На базе бригады в Грозном дислоцировались подразделения московского ОМОНа. Воевали вместе. Омоновцы крепко помогали во время специальных операций. Солдаты-мальчишки увереннее чувствовали себя, когда рядом находились успевшие пожить и многое повидать на своем веку кадровые работники милиции.
Старшина же смотрел на омоновцев не только как на товарищей по оружию, мощную подмогу в боях. Он думал как хозяин. У ОМОНа свой АРС имеется — хорошо! Больше воды за раз привозить будем. О продуктах и обмундировании для них заботится сам Лужков, поэтому питались омоновцы лучше, чем войска. Одевались еще лучше. Грешно им было не поделиться своим изобилием. Начал с малого — познакомился с их старшиной. Но отношения становятся более тесными, когда интерес взаимный. Чем, однако, может быть интересен вечно находящийся в хлопотах старшина роты заместителю командира ОМОНа по снабжению? Это смотря какой старшина.
Вообще-то, на базе скучновато. Наверное, поэтому омоновцы вызвали личный состав бригады на спортивные соревнования. Испытать друг друга в поднятии гирь, в метании гранаты и т. д. Суярков решил, что соперников нужно удивить чем-то неординарным, и он выставил вне конкурса команду метателей.
На соревнованиях показательное выступление метателей Суяркова произвело фурор. В специально сколоченный деревянный щит с расстояния в семь метров спортсмены вгоняли наравне со штык-ножами… двухсотмиллиметровые остро заточенные гвозди и ножницы. Получалось ловко, а главное, зрелищно. Восторгу зрителей не было предела. Омоновцы дружной толпой подошли к старшине пожать руку и похвалить.
— Ну ты, брат, военный! Твоя команда демонстрирует настоящее мастерство!
— Это не мастерство. Так, увлечение любителя, — скромничал старшина. — Настоящее мастерство — это когда ножницы вонзаются обоими концами на уровне глаз противника, а вслед гвоздю летит молоток и забивает его в щит по самую шляпку. Вот это мастерство.
С того дня Суярков, ставший для омоновцев авторитетом, начал их потихоньку раскулачивать. Бывший в употреблении камуфляж, который они раньше просто выбрасывали, шел прямиком к старшине. Постиранный и приведенный в порядок, он служил приличной мздой на тех же проходных пунктах водоснабжения. Да и просто пообносившегося бойца приодеть. Плохо ли? Чистейшая минеральная вода в прозрачных пластмассовых бутылках, которую присылало правительство Москвы омоновцам, чтобы те, находясь в поле, не дай бог, не напились какой-нибудь заразы, стала попадать в окопы. А то и просто служила предметом обмена — вода словно ангельские слезы, бутылка красивая. А мздоимцу, как известно, что ни дай, лишь бы глаз радовался.
— Стой! Не двигайся! — кричал омоновец. От следующей фразы старшине захотелось подтянуть ноги к животу, руки к груди и зависнуть в воздухе в позе раскаявшегося суслика. — Мины, мины там! Как же тебя угораздило-то? Сейчас выведу, только стой, где стоишь.
Милиционер продвигался к Суяркову осторожно, причудливыми зигзагами. Подойдя вплотную, сказал:
— В рубашке ты, парень, родился. Считай, до самой середины минного поля дошел, и не рвануло.
— А вроде и не видать ничего, — виновато произнес старшина, оглядываясь по сторонам.
— На то они и мины, чтобы не видно было. Иди за мной след в след.
В Орехово Суяркова не пустили. Милиция — одно слово! Этим зубы не заговоришь, и не таких сказочников видали. До конца выяснить личность задержанного. Документы в порядке — ладно. Говоришь, приказ выполняешь? Проверим. Связались по радио с базой. Действительно, есть такой, по приказу старшего начальника следует в Орехово. Новый приказ? Вернуть назад? Понятно. Будет сделано.
В Грозный старшина вернулся вместе с колонной МЧС.
А на передовую, под Орехово, старший прапорщик Евгений Суярков все-таки попал. Чуть позже. С очередной тыловой колонной, которая везла продовольствие, горючее, боеприпасы. Потом о своем пребывании в окопах рассказывал в присущей только ему манере:
— Сижу в траншее, покуриваю. С гор постреливают. Вдруг, мать моя, от топота копыт земля задрожала! Бычок так к губе присох. Ну, думаю, конница дудаевская! Но у меня не забалуешься. Автомат над головой поднял и как дал веером не глядя… Бухнулось что-то у самого бруствера, и стихло все. Выглядываю осторожненько, а перед окопом… корова лежит. Околевает, сердешная… Тьфу, думаю, незадача какая! Сначала подоить надо было..