Форт-Петрик

В начале декабря 1991 года полковник Чарльз Бейли, заместитель начальника Медицинского научно-исследовательско­го института инфекционных болезней армии США (USAMRIID) в Форт-Детрике, штат Мэриленд, собрал высшее руковод­ство для тренинга.

Присутствующих разбили на две группы, первая должна была изображать представителей советской делегации, приехавших в институт, вторая — отве­чать на их вопросы.

—   Вы как советские визитеры должны во всем сомневаться, — поставил он зада­чу перед первой группой, — ведь вы убеж­дены, что мы скрываем работы над био­логическим оружием.

Обратившись ко второй группе, он сказал:

—   А вам следует придумать правдопо­добные ответы.

Через две недели в Форт-Детрик должна была приехать первая делегация из Советского Союза для посещения американских предприятий, ведущих биологические исследования. Все, что каса­лось этого посещения, держалось в тайне. О грядущем визите сооб­щили только небольшой группе сотрудников USAMRTID и руковод­ству, которое должно было сопровождать делегацию. И никакой прессы. Из отдела Министерства обороны, готовящего это посеще­ние, поступил приказ не делать никаких заявлений и не распрост­ранять информацию о визите.

Когда в Министерство иностранных дел впервые прислали спи­сок членов советской делегации, моя фамилия там не значилась. Калинин был против моей поездки. Конечно, я понимал, что мое поведение во время путча сыграло здесь свою роль, но все равно разозлился. Мало кто в «Биопрепарате» мог более квалифициро­ванно, чем я, обнаружить признаки проведения исследований по программе наступательных бактериологических вооружений. Ведь мне были известны все существующие методы маскировки таких исследований, потому что именно я руководил с 1988 года подоб­ными мероприятиями.

— Мне казалось, что этот вопрос тебя больше не интересует, — с хитрецой заметил Калинин.

Но я напомнил, что именно по его просьбе я согласился сопро­вождать американскую делегацию. После этого он неохотно вклю­чил меня в список делегатов в порядке замены. И когда Олег Игна­тьев из Военно-промышленной комиссии не смог поехать из-за загруженности работой в Москве, меня включили в советскую деле­гацию как представителя «Биопрепарата».

Нас было тринадцать человек, столько же иностранцев приез­жало к нам в январе. В группу входили и ученые, и военные, и дип­ломаты, и … шпионы.

Полковник Никифор Васильев из 15-го Управления возглавлял группу военных из семи человек, включая сотрудника отдела кон­троля над вооружениями Минобороны и переводчика. Один даже признался, что работает на советскую разведку. Это был полковник ГРУ. Он предупредил нас, что всем, кто будет интересоваться, следу­ет говорить, что он из Министерства здравоохранения.

Представителей «Биопрепарата» было значительно меньше. Вместе со мной в делегацию’входили Григорий Щербаков, возглав­лявший научную работу, Лев Сандахчиев из «Вектора» и генерал Ураков из Оболенска. То, что мы оказались с генералом в одной группе, было неприятно для нас обоих. Ураков подчеркнуто игно­рировал меня с тех пор, как я сказал, что ему следует покончить с собой после путча. Из Министерства иностранных дел было лишь два человека.

Меня интересовала не только возможность посмотреть на до­стижения американцев. Я уже не был так уверен, как раньше, в том, что американцы больше не занимаются бактериологическим ору­жием.

За несколько недель до отъезда всю делегацию пригласили на специальное совещание в Генштаб. На большом столе в центре комнаты лежали карты и сделанные со спутников фотографии Со­единенных Штатов. Офицер ГРУ с деревянной указкой в руках рас­сказал нам о четырех объектах, которые мы должны были посе­тить: USAMRIID в Форт-Детрике; испытательный полигон Дагвей возле Солт-Лейк-Сити, штат Юта; Пайн-Блаф арсенал в Арканзасе и Солк-Центр в Свифтвотер, штат Пенсильвания.

Мы рассматривали карты, а он показывал нам подозрительные сооружения. В USAMRIID им оказалось большое круглое здание, по­хожее на камеру для испытания взрывчатых веществ. В Пайн-Блаф на фотографии было зафиксировано движение «контейнеров с бактериологическим оружием».

Эти данные меня ошеломили. Почему я раньше об этом не знал? Напрашивался только один вывод: наши наконец решили провести серьезную разведоперацию.

Я вовсе не сожалел о своем желании закрыть программу по раз­работке бактериологического оружия. Просто меня удивляло, что Калинин не напрасно старался сохранить наши объекты для иссле­дований по биовооружениям и их производству.

Правильно определить предназначение того, что нам покажут, бы­ло нелегкой задачей, так как согласно договору мы не должны были иметь при себе специального измерительного оборудования. Я улыб­нулся, вспомнив потасовку из-за карманного фонарика Криса Дэвиса.

Накануне нашего отъезда Калинин сказал:

—   Что бы вы там ни увидели, вы должны привезти доказательст­ва того, что американцы производят бактериологическое оружие.

В среду 11 декабря 1991 года вечером мы приземлились в Ва­шингтоне. Разбирая свой багаж в советском посольстве, мы вдруг узнали, что Советского Союза больше не существует.

По американскому телевидению сообщили, что руководители России, Белоруссии и Украины 8 декабря заявили об образовании Содружества Независимых Государств, а это реально означало рас­пад СССР.

—   Какой ужас, — отреагировал Григорий Берденников, член де­легации от Министерства иностранных дел, который потом стал замминистра иностранных дел России.

—  Да, — согласился я, — Горбачеву теперь не на что надеяться. Берденников покачал головой.-

—  Вы не понимаете, — объяснил он, — мы с вами граждане несу­ществующего государства. Американцы, вероятно, отправят нас об­ратно, так как мы никого здесь не представляем.

Но американцы никак на это не отреагировали, и следующим утром на эту тему не было сказано ни слова.

Нас повезли в большом автобусе через весь штат Мэриленд. В окно я видел лишь непонятные указатели на шоссе и большие ав­томобили, проносившиеся мимо с огромной скоростью. По при­бытии в Форт-Детрик я вздохнул с облегчением — наконец-то зна­комое место.

Раньше здесь был тренировочный лагерь и аэродром амери­канской национальной гвардии, сейчас же возвышались здания из кирпича и бетона. Вдоль некоторых сооружений были проложены большие трубы и находилась башня — наверное, нагревательная ус­тановка. Внешне этот объект напоминал фармацевтический завод. Мы свернули с шоссе и въехали в главные ворота. На противопо­ложной стороне дороги мы заметили здание ветеринарной боль­ницы.

Полковник Рон Вильяме, начальник Форт-Детрика, произнес приветственную речь и передал полномочия Чарльзу Бейли.

Бейли, заместитель начальника USAMRIID, занимал в Америке положение, аналогичное моему в России. Легкий в общении чело­век, с мягким протяжным оклахомским говорком, он был, скорее, ученым, нежели военным. Встретившись впервые в Форт-Детрике, мы еще не знали, что у нас с ним окажется так много общего. Все­го через несколько лет нам предстояло вместе работать в биотех­нологической фирме в Вирджинии, а также стать профессорами одного университета.

При встрече я насторожился: Бейли постоянно улыбался.

Уже потом он рассказывал, что, заметив мой угрюмый взгляд, решил, что перед ним шпион. Но чем больше хозяева улыбались, тем более настороженными мы становились.

Американцы вручили нам план территории и спросили, что бы мы хотели увидеть. Наскоро посовещавшись, мы выбрали здание большой лаборатории. Инженеры, одетые в белые халаты, объяс­нили, что занимаются поисками противоядия к токсинам, выраба­тываемым некоторыми животными и моллюсками. На мой взгляд, они вели себя слишком открыто и слишком по-дружески, с легкос­тью отвечали на наши вопросы, и я уже не надеялся найти хоть что-то, скрытое от наших глаз. Я посоветовал коллегам быть более на­стойчивыми и дотошными.

Вернувшись в автобус, полковник Васильев, взяв в руки нашу карту, подозвал к себе одного из сопровождающих.

—  Что это за здание? — спросил он, показывая на округлое стро­ение. На совещании в Москве его демонстрировали нам как камеру для испытаний.

Американец смущенно повернулся к остальным сопровождаю­щим нас американцам, показывая им план Васильева.

—  Но там ничего нет, — воскликнул один из них.

Я про себя усмехнулся: «Они нас что, за дураков держат?»

Мы настоятельно попросили американцев подвезти нас к высо­кому сооружению, напоминающему перевернутый рожок мороже­ного. Через раскрытые настежь двери виднелись кучи какого-то се­рого порошка.

Через переводчика мы поинтересовались у Бейли, что это. Ус­лышав ответ, переводчик улыбнулся.

— Он говорит, что это соль.

— Соль? — удивились мы.

— Ну да! Чтобы посыпать дороги зимой.

Васильев, все еще сомневаясь, подошел к одной из куч и попро­бовал порошок на вкус.

— Ну, что там? — не терпелось нам узнать. Полковник смущенно подтвердил:

— Соль.

Мы посетили лабораторию, в которой занимались, как нам ска­зали, поиском вакцины от сибирской язвы. В этом крохотном по­мещении работали лишь два специалиста, поэтому о производстве оружия говорить не приходилось, ведь у нас этим занимались, по меньшей мере, две тысячи человек.

В одном из помещений кто-то из наших военных вдруг без пре­дупреждения забрался на стул и начал, к ужасу хозяев, снимать по­толочную плитку. Непонятно, что этот человек рассчитывал найти под потолком, ведь мы тогда находились на втором этаже двухэ­тажного здания. Он застал американцев врасплох, и после этого случая улыбка Бейли несколько поблекла.

Наши подозрения были небезосновательны. Хотя мы и не име­ли четкого представления о сегодняшнем состоянии американской программы по бактериологическому оружию, но знали, что они способны на многое.

Уже в Америке, работая над историей секретных американских и российских программ, я был просто поражен, когда узнал, на­сколько близки мы были в наших исследованиях в период с 1945 по 1969 год. Одни и те же вирусы, одинаковые типы аэрозолей ис­пользовались и в наших, и в американских экспериментах, прово­димых примерно в одно и то же время.

С Биллом Патриком, который до 1969 года отвечал в Форт-Дет-рике за разработку бактериологического оружия, мы вместе рабо­тали над вышеупомянутой историей исследований. Он был одним из немногих американцев, разбиравшихся в технологии производ­ства биологического оружия. Опытный микробиолог, обладавший чувством юмора, он сделал значительный вклад в разработку ору­жия на основе чумы и туляремии. Сейчас Патрик стал одним из ве­дущих американских экспертов по биозащите.

Так вот, этот ученый тоже заметил сходство программ:

—  Когда мы начинали над чем-то работать, — говорил он мне, ­то вскоре и вы приступали к аналогичным исследованиям. Удиви­тельно, что две такие далекие друг от друга страны двигались од­ним и тем же путем в науке.

Сходство наших исследований могло быть не только результа­том простого совпадения. Павел Судоплатов, бывший генерал КГБ, дал такое разъяснение в своих мемуарах, изданных в 1996 году. Этот человек практически открыто заявил, что и в 40-е, и в 50-е го­ды добытые разведкой секретные материалы американских иссле­дований по биологическому оружию регулярно направлялись в Москву. Он сам передавал их в лабораторию «Икс», которую воз­главлял ведущий ученый из Академии наук СССР.

В описанной им лаборатории «Икс» я сразу же узнал 12-ю лабора­торию, находящуюся в ведении Первого главного управления КГБ, где мой приятель Валерий Бутузов работал много лет над изобретением методов убийств при помощи биологических веществ. Возможно, КГБ мог поделиться этой информацией и с другими организациями, зани­мавшимися программой разработки бактериологического оружия.

Из статей, публикуемых в американской и европейской науч­ной печати, мы, конечно, получали много важных данных, но све­дения о том, какие виды бактерий изучались, какие питательные среды использовались, какие аэрозольные рецептуры разрабаты­вались, были строго засекречены американцами. Без информатора здесь не обошлось. Патрик рассказывал мне, что никто из работав­ших с ним не подозревал о наличии шпиона в американских лабо­раториях, исследовавших бактериологическое оружие, но все же он согласился, что факты говорят об обратном.

США позже других приступили к разработке биологического оружия. Великобритания и Канада начали исследовать бактериоло­гические вещества и методы их доставки еще в начале 40-х годов. А президент Рузвельт подписал программу разработки такого ору­жия только в марте 1943 года, через пятнадцать месяцев после вступления США во Вторую мировую войну. По словам Патрика, американцам ничего не было известно о том, что наша программа была основана еще в 1920-е годы.

Вполне возможно, их это мало интересовало. Американцы все­гда довольно скептически относились к биологическому оружию.

В 1941 году, перед нападением японцев на Перл-Харбор, ми­нистр обороны Генри Стимсон попросил доктора Фрэнка Джуэтта, тогдашнего президента Американской национальной академии на­ук, создать рабочую группу по изучению возможности применения бактериологического оружия. Изучив отчет, представленный этой группой, Стимсон не изменил своего мнения о биовооружении: «Биологическое оружие — это грязное дело», — писал он Рузвельту в 1942 году.

Стимсон считал, что преимущества биологического оружия со­мнительны, но тем не менее допускал то, что «любые методы, кото­рые дают преимущество при ведении боевых действий, будут, несо­мненно, использованы». Американцы не относились серьезно к этому виду вооружения, пока их английские и канадские союзники не отметили, что немцы применяли сап против румынской кавале­рии уже во время Первой мировой войны. Значит, возможно, они имеют уже различные виды бактериологического оружия. Канадцы приспособили экспериментальную сельскохозяйственную стан­цию в Саффилде, Альберта, для проведения опытов с сибирской яз­вой. В южной Англии старый завод по производству химического оружия в Портон-Дауне использовался для тех же самых целей.

Для проведения совместных исследований по биологическим вооружениям с британскими и канадскими коллегами в Америке был создан секретный центр — Служба военных исследований (WRS). Его первым директором стал Джордж У. Мерк, президент крупнейшей американской фармацевтической компании. Под его руководством этот центр скоро стал ведущим в области исследова­ний биологического оружия для сил альянса.

Мерк создал своеобразный «мозговой центр», в котором рабо­тали ученые из университетов и частных фирм. Служба военных исследований располагалась на четырех объектах: на участке в во­семьсот гектаров в Хорн-Айленде около Паскагула, штат Мисси­сипи; на полигоне по испытанию химического оружия в Дагвее, в Юте; на двух тысячах пятистах гектарах оружейного комплекса в Терр От, штат Индиана, и на старом полигоне Национальной гвардии в Фредерике, штат Мэриленд.

Последний объект, переименованный в Форт-Детрик, считался основным. Он был строго засекречен, как и Лос-Аламос, где ученые пытались создать первую атомную бомбу. В военные годы в Форт-Детрике работали более ста семидесяти специалистов, изучавших сап, бруцеллез, холеру, дизентерию, чуму и тиф.

Самый большой проект был посвящен сибирской язве. Была создана установка по производству сибирской язвы с резервуара­ми объемом в пятьдесят тысяч литров. Ученые добились больших успехов, и Англия в сентябре 1944 года заказала им полмиллиона бомб, начиненных спорами сибирской язвы.

Ни один из видов биологического оружия, разработанного в Америке, не был использован во время Второй мировой войны. Опасения, что немцы применят подобное оружие при бомбарди­ровках английских городов или в день «Д»*, были напрасными. По­сле окончания войны президент Трумэн какое-то время не расста­вался с идеей применить против Японии вещества, уничтожающие как живую силу противника, так и посевы на полях.

Америка так и не использовала накопленное бактериологичес­кое оружие, но остались исследовательские и технологические ба­зы, а также секретные объекты, ничуть не меньшие, чем те, на кото­рых занимались ядерным оружием. Некоторые из них были сначала законсервированы, но, после того как стало известно о работах в 731-м подразделении японской армии, обсуждение свертывания американской бактериологической программы прекратилось.

И мы, и американцы узнали о применении японцами биологи­ческого оружия от военнопленных и из захваченных документов. Допрашивали руководителей подразделения 731 ученые из Форт-Детрика. Чтобы избежать наказания за военные преступления, японцы подробно описали свою программу. Их показания убедили Вашингтон, что подобное оружие можно производить в большом количестве и применять с большей эффективностью, чем это счи­талось ранее. Британцы пришли к такому же заключению и реши­ли переоснастить свои исследовательские и экспериментальные объекты в Портон-Дауне и полигон для проведения испытаний на острове Скоттиш в Груйнарде.

Американцы также развернули комплексную программу по разработке бактериологического оружия, которая продолжалась более двадцати лет. Причем гонка вооружений в этой сфере была не менее опасной, чем ядерная.

Начиная с 1951 года в Форт-Детрике и на других объектах раз­рабатывали вещества, с помощью которых можно было уничто­жать посевы пшеницы в Советском Союзе и рисовые поля в комму­нистическом Китае. Патогенные микробы хранились в Эджвудском арсенале в Мэриленде и в арсенале Роки-Маунтин под Денвером, где одновременно производился оружейный плутоний.

Американские разработчики биооружия продолжали исследо­вать бактерии и вирусы, такие, как туляремия, венесуэльский энце­фаломиелит лошадей и стафилококковый энтеротоксин В. Аэрозо­ли испытывались на животных на острове Дезерет в Тихом океане и на полигоне в Дагвее, Юта. Как и мы, они проводили испытания с применением моделей оружия в городских районах.

Опыты на людях были проведены в 1955 году на добровольцах из религиозной организации «Адвентисты седьмого дня», которые согласились на участие в экспериментах в обмен на освобождение от службы в армии. В рамках проекта Белек (или Операция CD — 22) на молодых людях испытывали лихорадку Ку, которая не является смертельной и лечится антибиотиками.

К концу 19б0-х годов американцы провели исследование двад­цати двух видов микроорганизмов и намеревались начать работы над геморрагическими лихорадками, такими, как боливийская ли­хорадка и лихорадка долины Рифт. Ученые из Форт-Детрика также запланировали работы в области генной инженерии, но их про­грамму решили закрыть.

Комиссия, возглавляемая президентом Никсоном, порекомен­довала прекратить эксперименты с бактериологическим оружием.

Сомнения американцев в эффективности биологического ору­жия не исчезли окончательно. В конце 60-х общественность была возмущена применением химического и бактериологического оружия во время войны во Вьетнаме. У Форт-Детрика и возле дру­гих объектов по всей стране ежедневно устраивались пикеты. 25 ноября 1969 года президент Никсон подписал указ о запрещении использования биологического оружия. Президент пообещал на­править высвобожденные средства на оборонные цели: иммуниза­цию и биозащиту.

Мы не поверили ни единому слову из этого указа. Даже после приказа об уничтожении огромных запасов американского бакте­риологического оружия и увольнении двух тысяч специалистов, ученых и инженеров, у нас говорили о том, что в США только еще больше засекречивают данную область исследований.

Никсон передал большую часть зданий в Форт-Детрике Нацио­нальному институту рака. Это должно было продемонстрировать, что Соединенные Штаты перековали мечи на орала. Но мы узнали, что на его месте начал действовать небольшой военный объект -USAMRIID, на котором велись работы по биозащите. С ним сотруд­ничали многие бывшие разработчики бактериологического ору­жия, в их число входил и Билл Патрик. Даже при условии, что наша разведка не могла найти доказательств проведения исследований по наступательным вооружениям, не могло быть никаких сомне­ний, что работы эти расширялись и набирали силу год от года.

Сообщения в прессе и материалы слушаний в конгрессе пока­зывали, что многие влиятельные американцы догадываются об этом. Все это укрепляло наши подозрения, что USAMRIID, как и «Би­опрепарат», скрывает от мира свои истинные цели. Некоторые аме­риканские эксперты обвиняли ЦРУ (в его ведении с 1952 года на­ходился секретный объект в Форт-Детрике) в том, что оно продолжает разрабатывать и хранить бактериологическое оружие и после 1969 года. Конечно, в ЦРУ отрицали такие обвинения, но мы-то знали цену официальным заявлениям разведслужб.

Уже в первые дни своего пребывания в Америке наша делегация поняла, что нам потребуется недюжинный ум, чтобы докопаться до истины.

Самолет, предоставленный нашей делегации вице-президен­том Дэном Куэйлем, доставил нас в Солт-Лейк-Сити, штат Юта. Хо­рошая еда и разнообразие напитков заставили меня с улыбкой вспомнить беспокойный прошлогодний полет в Сибирь. На пути из аэропорта я в изумлении глазел на прекрасно заасфальтирован­ные автострады, на магазины и красивые дома, в которых жили американцы.

Своими впечатлениями мне не хотелось делиться с остальными членами делегации: Сандахчиев уже бывал в Соединенных Штатах и просто посмеялся бы над моей наивностью, а Ураков и сотрудни­ки Министерства обороны были слишком увлечены разработкой стратегии поведения.

Когда мы прибыли на испытательный полигон в ста километ­рах от столицы штата Юта, нас встретил полковник Фрэнк Кокс, начальник Дагвея. С обезоруживающей откровенностью он изло­жил историю бактериологических и химических испытаний на по­лигоне, действующем с 1942 года, и убеждал нас, что с 1969 года ни один вид оружия здесь больше не испытывается.

На территории полигона находилось более шестисот строе­ний. Дагвей показался нам более интересным, чем Форт-Детрик.

Нас проводили на большой комплекс с громким названием Ла­боратория биологических наук. Увидев десяток зданий на фоне пу­стынного ландшафта из кактусов, я мгновенно насторожился.

Их вид чем-то напомнил наш комплекс в Степногорске. Здесь были и ангары для дезинфекционного оборудования, и приспо­собления для перевозки животных, а внутри некоторых зданий я рассмотрел небольшие отсеки, похожие на те, которые есть в на­ших санитарных коридорах и где мы надеваем защитные костюмы. Одно небольшое здание было похоже на объект для проведения опытов. Вблизи оно оказалось характерным строением с толстыми стенами и неплотно прилегающей крышей — это говорило о том, что его использовали для хранения взрывчатых веществ. В других зданиях комплекса мы заметили комнаты с оборудованием, похо­жим на то, которое у нас используют при вскрытии животных.

Внутри не оказалось ни животных, ни клеток, и вообще ника­ких следов деятельности, сопутствующей экспериментам с бакте­риологическим оружием. Комплекс оставлял общее ощущение за­пущенности: дверные петли заржавели и поскрипывали при открывании, в некоторых помещениях на стенах облупилась крас­ка. В этих громадных помещениях работали всего десять сотрудни­ков.

Помощники Кокса рассказали нам, что сейчас объект использу­ется для испытаний моделей, имитирующих биологическое ору­жие. Как нас проинформировали, в основном здесь ведутся работы по исследованию методов защиты войск и военного оборудования от бактериологических и химических нападений. Они также пока­зали нам лабораторию, испытывающую приборы, определяющие присутствие бактериологических веществ в воздухе.

На другие объекты нас отправили на вертолетах. Сопровожда­ющие лица отвечали на любые наши вопросы без видимых колеба­ний. Это произвело на меня впечатление, хотя я знал, что наши специалисты тоже были хорошо проинструктированы.

—   Здесь ничего интересного не происходит, — заключил Сан­дахчиев.

Ураков промолчал, но было заметно, что военные чем-то обес­покоены.

Пока мы летели в Арканзас на следующий объект, то возбужден­но переговаривались шепотом.

—   Вся поездка — сплошная показуха, — выразил свое мнение Ва­сильев, подсевший ко мне. — Они не собираются ничего нам сдавать.

Действительно, американцы довольно успешно скрывали дока­зательства своей истинной деятельности, но это только усилило мои подозрения.

Арсенал Пайн-Блаф в Арканзасе во время Второй мировой вой­ны производил химическое оружие. В 1953 году объект расширили, чтобы производить там биологическое оружие, но потом, в 1969 году, его передали в ведение Управления по контролю за про­дуктами питания и лекарствами (FDA) для проведения гражданских исследований.

Объект в Пайн-Блаф был тоже похож на наши собственные объекты. В одном из зданий стояли огромные серовато-голубые ре­зервуары, обычно используемые для обработки зараженных отхо­дов. У нас тоже были подобные. Когда наши гиды открыли дверь и пригласили нас войти, я заметил, что пол в здании покрыт толстым слоем пыли. Сами резервуары были накрыты защитным материа­лом, потрескавшимся от времени. Когда я бродил по помещению, то заметил на полу черный блокнот, поднял его, стряхнув пыль, и быстро пролистал. Прочесть рукописный текст не смог, но год, ког­да были сделаны записи, выделялся четко — 1973.

Мы прошли в другое здание, где когда-то наполняли бомбы би­ологическими веществами. Оно было полностью реконструирова­но и разделено на лаборатории, где американские биологи работа­ли с подопытными животными.

Когда мы узнали, чем здесь занимаются, у нас загорелись глаза. В Пайн-Блаф американцы переоборудовали старый оружейный за­вод и превратили его в медицинский центр исследований иммуно-подавляющих веществ, которые не дают организму вырабатывать естественную защиту от вторгшихся бактерий.

Эти исследования важны для трансплантологии, когда необхо­димо предотвратить отторжение пересаженных органов. Зайдя в центр, мы увидели, как лаборанты пересаживали кусочки птичьей кожи и другие органы подопытным мышам.

Мы проговорили с учеными несколько часов подряд к явному неудовольствию некоторых военных из нашей группы, не имев­ших отношения к науке. Сандахчиев задавал бесконечные вопро­сы. Тогда я убедился, что американцы здесь не занимаются больше биологическим оружием.

Но военные с этим не согласились, и это скоро поставило нас в очень неловкое положение. Во второй день пребывания в Арканзасе я сел в автобусе рядом с неким полковником Зюковым — чиновником из Министерства обороны. Пока наши сопровождающие показывали нам разные строения, проплывающие за окном, я невольно задремал.

Внезапно мой сосед начал орать:

— Остановите автобус! Остановите немедленно! Я проснулся:

— Что случилось?

Зюков показывал на металлическое сооружение, стоящее на возвышенности.

— Мы должны его проверить, — заявил полковник.

— Не смешите, это — водонапорная башня, — ответил я.

— А я так не считаю, — возразил он.

Мы остановились, и полковник побежал к строению и начал взбираться на него все выше и выше. Сидящие позади меня амери­канцы давились от смеха, кто-то даже щелкнул фотоаппаратом.

Именно в тот момент я понял абсурдность поставленной перед нами задачи. Можно путешествовать неделями, и это ничего бы не дало. В Америке наверняка имелись другие места, где проводились засекреченные работы с бактериологическим оружием, но мы-то попросили показать именно то, что видим сейчас. Я вспомнил, с какой убежденностью представитель ГРУ рассказывал о доказатель­ствах ведения американской стороной работ по биологическому оружию и показывал результаты фоторазведки.

Мы были жертвами собственной легковерности. Я пришел к убеждению, что советское руководство все время знало, что у аме­риканцев после 1969 года нет серьезной программы по бактерио­логическим вооружениям… Ведь наша разведка, одна из самых луч­ших, так и не предъявила ни одного реального доказательства обратного. Но, чтобы держать нас в состоянии напряжения, нужна была угроза, хоть и фиктивная. Советская программа по бактерио­логическому оружию, изначально выросшая на почве наших стра­хов и неуверенности, давно стала заложницей кремлевских поли­тиков. Это было объяснением, почему Крючков хотел закрыть нашу программу в 1990 году и почему такие чиновники, как Калинин и Быков, отказались это сделать.

В городке Литл-Рок, в пятидесяти километрах от Пайн-Блаф, я и Щербаков сидели в баре отеля Эксельсиор. И вдруг увидели спешащих куда-то людей. Из любопытства мы пошли за ними в большую комна­ту, примыкавшую к холлу. Там столпился народ, кто-то смеялся, кто-то махал руками. Светловолосый молодой человек стоял на возвышении и, подняв руки, благодарил за поддержку. Щербаков, который немно­го знал английский и следил за текущими событиями в Америке, ска­зал, что этот энергичный улыбающийся человек только что объявил, что выставляет свою кандидатуру на выборах президента США.

— Он губернатор, — пояснил Щербаков, — но шансов у него ма­ло. Еще никто из Арканзаса не становился президентом.

Перед нашим отъездом из Пайн-Блаф директор вручил каждо­му диплом, удостоверяющий, что мы «арканзасские путешествен­ники». Там стояла подпись губернатора Билла Клинтона.

Солк-Центр в Свифтвотере, на севере Пенсильвании, был по­следним в списке намеченных для посещения объектов. Он оказал­ся обычным исследовательским институтом, где разрабатывались вакцины, и не имел отношения к военной программе. Уставшие, мы вернулись в Вашингтон. Приближались рождественские кани­кулы, которые, ко всеобщему облегчению, и положили конец раз­говорам о бактериологическом оружии.

В последний день в Америке у нас была обзорная экскурсия по столице. Лиза Бронсон, сотрудница Министерства обороны, приез­жавшая осенью в Москву согласовывать сроки нашего визита, по­всюду сопровождала нас. Эта остроумная, живая женщина лет тридцати пяти знала уже почти всех нас. Она часто расспрашивала о советской программе по созданию биологического оружия. Есте­ственно, мы отрицали, что такая программа вообще существует, но я восхищался ее настойчивостью.

Во время экскурсии к Белому дому мы постарались направить наш разговор в иное русло:

—  А сколько сейчас в Америке зарабатывают ученые? — спросил кто-то.

Переводчика не было рядом, так что переводил Сандахчиев, до­статочно хорошо знавший английский.

—  Это зависит от вашего опыта, — ответила Бронсон, — ученые, работающие в государственном секторе, зарабатывают от пятиде­сяти до семидесяти тысяч долларов в год, в частных фирмах они могут получать и до двухсот тысяч долларов.

Мы в изумлении уставились на нее. В России ведущие ученые могли рассчитывать не более чем на сто долларов в месяц. Набрав­шись храбрости, я спросил:

— А с моим опытом можно было бы найти здесь работу?

— При условии знания английского, — с улыбкой ответила жен­щина.

— Отлично! — обрадовался я, услышав перевод. — Тогда, если я когда-нибудь приеду сюда, вы мне поможете?

Мои спутники рассмеялись, и я вместе с ними.