Военная медицина. Сталинград 1942 год

Поступив в 1973 году в Томский меди­цинский институт на военно-медицин­ский факультет, я и подумать не мог, что мне когда-нибудь придется заниматься разработкой биологического оружия. До того самого дня, когда один из профессо­ров дал мне задание, определившее мою дальнейшую карьеру, я мечтал стать воен­ным психиатром. Профессор попросил меня проанализировать неожиданную вспышку туляремии на советско-герман­ском фронте, случившуюся незадолго до сражения под Сталинградом в 1942 году. Это задание относилось, скорее, к курсу эпидемиологии.

Большинство студентов недолюбли­вало полковника Аксененко, лысоватого профессора с суровым, будто каменным лицом, однако я относился к нему с ува­жением. Он не был таким тщеславным,

как другие преподаватели, никогда не упускавшие случая перечис­лить свои титулы и звания. Я ходил на все его лекции по эпидеми­ологии. Но они привлекали мое внимание не больше и не меньше, чем другие предметы военной медицины, которыми мы должны были овладеть, прежде чем пройти военную комиссию и получить распределение.

Получив задание, я несколько вечеров просидел в институтской библиотеке, листая двадцатипятитомное издание «Истории совет­ской военной медицины в Великой Отечественной войне. 1941-1945 гг.» и доставая с полок пыльные научные журналы военных и послевоенных лет. И вот что я там вычитал.

Первыми жертвами туляремии стали немецкие солдаты. Забо­леваемость среди них к концу лета 1942 года достигла таких разме­ров, что даже наступление нацистов на юг России временно пре­кратилось. Прошла всего лишь неделя после разразившейся в немецких частях эпидемии, и туляремией заболели тысячи русских солдат. Потом болезнь принялась косить и гражданское население, жившее по берегам Волги. Советское командование отправило в этот район десять передвижных военных госпиталей, что свиде­тельствовало о невероятном количестве заболевших.

В большинстве журналов упоминалось об этом событии как о естественно возникшей эпидемии, однако в России таких вспышек никогда прежде не случалось. В одном из изданий по эпидемиоло­гии была приведена следующая статистика: в 1941 году в Советском Союзе было зарегистрировано десять тысяч случаев заболевания туляремией. А в год Сталинградской битвы количество заболевших перевалило за сто тысяч. Однако уже к 1943 году оно снова снизи­лось до десяти тысяч.

Мне показалось странным, что такое количество людей вдруг сразу заразилось туляремией, причем в один и тот же год. Военные силы русских и немцев располагались так близко друг к другу, что одновременная вспышка болезни была почти неизбежной. Единст­венное объяснение этому — внезапное распыление большого коли­чества микробов туляремии, которое и вызвало эпидемию в немец­ких воинских частях. Семьдесят процентов заразившихся поступили в госпитали с легочной формой заболевания, что лишь подтверждало умышленное распространение болезни.

Входя в кабинет профессора со своим исследованием в руках, я был уверен, что смог решить эту головоломку Профессор был по­гружен в чтение свежего номера газеты «Красная Звезда».

— Итак, что вам удалось обнаружить? — улыбнувшись, спросил Аксененко и отложил газету в сторону.

— Я изучил источники, товарищ полковник, — осторожно начал я, — похоже на то, что эпидемия возникла не случайно.

Он смотрел мне прямо в глаза.

—  Что же, по-вашему, явилось причиной?

—  Предполагаю, что туляремия была распространена намеренно. Профессор оборвал меня на полуслове.

—  Минуточку, — тихо сказал он. — Сделай одолжение и забудь о том, что ты только что сказал. Я также обещаю забыть об этом.

Смутившись, я озадаченно уставился на него.

— Все, о чем я тебя просил, это на примере данного случая объ­яснить, как бороться с эпидемиями, — Аксененко нахмурился, — а ты зарываешься! — и он сердито ткнул пальцем в листки, которые я положил перед ним на стол.

— Я не желаю видеть это до тех пор, пока ты все не переделаешь. И не вздумай кому-то еще рассказывать об этом. Поверь мне, ина­че ты горько пожалеешь!

В переработанном мною докладе не было и намека на то, что вспышка эпидемии туляремии была неслучайной. Однако реакция Аксененко пробудила во мне подозрения, и скоро я уже не сомне­вался, что именно советские войска распылили бактерии туляре­мии над расположениями германских частей. Потом или из-за вне­запно изменившегося ветра, или из-за заразившихся грызунов, переносивших патоген, эта эпидемия охватила весь регион.

Уже много лет спустя после этого случая один немолодой под­полковник, еще со времен войны служивший на закрытом заводе по производству бактериологического оружия в городе Кирове, рассказал мне, что один из первых вариантов оружия на основе ту­ляремии был разработан там еще в 1941 году за год до битвы под Сталинградом. После разговора с ним у меня не осталось никаких сомнений в том, что оно было использовано во время войны.

Наши разработчики бактериологического оружия не забыли урока, полученного во время Сталинградской битвы. В послевоен­ные годы советское военное командование предпочитало рассмат­ривать в качестве объекта не прифронтовую зону, а цели в глубо­ком тылу врага, подальше от передовых частей, где уже не было бы опасности подвергнуть заражению своих собственных солдат.

Битва под Сталинградом была решающей для Советского Сою­за. Если бы город сдался, то танковые части гитлеровцев неизбеж­но дошли бы до самого Урала. В боях за Сталинград мы потеряли более миллиона солдат. В результате Сталинградской битвы стра­тегическая инициатива окончательно перешла в руки Советской Армии, чем было положено начало коренному перелому в ходе войны.

Аргументы в защиту использования любых средств ради побе­ды над врагом показались мне достаточно вескими. В результате исследования я сделал для себя один удивительный вывод: болезнь можно использовать как средство ведения войны. И, заразившись этой идеей, я принялся читать все, что касалось эпидемиологии и инфекционных болезней.

Неподалеку от армейских бараков на острове Возрождения есть одинокая могила. На небольшом камне неразборчиво высече­но чье-то имя. Там похоронена молодая женщина, приехавшая на остров в составе одной из первых групп военных медиков для про­ведения наземных испытаний у побережья Аральского моря. Она погибла в 1942 году от сапа — болезни, обычно поражающей лоша­дей.

Больше о ней ничего не известно.

Десятки, а может, и сотни людей погибли во время проведения научных исследований. Порой их имена значились в секретных документах. Однако факты смерти нигде не фиксировались. И мо­гильная плита на острове — единственное свидетельство публично­го признания заслуг тех, чьими трудами создавалась наша про­грамма.

История «Биопрепарата», этой биологической военной ма­шины, написана сухим языком официальных отчетов, правитель­ственных приказов, сводок, инструкций, касающихся промыш­ленного производства биологического оружия. Когда я стал заместителем начальника «Биопрепарата», у меня наконец появил­ся доступ к таким документам. Но даже они не давали полной кар­тины всего, что происходило в те годы.

Очень осторожно, чтобы не привлечь к себе внимания (боль­шей частью во время неофициальных разговоров с ветеранами, ко­торые знали то, о чем не упоминалось ни в каких документах), мне удалось выяснить многое. Так, я узнал, что в Советском Союзе рабо­ты по созданию бактериологического оружия начались задолго до начала Великой Отечественной войны.

Через год после революции 1917 года в стране началась граж­данская война. Фронт, разделявший Красную Армию и белогвар­дейцев, простирался через огромную территорию от Сибири до Крыма. Во время гражданской войны, закончившейся в 1921 году, страна потеряла около десяти миллионов своих граждан. Но боль­шинство погибло вовсе не на полях сражений, а от голода и болез­ней.

Уровень смертности во время жестоких эпидемий тифа, про­должавшихся с 1918 по 1921 год, был необычайно высок. Конечно же, тогда даже и не слышали ничего о биологической войне, но бы­ло всем понятно, что болезни могут оказаться куда более смерто­носным оружием, чем пули или гранаты.

Уже в 1928 году издается секретный приказ о том, что тиф явля­ется оружием, которое может применяться на поле боя. Но всего за три года до этого Советское правительство подписало Женевскую международную конвенцию, запрещавшую использование отрав­ляющих газов и бактериологического оружия. Но об этом предпо­читали молчать, а секретная военная программа сначала оказалась в ведение ГПУ*, а в последующем курировалась КГБ.

Приказ 1928 года был исключительно важен. Он позволил на­шим ученым начать исследования в области эпидемиологии. Уже давно было известно, что антисанитарные условия на полях сраже­ний, грязь и голод трущоб могли послужить началом эпидемии ти­фа. Его переносчиками являются вши. В отличие от лихорадки, вы­зываемой   бактериями  сальмонеллы,  тиф   —   заболевание, вызываемое крохотными микроорганизмами-риккетсиями* в фор­ме палочки.

Попав в тело человека, риккетсии проникают в кровь и начина­ют стремительно размножаться, разрушая при этом стенки клеток кровеносных сосудов. Первые симптомы заболевания появляются через семь-десять дней. Обычно все начинается с пульсирующей головной боли и сильного жара. Инфекция вызывает воспаление в пораженных тканях, и все тело покрывается сыпью. Иногда, по ме­ре того как замедляется циркуляция крови в организме, на кончи­ках пальцев появляются гангренозные пятна. При отсутствии лече­ния заболевание длится несколько недель. Больной при этом находится в состоянии беспамятства и лихорадочного бреда. Сып­ной тиф смертелен в 40 процентах случаев.

В двадцатом веке удалось практически покончить с эпидеми­ями тифа в большинстве стран Европы, но они по-прежнему про­должают свирепствовать в государствах Африки, Южной Амери­ки и Азии. Вакцина против тифа была разработана во время Второй мировой войны. В наше время ею редко пользуются. Из­редка она применяется, например, для вакцинации тех, кто от­правляется в регионы, где это заболевание остается эндемичес­ким**. На протяжении пятимесячного курса вакцина вводится тремя отдельными дозами и обеспечивает наиболее надежную защиту от заболевания. Одно время вакцину использовали для лечения тифа, но со временем решено было заменить ее антиби­отиками.

Когда Советское правительство впервые решило использовать тиф в качестве оружия, еще никто не знал, каким образом можно контролировать это страшное заболевание. И перед нашими уче­ными была поставлена задача обуздать его смертоносную силу.

Риккетсия — один из видов микроорганизмов. Риккетсии вызывают различные забо­левания: сыпной тиф, лихорадку Ку и др. Свое название получили в честь американско­го ученого X. Риккетса. изучавшего сыпной тиф и погибшего во время эпидемии этого заболевания в 1910 году.

*’ Эндемическое заболевание — вид заболевания, распространение которого ограничено каким-то определенным районом.

Зараженных тифом вшей обычно не использовали для распро­странения заболевания среди населения. Случайно возникла идея размножать микробы тифа в’лаборатории, а потом распылять их в виде аэрозолей с самолетов.

Ранние работы по созданию биологического оружия делались на самом примитивном уровне. Болезнетворные микроорганизмы выращивались в эмбрионах цыплят или в живых организмах, на­пример в крысах, которых убивали, когда концентрация патоген­ных бактерий достигала максимальной величины. Затем в огром­ных смесителях эту массу разжижали и далее добавляли к взрывчатым веществам.

О начальных экспериментах с вирусом тифа и о приказе 1928 года я узнал из старых отчетов Министерства обороны. В них намерен­но опускались детали, присутствовали лишь краткие описания экс­периментов и испытаний. Судя по всему, никто не хотел доверять столь важную информацию бумаге. Могу только предположить, что оригиналы записей о тех экспериментах были давно уничтожены. Только с помощью ветеранов, участвовавших в работах или слы­шавших об экспериментах из рассказов старых ученых, мне уда­лось собрать по кусочкам эту историю.

Первым научно-исследовательским центром, в котором совет­ские ученые приступили к разработке биологического оружия, ста­ла Военная академия в Ленинграде. Небольшая группа военных из ГПУ и ученых из академии пытались найти способ выращивания тифозных риккетсии в больших количествах. При первой попытке культивировать возбудитель тифа в лабораторных условиях ис­пользовались, как уже упоминалось, эмбрионы цыплят. Тысячи ку­риных яиц отправлялись каждую неделю в Ленинград — и это в то время, когда в стране большая часть населения недоедала. В 1930 году ученым академии удалось получить рецептуру тифа в порошкообраз­ном и жидком виде, пригодном для примитивного аэрозольного рас­пыления.

Несмотря на строжайшую секретность, которой была окружена работа над этой программой, Советское правительство все же за­явило о своих успехах. Маршал Ворошилов, легендарный кавале­рист и герой гражданской войны, бывший в те годы народным ко­миссаром обороны, 28 декабря 1938 года заявил, что Советский

Союз намерен и дальше соблюдать Женевскую конвенцию, запре­щавшую использование биологического оружия, однако «если на­ши враги решат применить это оружие против нас, то тогда, уверяю вас, мы тоже будем готовы — и сейчас готовы — обратить его против агрессора на его собственной территории».

Программа разработки биологического оружия расширялась. К середине 30-х годов на Соловецких островах появилась научно-исследовательская лаборатория. Из ленинградской Военной акаде­мии туда направили ученых и перевезли специальное оборудова­ние. Там и продолжились работы как с тифом, так и с лихорадкой Ку, сапом и мелиоидозом — тяжелым заболеванием, во многом сходным с сапом. Огромную лабораторию на островах построили политзаключенные. Вполне возможно, что заключенные спецлаге­рей сталинского ГУЛАГа, даже не подозревая об этом, использова­лись при испытаниях новых видов патогенов.

В отчетах того периода, хранящихся в Министерстве обороны, упоминается о нескольких десятках случаев заболевания мелиои­дозом. В тех документах, которые попали мне в руки, конкретно не указано, были ли случаи заболевания людей мелиоидозом. Стран­ным мне показался способ систематизации документов: описания девятнадцати случаев лежали в одной папке, одиннадцать — в дру­гой и двенадцать — в третьей. Это было нетипично для отчетов об испытаниях над животными. К тому же симптомы, описанные в них, определенно указывали на то, что речь может идти только о людях. На Западе много раз обвиняли Советский Союз в проведе­нии экспериментов с биологическим оружием на живых людях, но сам я никогда не видел документов, которые бы это подтверждали.

Проводимые эксперименты порой становились последними для самих же ученых. Например, в самом конце доклада об экспе­риментах с чумой, проводившихся в конце 30-х годов, сделана ла­коничная приписка: «Данный эксперимент не закончен вследствие смерти исследователя». В другом, поступившем примерно тогда же, отмечалось, что во время испытаний рецептуры сапа случайно за­разились двадцать рабочих. В докладах, естественно, не упомина­ется ни о том, умерли ли те несчастные рабочие, ни где именно проводились испытания. Однако в те годы, когда еще не было ан­тибиотиков, смертность от подобных заболеваний была чрезвы­чайно высокой.

Работы с биологическими веществами продолжались. Лабора­тории в Ленинграде и на Соловецких островах представляли такую огромную ценность, что, когда в 1941 году началась война, немед­ленно был отдан приказ об их перемещении в глубокий тыл.

Лабораторное оборудование, колбы с ферментами, стеклянные ампулы и пробирки со всем содержимым погрузили в поезд и от­правили в Горький. В тот день, когда состав прибыл в город, немцы в первый и последний раз за время войны бомбили Горький. Охва­ченное паникой, наше командование приказало, чтобы поезд сле­довал дальше.

Так поезд оказался в Кирове. Начальник этой операции, пользу­ясь своими полномочиями, приказал как можно быстрее размес­тить перевезенное оборудование в госпитале для тяжелораненых, который находился в самом центре города, на Октябрьском про­спекте. Куда были отправлены лежавшие там раненые, неизвестно. Через несколько недель заработала вновь созданная производст­венная линия. И ее важность в дни войны была вскоре доказана. Подполковник, рассказывавший мне о промышленном производ­стве бактерий туляремии в Кирове, высказал также предположение, что в 1943 году, когда немцы отступали из Крыма, произошла вспышка лихорадки Ку среди немецких солдат и что это была по­пытка командования применить против врага новый вид создан­ного в лабораториях биологического оружия. Мне так и не удалось узнать что-либо еще об этом случае, одно могу сказать точно: до то­го времени о лихорадке Ку в Росси никто не слышал.

В Киров помимо вышеуказанных лабораторий были переправ­лены несколько военных заводов по производству снарядов и дета­лей для самолетов. Город был переполнен беженцами. А ученые между тем переживали, что, лишившись Соловецких островов, не могут проводить испытания. Для испытательного полигона нужно было искать другое место. Оно должно было быть безлюдным и на­ходиться на безопасном расстоянии, чтобы исключить возмож­ность заражения гражданского населения. Поиски в конце концов привели на остров в Аральском море.

Вскоре исследования принимают неожиданный поворот. В сен­тябре 1945 года советские войска при освобождении Маньчжурии захватили японские военные лаборатории «отряда 731», или отря­да Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантун-ской армии, где японцы работали над созданием биологического оружия. Это подтверждали и документы, находившиеся на заводе, и свидетельские показания пленных японцев. Руководил комбина­том генерал-лейтенант Широ Исия. Под его началом проводились эксперименты с сибирской язвой, холерой, дизентерией и чумой на пленных из США, Великобритании и других стран. Кроме этого, над Маньчжурией японцы с самолетов разбрасывали контейнеры с блохами, зараженными чумой и другими патогенами. Это привело к гибели большого числа людей в сельских районах Китая.

Документацию, захваченную у японцев, отправили в Москву для более тщательного изучения. В ней содержались чертежи ком­плексов заводов по производству биологического оружия, которые были и больше, и совершеннее тех, что имелись в то время в нашей стране. В Свердловске в 1946 году по приказу Сталина был постро­ен новый военный научно-исследовательский комплекс. При его создании советские инженеры и конструкторы активно использо­вали чертежи и знания японцев.

В 1953 году Хрущев поручил возглавить работу с биологиче­ским оружием 15-му Управлению. На протяжении более двадцати лет Управлением руководил генерал-полковник Ефим Смирнов. Он свято верил, что биологическое оружие — это оружие будущего. Когда в 1956 году министр обороны маршал Георгий Жуков заявил, что Москва в следующей войне уже будет иметь не только химиче­ское, но и биологическое оружие, это вызвало на Западе большой резонанс.

При Министерстве сельского хозяйства было создано целое уп­равление, занимавшееся разработкой оружия поражающего скот и уничтожающего урожаи зерновых. Программа в министерстве имела кодовое название «Экология». В рамках этой программы уче­ные создали несколько разновидностей оружия: ящура и чумы крупного рогатого скота; африканской свиной лихорадки — для уничтожения свиней, пситтакоза и орнитоза — для уничтожения домашней птицы. Как и в случаях с другими видами биологическо­го оружия, их предполагалось распылять с самолетов.

После распыления огромные районы, где процветало скотовод­ство, превратились бы в один громадный могильник. Даже если бы удалось заразить вирусом всего лишь нескольких животных, конта­гиозная* природа данных микроорганизмов способствовала бы то­му, что вспышка эпидемии очень скоро охватила бы обширные районы.

По всей стране строились все новые и новые заводы и научные комплексы, занимающиеся биологическим оружием. И то, что многие из них располагались в крупных городах, свидетельствова­ло о том, что руководство страны мало заботилось о жизни и здо­ровье своих граждан.

В Алма-Ате (теперь Алматы), через улицу от дома, где я рос, на­ходилось огромное здание фабрики, которое медленно разруша­лось и служило лишь площадкой для игр соседским ребятишкам. От фабрики остались сваленные грудой остовы машинного обору­дования, глухие туннели, которые казались еще более таинствен­ными благодаря развешанным повсюду огромным знакам «ОСТО­РОЖНО!» После уроков мы обычно перелезали через забор и, пробравшись через груды металлолома, играли в прятки между ци­стернами, выкрашенными по-армейски в зеленый цвет. К счастью, никому из нас не приходило в голову открыть хотя бы одну из них.

Много лет спустя, получив возможность заглянуть в старые от­четы, я выяснил, что фабрика до начала 60-х годов находилась в ве­дении Министерства сельского хозяйства и называлась «Биоком­бинат». В случае войны именно там производились бы патогены и токсины для уничтожения скота и посевов.