого не беспоко­ил. Наоборот, наблюдалось оживление.

Мы начали присматривать огневые позиции, гото­виться к возможному бою. Местные женщины, заметив наши приготовления, с тревогой спрашивали, что соби­раемся делать. Ждать ли им ночную зачистку? Мы врали, отвечая, что через час уедем.

Солнце уже скрылось из виду, но все еще продолжало на западе окрашивать багряным цветом далекие облака. В эти безветренные летние часы все шумы и звуки на улицах обычно утихают. В то же время отчетливее слы­шатся разговоры, плач или крики детей, даже дым от тлеющей сигареты или костра — их запах воспринимает­ся по-другому, нежели в разгаре дня. Это какое-то благо­датное время. Большинство взрослых с усталой, но до­вольной улыбкой общаются друг с другом. Изредка из какого-нибудь окна доносятся ворчание и брань семей­ной четы, бряцание сковородки о плиту. Но это лишь до­бавление к мирной идиллии. Примерно так же было и в тот вечер.

Нам стало как-то тоскливо: не страшно, а именно тоскливо и беспокойно. Шуток стало меньше, больше серьезности и молчания. У одного старослужащего не­сколько «молодых» солдат, в т.ч. и я, спросили: «Неуже­ли что-то будет?» — «Обязательно», — последовал от­вет.

Бойцам с брони было проще — у них хоть какая-то защита. Мы, которые с «зилка», перебирали варианты обороны. Втроем — командир, я и еще один солдат — сходили до ближайшей девятиэтажки, что примыкала к пустырю позади «наших» перекрестков, но оттуда было довольно далеко до основных команд. Предложили по­ставить на ней тройку: снайпера, автоматчика и пуле­мет, но старший не хотел расчленять группу. Решили бы­ло устроить пулеметные точки на пустыре и занять пару разбитых квартир на углу дома, но, рассмотрев те поме­щения, отказались от этого. Кто-то вполне здраво пред­положил, что в них могли находиться неразорвавшиеся боеприпасы и какие-нибудь мины-сюрпризы, да и сами стены ограничивали обзор. Любая позиция оказыва­лась уязвимой. Я предложил подняться на крышу ближайшего дома и посмотреть, что и как. Сам предло­жил, сам и полез… Ни у кого желания не было, все мол­чали, а я сам вызвался, и командир сказал: «Давай, по­смотри…»

Левая верхняя угловая квартира была разбита, от нее уходили большие трещины, а сам угол дома неестествен­но просел. Гудрон от дневного пекла стал до того мягким, что кроссовки оставляли на нем глубокие и отчетливые следы. В некоторых местах имелись большие вмятины от просевших или разрушенных потолков. С торцов крышу окаймляли кирпичные бортики двадцатисантиметровой высоты, но это только с торцов. Какие-либо ограждения вообще отсутствовали. По всей поверхности торчали ветхие, полуразваленные вытяжные трубы, тоже кирпич­ные. С левой и правой сторон над домом нависали густые кроны высоких деревьев.

Наш перекресток, обе бронемашины и все ближай­шие окрестности просматривались отлично. Но в то же время большая часть крыши была как на ладони для верхних этажей девятиэтажки, где мы поначалу предпо­лагали устроить огневые точки, и высоток позади нас, что стояли возле рынка и БРДМ. Спустившись, доложил стар­шему. Он подумал, и после наступления сумерек мы по­лезли наверх. «ЗИЛ» поставили так, что сектор обстрела АГС хорошо захватывал пустырь, завалы клуба, весь пе­рекресток и часть разрушенных сталинок.

Перед самым подъемом один боец решил разрядить свой автомат. Как и полагается, опустил предохранитель, передернул затвор и, увидев вылетевший патрон, сделал контрольный спуск. Все бы ничего, да магазин-то пар­нишка не снял. Неожиданно для всех грохнула короткая очередь. Олень едва не отстрелил себе ступню. Пули взметнули землю в сантиметре от его берц. Почти сразу, озираясь вокруг, прибежали испуганные местные жен­щины и с недоверием пытались выяснить, в кого мы стре­ляли. Волновались, будут ли спокойно спать их семьи. Спокойствия и уверенности наше присутствие им не до­бавляло.

Внизу остались два бойца: гранатометчик и автомат­чик.

Стемнело быстро. Перевязанная изолентой радио­станция дышала на ладан, работала через раз, батареи подсели. Решили пользоваться ею в одном режиме. Рас­средоточились по периметру. Темень непроглядная. Ку­рили осторожно, разговаривали вполголоса. Периодиче­ски слышалось потрескивание и шипение рации. Снай­пер просматривал территорию. Я же в его прицеле увидел только сплошную зелень и черноту. Весьма стран­но, что в Чечне не практикуются переносные приборы ночного видения. В темень все наблюдение состояло из запуска осветительных ракет (как во Вторую мировую) и редких «ночников» у снайперов. Больше приходилось надеяться на многочисленные растяжки, мины и сигналки да собственные уши.

Перевалило за полночь, постепенно холодало, кто-то уже мирно посапывал, постелив под себя обрывки картона или редкие бронежилеты без защитных пла­стин. Их не вытаскивали только единицы. Редкие офи­церы обращали на это внимание. Безусловно, разгиль­дяйство и бесшабашность, но я и сам в первые же дни облегчил защиту. А в ту ночь вообще был без жилета, как и половина из нас

В начале первого темень стали рассекать вертикаль­ные шлейфы осветительных и сигнальных ракет. Где-то в стороне ухали минометы, запуская мощные осветилки на парашютах. Округа моментально преобразилась от света и движущихся по земле и стенам теней. Мы пере­мещались из-под одной кроны под другую, в зависимо­сти оттого, откуда падал свет. Но осветилки вспыхивали часто, и мы перестали реагировать на них. Позднее послышались далекие выстрелы, поползли штрихи трас­серов.

Ближе к часу ночи за несколько километров нача­ли бухать «саушки». Недалеко, с конца улицы, внезап­но и громко забарабанил пулемет. Резво помчались трассера. Достигнув преграды, они гасли или резко ме­няли свой полет, рикошетом уходя в стороны. Удаля­ясь, тухли, будто падали в вертикальную водную пре­граду.

Чуть позднее слева заработал второй пулемет. Явно не боевики. Это очевидно. Стрельба продолжалась минут десять-пятнадцать.

И вдруг все это великолепие направилось в нашу сто­рону! И почти сразу стали щелкать ветки деревьев, осы­паясь на нас, совсем низко со зловещим свистом и шипе­нием, рассекая воздух, вжикали потухшие уже трассера. По нам лупили с первой пулеметной точки. Ничего не ос­тавалось делать, как вжаться в уже холодное смоляное покрытие крыши. Казалось, лента с боеприпасами у пу­леметчика никогда не кончится. Я и еще пара стрелков лежали за ближайшим к пулемету торцом. Верхние кир­пичи вентиляционных труб с шумным треском разлета­лись на куски, обдавая колючими крошками. В те секун­ды, распластавшись и стараясь плотнее вжаться лицом в толстый слой пыли на гудроне, я мог еще о чем-то думать. Мне казалось, что я слишком испугался и выгляжу не луч­шим образом. Но все, кто был виден мне, также лежали ничком или, съежившись и втянув головы в плечи, прята­лись за хлипкой защитой.

Спустя секунды машинально защелкали предохрани­телями и затворами, у кого-то оружие уже было в боевом положении. Командир настрого запретил открывать огонь, хотя, как показалось, всем не терпелось ответить. Расстояние для автоматов приличное, однако можно бы­ло и достать. Кроме того, у нас были СВД.

При всем при этом в создавшейся суматохе необхо­димо контролировать и территорию. Шума и грохота бы­ло предостаточно: кто-то на улице короткими очередями стрелял куда-то из автомата, бухали «саушки», взлетали осветилки.

Наш офицер с началом обстрела вызвал связь. Да­леко не с первой попытки через шум в эфире послыша­лись голоса. Связист с трудом объяснил, что нас обстре­ливают. Через какое-то время пришел приказ о запре­щении ответной стрельбы и обещание разобраться. Не думаю, чтобы кто-то с кем-то разбирался. Просто все само по себе стихло. Воцарилась кромешная тьма и ти­шина, как будто ничего и не было. Связались с бро­ней — у них все в порядке; их бойцы и стреляли из авто­матов, простреливая развалины и густые заросли кус­тарника. Наши, кто желал, добавили «по сто», и опять послышался храп флегматичных и «уставших» воинов. Завидую…

В дальнейшие часы мы уже не обращали внимания на высотки возле рынка, но перемещались по крыше почти ползком либо быстрым шагом, низко согнувшись. Хотя летящие трассера отлично видны, но они летят зна­чительно быстрее скорости звука, поэтому уповать на слух бессмысленно, а смотреть приходилось не только в сторону вованов. Легкие надобности справляли на краю исключительно лежа на боку; страшновато от близкого края, но деваться некуда. Впрочем, были и та­кие ребята, кому было наплевать и на высоту, и на об­стрел — вставали во весь рост и поливали себе как ни в чем не бывало.

В течение ночи стрельба была еще два раза. Все в точности повторилось, однако пули на дом уже не ложи­лись, а сквозь деревья уходили выше, в сторону высоток. Никакого продвижения моджахедов в ту ночь не было. А была, как потом выяснилось, имитация крупного боя на окраине Грозного.

С рассветом напряжение спало. В душе и теле было какое-то нездоровое успокоение и расслабление. Сна ни в одном глазу. Сидя на обрывках картонной коробки, упершись спиной о трубу и покуривая сигарету, наблю­дал за постепенно светлеющим небом. Все ясней и четче вырисовывались очертания зданий и деревьев. Почти все спали. На остывших металлических предметах высту­пила роса.

Часам к семи снова рассредоточились по улицам. Вновь начали проверять документы у единичных прохо­жих и досматривать редкие гражданские автомобили. Несколько спешивших на работу женщин ругались за «ночное спокойствие», которое мы обещали. Мы молча­ли, не зная, что ответить. Их дети вряд ли видели красоч­ные детские сны в эту ночь. И еще не было известно, что случилось с квартирами тех высоток, в которые трижды за ночь влетело много свинца.

Ближе к полудню мы уехали.

У местных жителей (тоже, кстати, граждан РФ), да­же соблюдающих нейтралитет, при необходимости нет возможности довести информацию до нужных струк­тур. Если им и удавалось пожаловаться районным вла­стям, наверняка все пускалось на самотек или гасилось на уровне тех же районных структур. В противном слу­чае подобные инциденты были бы исключены. Это оче­видно и бесспорно. А наш военный чинуша понимает, что такие вещи на свет нельзя выпускать, будут одни проблемы. Прежде всего скажется на кармане и долж­ности, да и сверху поимеют, как пить дать. Максималь­но, что возможно — выделить через свое финансовое ведомство какую-то сумму подлатать жилье и на «ми­ровую» да пожурить стрелков, зло обозвать их «снай­перами», что закрепится в дальнейшем за ними, и те солдаты будут с усмешкой потом рассказывать об этом всем и везде. Но все это в лучшем случае, когда задни­цу прижмет…

Ну а спецвоенкоры на такой случай, разумеется, на­пишут, что в определенное время произошла схватка с ваххабитами, и организованные мужественные действия федералов предотвратили грязную вылазку. Тех «снай­перов» раскрутят как сознательных и самоотверженных воинов. А пострадавших горожан — как результат звери­ной выходки их соотечественников. Тем якобы напле­вать на земляков: детей и стариков.

Пострадавшие мирные жители — разменная монета. На кого они будут злы? Маловероятно, что на НВФ.

Может, они потом находили-таки способы морально­го удовлетворения?

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: