Проект «Фермент»

гаясь воздействия различных условий внешней среды, способен изменять наиболее важные свойства своего организма.

Лысенко не раз хвастался тем, что никогда не обнародует ре­зультат эксперимента, если он идет вразрез с его собственной тео­рией. Наконец он заявил, что в эволюции растений и животных ок­ружающая среда играет большее значение, чем наследственность. Назвав генетику «буржуазной наукой, оскорбляющей пролетариат», он встал во главе новой советской науки, в основу которой был по­ложен марксистский материализм. К началу 40-х годов Лысенко уже был среди приближенных Сталина. Находясь под покровитель­ством диктатора, этот псевдоученый взбирается на самый верх со­ветской науки.

Те ученые-биологи, которые были не согласны с его теорией, отправлялись в лагеря или подвергались публичному поношению. Ни один научный журнал не решался публиковать статьи, посвя­щенные вопросам генетики.

На Западе же в это время были сделаны такие открытия, кото­рые заставили наших руководителей признаться в том, что наша биологическая наука отстала на многие годы.

В 1953 году двое молодых ученых, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик, описали структуру цепочки ДНК — генетического кода, кото­рый определяет поведение всех жизненных форм, существующих на нашей земле. За два-три последующих десятилетия исследовате­ли отыскали возможность в лабораторных условиях изменять структуру ДНК. Эксперименты с ДНК открыли перед мировой на­укой новые возможности для изучения причин возникновения са­мых различных заболеваний и их лечения.

Обо всех открытиях, сделанных на Западе, советские ученые уз­навали через нелегально ввозимые в страну журналы и научные статьи. Но тогда только несколько специалистов могли предвидеть, насколько генетика расширит горизонты науки по созданию но­вых штаммов бактерий, устойчивых к воздействию вакцин и анти­биотиков, что приведет в конечном итоге к созданию новых видов биологического оружия. Наши соперники за рубежом получили значительный перевес в силе, так как генетические исследования в лабораториях СССР носили строго ограниченный характер. Слиш­ком велико было влияние Лысенко, умершего только в 1976 году.

Одним из немногих, кто имел мужество выступить в защиту ге­нетики, был выдающийся советский микробиолог Юрий Овчинни­ков, вице-президент Академии наук СССР.

Овчинников сразу же понял и по достоинству оценил важность того, что он прочел в западных научных журналах, к тому же он знал, что в Советском Союзе нет ни одной лаборатории и практи­чески не осталось никого из ученых, способных проводить науч­ные изыскания на западном уровне. Он решил вывести советскую биологию из кризиса. В 1972 году Овчинников обратился к мини­стру обороны с просьбой поддержать программу генетических ис­следований, которые легли бы в основу создания в конечном итоге нового вида оружия.

Наши генералы, имея практический склад ума, были, однако, весьма консервативны, и убедить их в чем-то было не так просто. Лишь немногие из них знали, насколько важна для Советского Со­юза программа по созданию биологического оружия. Но даже осо­знававшие это относились к программе весьма скептически. Ору­жие в их понимании должно было стрелять и взрываться. Бактерии же невозможно увидеть невооруженным глазом. Но Овчинников продолжал настаивать. И вскоре даже самому недоверчивому из во­енных руководителей пришлось согласиться с тем, что отставание от Запада становится для страны уже опасным.

Неожиданно Овчинникову удалось найти могущественного со­юзника в лице Леонида Брежнева, который всю жизнь с величай­шим благоговением относился к завораживающему слову «акаде­мик». Овчинников, в то время самый молодой академик в стране, был сначала приглашен в частном порядке читать лекции по гене­тике самому Брежневу и его приближенным. Вскоре его назнача­ют главой Государственной комиссии, которая должна была оценить возможность использования в военных целях принципи­ально новых технологий, базирующихся на изменении генетичес­кого кода.

Работа Государственной комиссии привела к созданию самой грандиозной советской военной программы. В 1973 году Брежнев подписал секретный приказ о начале программы «Фермент». Це­лью данной программы была модернизация уже существующих ви­дов биологического оружия и разработка новых, генетически измененных, устойчивых к существующим антибиотикам и вакци­нам патогенов и рецептур.

Напомним, что в 1973 году был основан и «Биопрепарат», вско­ре превратившийся в некое подобие гигантской «черной дыры», ку­да из государственного бюджета страны уходили миллионы руб­лей.

По проекту «Фермент>> исследования проводились с возбудите­лями таких заболеваний, как туляремия, чума, сап и сибирская яз­ва. Эффективность биологического оружия на их основе падала из-за применения новейших антибиотиков. Поэтому задействован был и вирус оспы, и вирусы Марбург, Эбола, Мачупо, Хунин*, вене­суэльский энцефаломиелит лошадей (VEE) и др.

Работы с такими чрезвычайно инфекционными микроорга­низмами проводились на военных заводах в Свердловске, Кирове и Загорске.

В течение десяти лет по всей стране были построены десятки центров по разработке и созданию биологического оружия, кото­рые официально значились как медицинские научно-исследова­тельские институты или фармацевтические фабрики. Так, в Ле­нинграде был создан Институт особо чистых биопрепаратов. В Омутнинске построили предприятие по разработке и производ­ству бактериологического оружия. Под Оболенском, к югу от Моск­вы, вырос целый исследовательский городок для специалистов в области генной инженерии. А в Чеховском районе Московской об­ласти, в поселке Любучаны, появился Институт иммунологии, где велись работы по преодолению иммунитета и разрабатывались ме­тодики по созданию штаммов с иммунитет-преодолевающей ак­тивностью. В Новосибирске вырос колоссальный научно-исследо­вательский и испытательный комплекс под названием «Вектор».

Это только некоторые из предприятий такого рода, вошедшие в состав «Биопрепарата». Уже существовавшие к тому времени госу­дарственные научные лаборатории и исследовательские центры тоже становятся частью «нового мира», появившегося на свет по се­кретному указанию Брежнева. Некоторые факультеты биологии, подчинявшиеся Министерству здравоохранения, включая и ги­гантские научно-исследовательские комплексы в Куйбышеве, Мин­ске, Саратове, Иркутске, Волгограде и Алматы, получили специаль­ные фонды на исследования в области генетики для создания оружия. Значительная роль принадлежала также и Академии наук СССР. Объединив сразу четыре московских и подмосковных инсти­тута: Институт белка, Институт молекулярной биологии, Институт биохимии и физиологии микроорганизмов и Институт биоорга­нической химии, — Академия наук СССР возглавляла работы, входя­щие в программу «Фермент».

Между тем программа испытаний постепенно набирала ход. С 1979 по 1989 год в Советском Союзе проводились широкомас­штабные испытания аэрозолей, содержащих Bacillus thuringiensis -совершенно безвредные микроорганизмы. Их распылили с граж­данского самолета в районе Новосибирска. Подобные эксперимен­ты проводились на военном испытательном полигоне возле город­ка Нукус в автономной республике Каракалпакии, а также на Кавказе. Еще один безвредный вид бактерий, Senatia marcescens, использовался во время испытаний, проводившихся специалиста­ми Института биологического приборостроения в Московском ме­трополитене в 1980 году. Испытания баллистических ракет, не оснащенных боеголовками с биологическими веществами, прохо­дили над Тихим океаном в течение многих десятилетий.

Внутри Госплана для распределения выделяемых на эту программу немалых ассигнований был создан специальный орган — отдел экономического планирования. Находившийся в ведении отдела бюджет считался слишком секретным для того, чтобы пере­дать его в руки кого-то из аппаратчиков, контролировавших другие секторы советской экономики, поэтому им заведовал военный са­мого высокого ранга — генерал-майор Роман Волков.

Разработка атомного оружия, находившаяся в ведении Минис­терства среднего машиностроения, была по своей организации и закрытости, несомненно, более грандиозной, чем наша програм­ма, ведь производство микроорганизмов не требует наличия ура­новых рудников и большого количества рабочей силы. Тем не менее к концу 80-х годов на научно-исследовательских, испыта­тельных, производственных и конструкторских предприятиях ра­ботало более шестидесяти тысяч человек. Из них около тридцати тысяч были сотрудниками «Биопрепарата».

Недостатка в деньгах никогда не было. В конце 80-х годов, ког­да Михаил Горбачев обещал сократить военные расходы, нам выде­лили триста миллионов рублей, из них семьдесят миллионов пред­назначались для строительства новых зданий. А общие расходы на разработку биологического оружия составляли тогда более милли­арда рублей.

«Биопрепарат» стал «мозговым центром» программы по созда­нию биологического оружия, поскольку проводил научную и тех­ническую экспертизу проектов, которые выполнялись по заказу во­енного командования. Существовал также Межведомственный научно-технический совет, действовавший в качестве консульта­тивного органа. В него входили двадцать пять человек из ведущих научных организаций страны. В 1992 году председателем совета был Валерий Быков, тогдашний министр медицинской и микроби­ологической промышленности.

В апреле 1975 года, за два месяца до того, как я закончил Том­ский медицинский институт, из Москвы приехал седоватый, вежли­вый мужчина в гражданском. Он выразил желание познакомиться с несколькими студентами, будущими специалистами по инфекци­онным заболеваниям и эпидемиологии. Среди них был и я. В пре­дыдущие годы я никогда не упускал возможности прослушать лек­ции, посвященные средствам массового поражения, и изучить все существующие методы защиты от ядерной, биологической или хи­мической атаки. На факультете никто никогда не говорил, что у нас существует собственное биологическое оружие. Вместо этого кур­сантов предупреждали, что оно есть только у наших противников, поэтому важно было знать, как оно действует.

Во время моего исследования туляремии я вторгся в запретную область и сделал вывод, что биологическое оружие — это не тот предмет, о котором принято говорить открыто. Но эта область во­енной медицины меня буквально околдовала. С детства я мечтал спасать людям жизнь. Военные медики тоже солдаты, только осо­бого рода. Их единственным оружием являются профессиональ­ные знания, позволяющие вовремя распознать симптомы болезни и вылечить человека.

Мои учителя заметили интерес, который я проявлял к эпидеми­ологии и к лабораторным исследованиям. Должно быть, Аксененко в разговоре с таинственным вербовщиком назвал мое имя.

Приезжий разговаривал вежливым, тихим голосом. Нас пора­зило, что ему выделили специальный кабинет для разговора с каж­дым из нас с глазу на глаз. Позже я случайно узнал, что это был пол­ковник из отдела кадров «Биопрепарата». Он умер через несколько месяцев после нашей встречи в Томске. Что же до меня, то наш раз­говор я никогда не забуду.

Загадочный человек был одет в костюм, но по его выправке можно было безошибочно угадать, что он — военный. Протянув мне руку, мужчина крепко пожал ее.

—  У вас отличные оценки и великолепные рекомендации от всех ваших преподавателей, — сказал он. — Вам нравится исследо­вательская работа?

—  Да, — ответил я, не раздумывая.

—  Вот и хорошо, — улыбнулся он, — похоже, вы как раз тот чело­век, который нам нужен.

—  Для чего? — спросил я.

—  Наше управление работает непосредственно в подчинении Совета Министров, — кратко ответил он. — Мы могли бы найти должное применение вашим талантам. Большего я сказать не могу, разве только, что работа некоторым образом связана с биологиче­ской защитой.

При одном только упоминании о Совете Министров у меня по спине пробежали мурашки. Это был высший правительственный ор­ган страны, обладавший неограниченной властью и полномочиями. Перспектива участия в секретной программе взволновала меня.

Когда же этот человек упомянул о биологической защите, я тут же догадался, что он не говорит мне всей правды. Догадаться было нетрудно: для этого нужно было только родиться и прожить боль­шую часть жизни в таком государстве, как Советский Союз. Вы все­гда должны быть настороже, так как постоянно существует вероят­ность того, что услышанное не соответствует действительности. Но факт остается фактом: в свои двадцать пять лет я был настолько польщен его предложением, что на остальное закрыл глаза.

—   Меня это интересует, — сказал я.

—   Естественно, — продолжал он, не спуская с меня пристально­го взгляда, — но решение будет принято только после того, как мы вас проверим. Сейчас я дам вам несколько анкет. Ответите подроб­нейшим образом на каждый вопрос, а потом принесете их мне.

Взяв анкеты, я встал, собираясь уйти.

—   И еще, — окликнул он меня, — не говорите никому о нашем разговоре, ни друзьям, ни преподавателям. Даже родителям.

Разговор занял меньше десяти минут, но и этого было достаточ­но, чтобы я понял важность того, чем мне предстояло заниматься. Но я выполнил его приказ с точностью до наоборот. Позвонив ро­дителям, сказал, что мне предложили неплохую работу в Москве, но все подробности я смогу объяснить позднее.

Через два месяца после этого разговора мы стояли в своей но­венькой, с иголочки сшитой лейтенантской форме на площади пе­ред институтом. Это был день выпуска. Начальник военного фа­культета начал зачитывать фамилии новоиспеченных лейтенантов и места, куда направлялись выпускники. Некоторых счастливчиков ждали тепленькие места в Восточной Германии и Польше. Осталь­ных — унылая скука провинциальных городов и поселков.

Мою фамилию назвали только в самом конце.

— Лейтенант Канатжан Алибеков! Я сделал шаг вперед.

— В распоряжение Совета Министров СССР!

Затем последовали фамилии еще четверых моих сокурсников -всех их ждало то же распределение, что и меня. Седоватый таинст­венный незнакомец тоже побеседовал с ними, хотя я об этом не до­гадывался.

Я ликовал: еду в Москву!

Через несколько дней нас пригласили в административное зда­ние института для того, чтобы мы получили на руки письменный

приказ о назначении. Я быстро пробежал его глазами, и сердце у меня упало. Меня распределили в организацию под условным на­званием и/я.

—  Что это значит? — спросил я. — Где это?

Увидев мое растерянное лицо, офицер, вручивший мне приказ, с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться.

—  Омутнинск, — ответил он, — это недалеко от Кирова, только го­ворить об этом не положено. Сейчас выдам вам проездной доку­мент, по нему сможете купить билет на поезд.

Очень скоро выяснилось, что мы, все пятеро, были распределе­ны в одно и то же место. Кое-кто из наших сокурсников сгорал от зависти, услышав о Совете Министров. Только некоторые, более опытные, сообразили, что нас ждет секретная работа. Многие дума­ли, что нас распределили в одну из научно-исследовательских ла­бораторий, но ни один из них и понятия не имел, чем там занима­ются. А спрашивать никто не осмеливался.

—  Не очень-то длинная будет у вас жизнь, — шепотом предупре­дил один из приятелей. — Я слышал, что никому не удавалось про­держаться в подобных местах более двух лет.