Совещанием в Беловежской Пуще или Политический переворот

Как я позже выяснил, именно в этот день, 14 ноября 1991 г., Ельцин имел продолжительную беседу с украинским руководителем Кравчуком и договорился о встрече с ним и руководителем Белоруссии Шушкевичем; цель — разрабо­тать свой вариант «договора», с учетом того, что именно эти три республики были основателями Первого Союзного до­говора 1922 г. Кравчук в целом согласился, но сдержанно, конкретные вопросы, время и цель встречи не были оговоре­ны, хотя оба прекрасно знали, о чем им следует договари­ваться, — оба тяготились президентом Горбачевым — им хо­телось избавиться от него. Надо сказать, что между этими двумя лидерами не было не только какой-либо близости, но, скорее, довлело недоброжелательство. Тем более Ельцин не мог забыть позицию Кравчука при недавнем мятеже заго­ворщиков в Кремле (ГКЧП). Однако общие интересы сбли­жают даже врагов, а здесь всего лишь был определенный дис­комфорт в общении, всего-то ничего, по стандартам большой политики.

Ельцин позвонил в Минск, председателю Верховного Со­вета Белоруссии Станиславу Шушкевичу, сказал, что им сле­довало бы переговорить. Шушкевич сразу же пригласил Ель­цина в Минск. Позже Кравчук скажет, что Минск они избра­ли для своей «тайной вечери» в силу его относительной изо­лированности от крупных центров политических событий, как город не очень большой, дающий «шанс сохранить встре­чу в тайне».

Что можно сказать относительно этих маневров? Вызы­вающий цинизм, мошенничество — тремя часами ранее Ель­цин заявляет публично, на весь мир, «Союзу — быть!» и тут же ведет тайные переговоры с лидером другой крупной со­юзной республики с целью быстрее сокрушить этот самый Союз. Так фактически два лидера самых крупных союзных республик стали на заговорщический путь. И очень быстро вовлекли третьего (белорусского) в свои замыслы. Некото­рые — таких очень много — восхищаются «блестящей» так­тикой ельцинистов, они считают ложь, мошенничество, уда­ры в спину и прочие подлые приемы неизбежными средствами политической борьбы, насмехаются над честными, прямы­ми, принципиальными политиками, полагая их «устаревши­ми» для успешной деятельности на современной политиче­ской сцене.

На деле это совершенно не так — подлый арсенал борь­бы — это удел слабых политиков, свою ограниченность, ин­теллектуальную несостоятельность и слабость они пытают­ся компенсировать за счет негодных средств и методов и в конечном счете проигрывают более сильному и благородно­му противнику — об этом свидетельствует вся мировая по­литическая история.

Тем временем Горбачев «работал» над своим проектом ССГ, пытаясь сконструировать его таким образом, чтобы он мог удовлетворить амбициям самых «суверенных» лидеров союзных республик. Дело, однако, осложнилось (для Горба­чева и СССР ) тем, что вскоре на Украине прошел референ­дум о суверенитете и абсолютное большинство граждан под­держало полную самостоятельность этой республики. Ее не­медленно признали Канада, Польша и целый ряд других стран.

5 декабря Горбачев, наконец, подготовил свой последний вариант Договора о СНГ и передал его Ельцину. Ельцин со­общил Горбачеву, что он должен «на днях встретиться с Крав­чуком… относительно ситуации с топливом в зимний пери­од» и может передать проект «Договора» Кравчуку. Горбачев предложил Ельцину подписать этот «документ» как предва­рительный, сказал, что попросит об этом же и Кравчука; он, Горбачев, согласится на любые изменения текста «докумен­та» в ходе парламентских обсуждений — важно, чтобы пер­выми поставили свои подписи руководители России и Ук­раины. Ельцин ответил, что он лично не возражает, но опаса­ется реакции Верховного Совета — ему надо согласовать этот вопрос с Хасбулатовым. Но он может постараться убе­дить Кравчука, с которым, как он сообщил Горбачеву, дол­жен встретиться на днях. Горбачев остался доволен «подат­ливостью» Ельцина.

И вот 7 декабря 1991 г. в Беловежской Пуще, возле дере­вушки «Вискули», вблизи границы между Белоруссией и Полыней, в охотничий домик для партийно-государствен­ной элиты съехались делегации трех славянских республик (России, Украины и Белоруссии). Вечером состоялся разго­вор Ельцина и Кравчука. Ельцин привез с собой последний вариант горбачевского проекта Договора и вручил Кравчуку. Он передал содержание своего последнего разговора с Горба­чевым относительно того, что «Украина вправе внести лю­бое изменение, пересмотреть целые параграфы, даже соста­вить новую редакцию — при единственном условии: она должна предварительно подписать этот договор». Ельцин задал Кравчуку вопрос: «Подпишите ли вы этот документ, будь то с изменениями или без них?» При этом Ельцин ска­зал, что ставит свою подпись в зависимость от его, Кравчука, подписи под рассматриваемым документом.

Таким образом, создавалось впечатление, что судьба До­говора целиком зависела от Украины. Такова была тактика Ельцина — он умело подвел в качестве организатора развала СССР Кравчука. « Я ответил: «Нет», — вспоминал позже Кравчук. (Горбачев — Ельцин: 1500 дней политического про­тивостояния. Под общей ред. М.К Горшкова и В.В, Журавле­ва М.: Терра, 1992. С. 439.) Естественно, что оба президента перешли к теме — необходимости предложить «альтернати­ву горбачевскому проекту договора».

Такая «альтернатива», собственно, у Ельцина уже была — в папках его соратников ( Бурбулис, Гайдар, Шахрай, Козы­рев и др.) были готовы разные варианты документов. Они мастерски разыграли сцену, представив случившееся не как заговор, а как некую спонтанную реакцию на тупик, в кото­ром оказался СССР к тому времени (напомним, этот «ту­пик» — следствие целенаправленных действий высших пред­ставителей ельцинистов). Даже министр иностранных дел Белоруссии так и не понял, как блистательно они были ра­зыграны — он утверждал, что все «бумаги», и прежде всего «Соглашение о создании Содружества Независимых Госу­дарств», были подготовлены в Вискулях, в том числе и им самим. Соглашение подписали: за Республику Беларусь —

С. Шушкевич и К. Кебич, за Россию — Б. Ельцин и Г. Бурбу­лис, за Украину — Л. Кравчук и В. Фокин. Была принята также «Декларация» о прекращении существования СССР как «геополитической реальности». Основные актеры этого политического театра утверждали позже, что они составля­ли «документы» чуть ли не «на коленях», без всякой предва­рительной подготовки. Это верно в части, касающейся бело­русской делегации, и отчасти — украинской, поскольку Кравчук, как и Шушкевич, не предполагал, какой «сюр­приз» им приготовила российская сторона. Но все они под­писали эти документы — они становились «свободными», «независимыми» — кто будет их критиковать за такие дейст­вия? Люди уже отучились думать логично, отовсюду мощно звучат лозунги свободы и независимости. Это сладкое слово «свобода!», как многого оно стоит… Почему заговорщики из­брали загородный охотничий домик в Вискулях, в глубине Беловежской Пущи? Скорее всего, в силу предотвращения их возможного ареста. Резиденция было построена специ­ально для высших руководителей страны, оборудована спец­связью, недалеко находилась военно-воздушная база. Ниже представлены документы, принятые «тройкой».

Таким образом, в Заявлении, которое как бы подводило политико-методологическую базу для Соглашения о выходе трех республик из СССР и создание нового Содружества, вся вина возлагалась на Горбачева, который завел СССР в тупик, не сумев подготовить новый Союзный договор.

После подписания «Соглашения» заговорщики решили ознакомить с результатами своего «совещания» Горбачева и президента США Дж. Буша. Связались. Ельцин через пере­водчика стал разговаривать с Бушем, а Шушкевич — с Гор­бачевым. Буш все время переспрашивал о смысле «соглаше­ния», интересовался тем, знает ли о их «соглашении» Горба­чев. Его заверили, что знает. Горбачев был в растерянности, упрекал в «непоследовательности», говорил, что их «согла­шение» — это «пустая бумажка», она «ничего не значит» и т.д. В общем, «дело» было сделано — три руководителя союзных республик расчленили СССР.

При этом исключительно важным представлялось сле­дующее: появившееся в ходе Беловежских соглашений 8 де­кабря «Содружество Независимых Государств» (СНГ) насе­лением СССР было воспринято как чисто формальное из­менение наименования государства: «СНГ» вместо «СССР». Народ СССР в своем абсолютном большинстве полагал, что фактически государство остается единым — как было преду­смотрено результатами всесоюзного референдума в марте 1991 года. Сразу же после подписания соглашений о СНГ в телевизионном выступлении Ельцин сказал, что с позиций населения СССР «все остается по-старому». Отсюда — дос­таточно спокойное отношение народов СССР к Беловеж­ским соглашениям. Люди были, попросту говоря, самым от­кровенным образом обмануты и Ельциным, и Горбачевым — в одинаковой мере.

Документы, подписанные Ельциным, Кравчуком и Шуш-кевичем, объявляли о том, что отныне СССР как «геополи­тическая реальность» перестает существовать. Договор про­возглашал создание СНГ, как «добровольного содружества суверенных государств», он открывал возможности присое­динения других самостоятельных стран, если они того поже­лают. Никаких наднациональных органов в целях координа­ции хозяйственной деятельности новых стран — членов со­дружества не создавалось. В то же время провозглашались: свободное обращение единой денежной единицы, сохране­ние единого гражданства, поездки и общение людей из госу­дарства в государство без каких-либо визовых документов, открытые границы и т.д.

Поэтому, прочитав эти документы и многоголосые опти­мистические комментарии столичных «политологов», созда­валось впечатление, что «ничего страшного не произош­ло» — практически лидеры трех республик реализовали почти тот же самый проект нового Союзного договора, о ко­тором так долго и страстно говорил Горбачев. Даже название нового «содружества» близко горбачевскому — у Горбачева это ССГ — Союз Суверенных Государств, а подписанные 8 декабря Соглашения провозгласили создание СНГ, поду­маешь, разница — всего лишь в одной «буковке».

Именно эта уверенность граждан СССР в том, что «ниче­го страшного не произошло», что «все остается по-старо­му» — этот самообман, явившийся результатом совершенно безграмотных документов, в которых говорилось одно, а под­писавшие документы лица имели в виду совершенно другое, избавил страну от возможных крупнейших волнений, кото­рые могли охватить весь СССР. Конечно, это был один из ве­личайших актов политического мошенничества, совершен­ного руководителями трех крупнейших союзных республик.

И самое трагическое состояло в том, что, зная и право­вую, и моральную несостоятельность подписанных доку­ментов, я, Председатель Верховного Совета России, был аб­солютно бессилен что-либо предпринимать самостоятельно в плане недопущения гибели СССР. Это — исключительная прерогатива союзных властей. А Горбачев — безмолвствовал. Он смирился с распадом великой Империи, которую он по­лучил, и в гораздо большем благополучии, чем Сталин «при­нял» СССР после смерти Ленина.

Но все дело в том, что авторы затеи скрыли от меня свой замысел. Я, вмешавшись, мог бы, во всяком случае, сущест­венно улучшить подписанные ими документы, вложить в них содержание, которое, несомненно, способствовало бы интеграции, а не дезинтеграции, которая стала реальностью в последующие годы. Это, в общем, те суждения, которые не имеют практического смысла, но я их высказал Ельцину позже при первой же возможности.

Весть о «роспуске» СССР настигла меня в… Сеуле. В дни реализации заговора славянских лидеров в Беловежской Пуще я находился с парламентской делегацией в далеком Сеуле. Весть о том, что Ельцин, Кравчук и Шушкевич «рас­пустили СССР», меня и застала там, вдали от Родины. Сот­ни журналистов ринулись выспрашивать мое мнение об этом событии. Что им сказать? Случилось давно ожидаемое? Да нет — мы готовы были сохранить единое государство, пусть даже в конфедеративной форме и с меньшим участием союз­ных республик. Какой был смысл Ельцину ликвидировать СССР, если он получал практически полную власть над Рос­сийской Федерацией, включая внешние дела? Уму непости­жимо! Разве только въехать в Кремль, выкинув оттуда Гор­бачева? Конечно, это была мечта Ельцина, но мне казалось, что цена гибели единого государства СССР не может быть сравнимой с этой тщеславной мечтой. Оказалось, это не так…

Посоветовался с нашим послом — что он знает обо всем «этом»? Но и у него не было никакой информации но линии МИДа, хотя Козырев участвовал при «встрече тройки» в Вискулях. Попытки связаться с Москвой — Ельциным и Горбачевым — не удались; по-видимому, они не хотели что-либо говорить на эту тему со мной, выжидали.

…С борта самолета позвонил Каримову, он страшно взвол­нован и возмущен происшедшим, был поражен, когда узнал, что я ничего не знаю ни о «совещании» в Вискулях, ни о со­держании подписанных «тройкой» документов. «Вы ведь всегда были очень близки с Ельциным, неужели он не посвя­тил тебя в свои планы?» — спросил Каримов. Мне стало как-то неудобно от такого вопроса. Сообщает, что Назарбаев даст точно такую же оценку. Спрашивает: «Что будем делать?» Отвечаю, что надо ознакомиться с ситуацией, разберусь по прибытию в Москву, тогда посоветуемся.

Ясно одно — это событие, так же как и ГКЧП, исправить невозможно, его результаты — роковые. Хорошо бы знать со­держание документов, которые заговорщики подписали но созданию нового «Содружества»…

Весь многочасовый перелет Сеул — Москва я размышлял над качественно новой ситуацией, заносил свои мысли в дневник. Первое последствие распада Союза — резкое про­странственное «сокращение» исторической России — отпа­дение Украины, Белоруссии, Закавказья и Средней Азии — 30% ее территории, 35% всего промышленного и сельскохо­зяйственного производства, уменьшение населения вдвое — с почти 300 до 150 млн человек. Соответственно, происходит сильнейшее «сжатие» как экономических, так и геополити­ческих позиций России. Распад СССР — это не просто ис­чезновение Союзного государства, когда на его месте появ­ляются Россия и еще 14 других независимых государств. Это — распад самой России. В свое время большевики вос­становили именно Россию — Российскую империю, почти в пределах последней (за исключением Польши и Финлян­дии), она, Россия, стала именоваться как СССР. Союзные республики были определенной условностью, и тенденций к полной самостоятельности, суверенности здесь не было вплоть до очевидных неудач горбачевской модернизации.

Отныне — совершенно иная ситуация для нас, россий­ского руководства. Велика опасность того, что процессы раз­ложения перекинутся уже на сузившееся пространство Рос­сийской республики в ее современных межреспубликанских границах. Еще более важный вопрос — не окажется ли она под мощной пятой притяжения «атлантической цивилиза­ции» и «не растворится» ли в ней? Задача модернизации на­много усложняется в силу появившейся новой реальности — немедленной потери статуса великой державы. Никакие провозглашения относительно того, что «Россия — право­преемница СССР», не спасают от этой реальности, появив­шейся одновременно с подписанием документа о «роспуске» СССР.

Отныне легче втянуть на порядок ослабевшую страну в глобализационный процесс на крайне иррациональной ба­зе — через «размывание» самостоятельности государства, превращение ее экономики в сырьевую базу «великой триа­ды», быстрое исчезновение передовых производств, маши­ностроения. Это как раз те сценарии международного разде­ления труда, которые быстро формируются с периода, когда многие страны мира избрали монетарно-либеральные подхо­ды в качестве реформирования национальных экономик, а также в сфере международного финансового регулирования, осуществляемого через соответствующие институты (МВФ и др.). Не думаю, что все эти вопросы были предметом серь­езных раздумий «команды» Ельцина — скорее всего, они, озабоченные вопросом, как бы поскорее «скинуть» Горбаче­ва и посадить в его кресло в Кремле Ельцина, даже не дума­ли об этой стороне проблемы…

Конечно, это был государственный переворот, причем в самом «чистом», классическом его варианте — политиче­ском, основанном на полной уверенности в безнаказанности со стороны государства СССР, его органов власти — их не было (парламент, правительство), или они деградировали (МВД, КГБ) либо бездействовали (президент Горбачев). Пер­вым, кто назвал действия Ельцина, Кравчука и Шушкевича «государственным переворотом», был помощник президента СССР профессор Георгий Шахназаров, умнейший, мудрый человек, участник Великой Отечественной войны, сдержан­ный и рассудительный. У меня с ним сложились очень хоро­шие отношения, и мы часто звонили другу по разным вопро­сам, изредка встречались для обсуждения каких-либо слож­ных ситуаций. Шахназаров заявил ТАСС, что Михаил Гор­бачев знал о предстоящем минском соглашении «тройки» и он, Горбачев, предложил республиканским парламентам об­судить минское соглашение в качестве варианта договора ССГ.

Первоначально некоторые лидеры союзных республик, в частности Казахстана и Узбекистана, выступили с осужде­нием «славянского сговора», совершенного втайне от них. Казахстан может вполне быть жизнеспособным государст­вом, поэтому дело не в том, что «нас проигнорировали». На пресс-конференции 10 декабря, после встречи в Кремле с Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным, Назарбаев сказал, что после изучения текста «соглашения», которое, кстати, было для него полной неожиданностью, его больше «устраивает новоогаревский Договор о Союзе суверенных государств». Назарбаев заявил, что он против прекращения деятельности союзных структур власти, как это предусмат­ривается «соглашением», подписанным лидерами Белорус­сии, России и Украины. Что же касается судьбы Михаила Горбачева, то президент Казахстана полагает, что в настоя­щее сложное время он нужен стране. При этом Назарбаев был раздражен тем, что «тройка» не проконсультировалась по этому вопросу и с ним, и с другими главами республик. По его мнению, такие вопросы должны были быть вынесены на публичное обсуждение. Он назвал «пережитками средне­вековья любые межгосударственные образования по нацио­нально-этническому признаку», имея в виду славянский ха­рактер провозглашенного межгосударственного образова­ния. (См.: Москва, 10 декабря, ТАСС.)

Назарбаев был раздражен основательно. Напомню, что в тот период ( то есть сразу после подавления ГКЧП) в обще­стве активно обсуждались кандидатуры на пост Союзного пре­мьера, в основном речь шла о Назарбаеве. Его непрерывно подвергали атаке журналисты, добиваясь ответа на вопрос: «Когда он, Назарбаев, приступит к исполнению обязанно­стей главы Правительства СССР?» Конечно, он отрицал для себя такую возможность. Но я уверен, что если бы Горбачев, не затягивая этот вопрос, собрал бы Верховный Совет СССР или даже на том, первом его заседании после ГКЧП, которое начало свою работу 26 ноября (на котором я выступил с док­ладом), предложил бы утвердить Назарбаева Союзным пре­мьером — обстановка качественно сложилась бы иная. Ель­цин уже не смог бы действовать так развязно и суверенно. Но… Горбачев был сломлен морально сильнейшим образом, он не сумел практически предпринять ни одного шага для сохранения Союза, даже с позиций самосохранения на посту Союзного президента.

Учитывая неприятие беловежских договоренностей ли­дерами среднеазиатских республик (Назарбаев, Каримов и др.), Ельцин сильно встревожился и стал «обрабатывать» прежде всего Назарбаева. Договорился с ним о том, что нуж­на встреча глав всех республик, которые могли бы не просто «присоединиться» к Соглашению, а заявить свое участие в «организации СНГ» ( то есть им было предложено стать «от­цами-основателями» Содружества); наметили дату и место проведения такой встречи-совещания — 21 декабря в столи­це Казахстана, Алма-Ате.

На этой встрече был принят целый пакет документов, в том числе Протокол к Соглашению о создании СНГ, Алма-Атинская Декларация и ряд других документов (см. ниже).

Такие решения были приняты главами 11 бывших союз­ных республик, которые еще раз подтвердили о кончине СССР и приняли целый пакет документов, регулирующих, на их взгляд, созданное ими «содружество». Конечно же, Горбачеву надо было выехать на эту встречу, занять предсе­дательское место и убедить в необходимости сохранить для будущих поколений союзное государство, пусть и в конфе­деративной форме. Помню, как нервничал Ельцин, боясь, что Горбачев прибудет в Алма-Ату и «по-хозяйски» начнет управлять ситуацией. Тем более что близкую Назарбаеву точку зрения высказал Ислам Каримов, президент Узбеки­стана. Он, в частности, сказал, что «Минское соглашение создает определенные проблемы, и мы не можем сразу опре­делить наше отношение к нему. Нам нужна информация из первых рук для соответствующих выводов». Позже уточнил, что склонен «поддержать горбачевский проект». Президент Молдавии Мирча Снегур заявил, что соглашение, подписан­ное президентами трех республик, — это их внутреннее де­ло… Но мы хотим, чтобы эти документы не мешали нашей работе». Но прошло всего две недели, и большинство глав республик изменили свое отношение к Беловежским дого­воренностям — они увидели, что в них не содержатся ника­кие обязывающие ограничения на пути их «полной суверен­ности». При этом все клялись, что действуют в интересах на­рода.

Об этом сказал сразу же после совещания в Вискулях один из главных (если — не главный) «похоронщиков» СССР Ген­надий Бурбулис, первый заместитель главы правительства России (то есть Ельцина), на пресс-конференции: «Главная причина, которая привела нас в Минск… — это недопустимость медлить с решением проблем, связанных с интересами насе­ления большинства наших государств…» Егор Гайдар, дру­гой первый заместитель главы правительства Ельцина (по экономике), конкретизировал, каким образом ельцинисты собираются решить проблемы населения этих самых «наших государств»: «После Минского соглашения либерализация цен в России начнется 2 января 1992 года» (см.: Москва, Об­щество-пресса, 10 декабря 1991 г.).

Горбачев не использовал этот последний шанс выиграть в этом политическом шахматном турнире у своих противни­ков — он направил в адрес участников Алма-Атинского сове­щания письмо с рекомендацией изменить наименование СНГ на «Союз Европейских и Азиатских Государств» (СЕАГ), не­что, напоминающее название сахаровского проекта нового Союза «Союз Советских Республик Европы и Азии». Участ­ники Совещания немного поиронизировали на эту тему и приняли «Декларацию» и ряд других документов, приведен­ных выше.

Алма-Атинская Декларация и другие документы, приня­тые на этом Совещании, имели исключительно важное зна­чение для ельцинистов — они фактически узаконили ( в той мере, в какой это было возможным) осуществленный ими по­литический переворот, направленный на уничтожение СССР.

Уже после прилета в Москву переговорил почти со всеми «вождями». Горбачев растерян, говорит, что «не ожидал та­кого удара в спину». Прошу уточнить, что он намерен делать как Союзный президент. Отвечает, что «сделанного — не ис­править… с ратификацией поступай, как сам считаешь нуж­ным!». Это — уже правильный вывод. Теперь важно узнать мнение других республик. Советуюсь с коллегами Украины, Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Молдавии, Азербайджа­на, Армении — все говорят, что намерены «признать» факт распада СССР. А что касается «ратификации» (или «не ра­тификации!), — их мнения никто не спрашивал, поэтому они «не обязаны» рассматривать «подписанные «тройкой» доку­менты» как обязывающие для них важно само событие — прекращение существования СССР.

Почему нам в России надо было спешить с ратификаци­ей? Это прежде всего было связано с фактором «Армия», в том числе с войсками, дислоцированными на Украине, осо­бенно на Западной Украине, в Казахстане ( там была милли­онная Армия), Прибалтике, сложнейшим образом складыва­лась ситуация в Закавказье. Ко мне приходили министр обо­роны, начальник Генштаба — они сообщали о тревожных настроениях среди офицерства. Если бы армейское руково­дство заявило бы протест против «развода» СССР, скорее всего, начались бы прогестные выступления, но всей види­мости, пролилась бы кровь. Высшие генералы поддержали решения Ельцина и его коллег из Украины и Белоруссии, за­тем и Алма-Атинскую Декларацию. Они просили поддер­жать принятые президентами республик решения, которые не всеми воспринималась как «законные», авторитетом Вер­ховного Совета России. Это, конечно, исходило от Ельци­на — он непрерывно звонил мне, просил ускорить ратифика­цию документов на Верховном Совете, беспокоился но пово­ду исхода вопроса. Я заверил его, что исход голосования может быть только один — утвердим решения «тройки», хотя документы, разработанные и подписанные ими, безграмот­ны до безобразия. Напомнил ему о моем проекте «конфеде­рации», который был разработан в конце 1990 г. и опублико­ван в январе 1991 г. в печати, я его передал тогда Ельцину. Спросил, почему не использовали этот документ, он состав­лен юридически и политически более грамотно, чем доку­менты о СНГ в Вискулях.

Я. Мой проект был составлены не наспех, писал я его не на «коленях», как утверждают некоторые из числа делегации, а явился плодом длительных размышлений и изучения опы­та многих стран мира, имеющих конфедеративные системы.

Ельцин. Я о нем забыл…

Я. Конечно, «забыл». Вам надо было дождаться, пока я уеду из страны, чтобы вляпаться в историю, хотя все это мож­но было сделать лучше, сохранив «лицо», в том числе Горба­чева.

Ельцин. Руслан Имранович, видит бог, мы не собирались делать то, что произошло. Совещание было посвящено во­просу топливного обеспечения наших республик. Союзных властей, как вы знаете, нет… Слово за словом, родилась идея — нет смысла больше «цепляться» за СССР. Горбачев ничем не управляет…

Я. Конечно же, не управляет, в том числе благодаря вам, Борис Николаевич. Вы же не дали ему возможности сфор­мировать союзное правительство — как он может управлять огромной страной в таких условиях?

Ельцин. Ну, не совсем так.

Я. Хорошо, Борис Николаевич, мы ратифицируем Дого­вор и Соглашение о роспуске СССР и создании СНГ. Вы только не торопите — надо основательно «поработать» над ситуацией..

Через неделю Верховный Совет ратифицировал доку­менты «тройки»… Это было неизбежным делом, не меня­ющим сути происшедшего. Горбачев был индифферентен. С точки зрения государственно-правовой, с юридической точки зрения Россия — это всего лишь одна из 15 республик, составляющих СССР. А президент этой республики высту­пил инициатором «роспуска» СССР при молчаливо-созер­цательной позиции союзного президента. Занять иную пози­цию Российский парламент, как мне «советовали» некото­рые, не мог и не должен был.

Выступая на сессии Верховного Совета по этому вопросу, я назвал развал СССР величайшей трагедией, заметил, что дело давно шло к распаду СССР, ему был нанесен сокруши­тельный удар августовским переворотом (ГКЧП). И нам, Вер­ховному Совету, как бы это ни было неприятно, придется ра­тифицировать документы «тройки», подписанные 8 декабря 1991 г. Кажется, «против» было подано 5 или 6 голосов — все понимали неизбежность случившегося и невозможность ис­править эту ситуацию, каким бы ни было наше решение. Ельцин въехал в Кремль, в кабинет Горбачева, он стал вла­стителем России. Быстро стала качественно изменяться об­становка вокруг Ельцина — в наших взаимоотношениях ис­чезли былая простота, искренность, стали реже встречаться, Ельцин почти перестал со мной советоваться по важнейшим делам государственной политики. Ускоренно росла численно президентская администрация. Ей уже не стало хватать тех многочисленных помещений, в которые ранее располага­лись союзные органы ЦК КПСС и целый ряд союзных ми­нистерств и ведомств. Огромное число новых «советников», типа пустышки Александра Владиславлева, которые «сове­товали» Горбачеву вплоть до крушения СССР, ринулись в окружение Ельцина. Но что умного они могли «насовето­вать»? Склоки, интриги, дрязги, доносительство. А государ­ственное дело буксовало… Как ни странно, то, что не смогли сделать бывшие соратники Горбачева по Политбюро ЦК КПСС (ГКЧП), успешно проделали «демократы», при явной поддержке бывших «хозяев» страны — номенклатуры КПСС.

«Узаконение» распада СССР произошло, однако, позже — исчезновение СССР произошло даже не тогда, когда 25 де­кабря в 19.00 президент СССР Михаил Горбачев, на виду те­лезрителей, подписал Указ о сложении полномочий Верхов­ного главнокомандующего, а на следующий день, 26 декабря 1991 г. В это день в Кремле в последний день провела свое заседание палата Верховного Совета СССР — Совет Респуб­лик. На этом заседании депутаты из пяти азиатских республик, остававшихся в СССР до самого конца, приняли четыре до­кумента: Декларацию о прекращении существования СССР как государства и субъекта международного права; Поста­новление об освобождении от должности судей Верховного и Высшего арбитражного судей СССР; Постановление об освобождении от должности членов коллегии Прокуратуры СССР; Постановление об освобождении от должности пред­седателя Госбанка СССР В.Геращенко и его первого замес­тителя В.Куликова.