Корпус Ю7

Омутнинск был похож на растрево­женный улей — всюду кипела работа. Вну­три комплекса возвышались только что построенные корпуса. Комплекс по про­изводству бактерий туляремии должен был разместиться в трехэтажном сером здании.

Корпус 107 был сконструирован по принципу «здание внутри здания». Там предстояло работать со смертельно опас­ными для человека патогенами, и нужно было сделать все возможное, чтобы ис­ключить малейший риск их попадания в окружающую среду.

Корпус 107 имел довольно большую Зону I. Там же были расположены ад­министративные помещения и служба охраны, а также лаборатории, где про­водились работы с неинфекционными микроорганизмами. Сотрудники в белой

спецодежде сновали по коридорам. Солнечный свет, вливавшийся в большие окна, освещал стены, увешанные лозунгами типа «Пяти­летку — в четыре года!», «Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза!» Даже если вы проведете в Зоне I целый день, вы ничего не узнаете о том, что происходит в глубине здания, там, где располагалось основное производство.

На территории Зоны II размещались лаборатории, где шли работы с патогенными микроорганизмами, клетки для подопытных животных и гигантские ферментаторы, почти упиравшиеся в крышу здания. Зо­на III, расположенная внутри территории Зоны II, бьиа заставлена длинными рядами центрифуг, мельниц и сушильных аппаратов.

Внутренние Зоны II и III были оборудованы автономной систе­мой подачи воздуха. Шумно работающие турбины подавали воздух через трубопровод в вентиляционную решетку, поддерживая атмо­сферное давление внутри помещения ниже обычного, чтобы воз­дух не проникал в Зону I. Сквозь многочисленные отверстия в по­толке разбрызгивалась перекись водорода. Характерный запах этого дезинфицирующего средства преследует меня всю жизнь. Но запах — это еще не самое страшное. В течение десяти или чуть бо­лее лет, что я проработал в лаборатории, мои черные волосы все­гда были слегка обесцвечены.

Кругом подстерегали невидимые опасности. Достаточно было только сделать одно неверное движение: неловко повернуться, не­уклюже взмахнуть рукой — и это могло повлечь за собой очень не­приятные последствия. Мы все знали о той угрозе, которая исхо­дила от Зон II и III, но мы были еще очень молоды и оттого чувствовали себя неуязвимыми. Мы считали себя хранителями тайн, жрецами таинственного культа, ритуалы которого нельзя до­верить простым смертным.

В марте 1983 года, поздним воскресным вечером, в квартире за­звонил телефон. Я поспешно схватил трубку. Лена уже спала, и я бо­ялся ее разбудить.

Звонил Назил, начальник ночной смены.

— Быстро сюда! — сказал он. — У нас проблемы!

Поспешно одевшись в темноте, я помчался по территории ком­плекса.

Оказавшись в Корпусе 107, я свернул в коридор, который вел к Зоне II. Этот коридор назывался «санитарным пропускником» и представлял собой лабиринт переходов между небольшими сте­рильными комнатами. Дверь с кодовым замком вела в следующий сектор здания. Код менялся каждую неделю.

В раздевалке я сбросил с себя одежду и вошел в другую комнату, где за столом сидела молоденькая медсестра. Мы несколько раз встреча­лись с ней на территории комплекса, когда она выгуливала большую собаку здороваясь кивком головы. Но сейчас, наткнувшись на нее, со­вершенно голый, я пришел в замешательство. Она с невозмутимым видом, молча сунула мне под мышку термометр, потом внимательно осмотрела каждый дюйм моего тела, особенно тщательно проверив зубы и десны. Это была обычная процедура, так как любая, самая кро­хотная царапинка, даже свежий порез от бритья могли стать причи­ной проникновения в организм болезнетворных микробов.

Я прошел в следующее помещение и принялся натягивать на се­бя специальную одежду: комбинезон, носки и длинные кальсоны, капюшон, респиратор, защитные очки, ботинки и перчатки. Про­цедура раздевания происходила в обратном порядке, перчатки снимались в последнюю очередь. Несмотря на многочисленные тренировки, я все равно никак не мог уложиться в те пять минут, которые отводились на одевание-раздевание. Но в тот вечер я очень спешил.

Назил ждал меня внутри Зоны П.

Пока мы шли, он рассказал мне, что произошло. Давление воз­духа, подававшегося в помещение, где проводились опыты с туля­ремией, стало резко падать. За час до этого в помещении работала одна из сотрудниц из числа технического персонала. Она вполне могла забыть закрыть вентиль.

Назил спешил, его смена скоро заканчивалась. Было уже 11 ча­сов вечера. Проводив меня до дверей комнаты, где, по его словам, упало давление воздуха, он уже собрался зайти и вдруг остановил­ся в нерешительности.

— Не волнуйся, — успокоил его я. — Я посмотрю сам.

Улыбнувшись, он ушел. Я открыл дверь и зашел внутрь. В поме­щении было темно. Пошарив рукой по стене, я попытался отыскать выключатель. Когда наконец в комнате вспыхнул свет, я глянул под ноги и обмер: оказывается, на полу было мокрое пятно от пита­тельного раствора, в котором выращивали возбудитель туляремии, и я стоял прямо в середине!

Пятно было светло-коричневого цвета, что говорило о наивыс­шей концентрации микроорганизмов. Разлившейся жидкости бы­ло немного, но этого количества хватило бы, чтобы заразить туля­ремией все население Советского Союза.

Я застыл на месте и стал звать Назила. Потом я услышал, как он со всех ног бежит ко мне по коридору.

От того места, где я стоял, до двери было всего полметра, но я оказался в ловушке. Ступив за дверь, я неминуемо разнес бы инфек­цию по коридору, откуда она без труда распространилась бы по всем зонам.

Стараясь не выдать своего волнения, я крикнул Назилу, чтобы он побыстрее принес любое дезинфицирующее средство. Через минуту он уже протягивал мне в полуоткрытую дверь бутыль с пе­рекисью водорода.

Я поднял ногу и вылил все содержимое бутылки на ботинок. Сделав шаг назад, я взял у него из рук вторую бутыль. Так, шаг за ша­гом, поливая себе на ноги, я добрался до коридора.

К тому времени, когда я выбрался из комнаты, трое специалис­тов, работавших в других частях зоны, примчались на помощь. Ве­роятно, изменение давления воздуха послужило причиной того, что жидкость вытекла из емкости наружу. Закрыв дверь, я приказал продезинфицировать все, до чего я успел дотронуться, а потом и само помещение.

Через санитарный коридор я вернулся назад, продезинфициро­вался, стащил с себя ботинки и защитный костюм, принял душ и вновь подвергся тщательному медицинскому осмотру. Медсестра удостоверилась, что со мной все в порядке.

Поздравив себя с тем, что на этот раз все обошлось, я попытал­ся вообразить, что произошло бы, если бы я поскользнулся на мо­кром полу. И хотя туляремия не всегда заканчивается смертью, но здесь мы испытывали более смертоносные штаммы бактерий.

Когда все снова собрались в Зоне I, я посоветовал Назилу и ос­тальным сотрудникам принять антибиотики, которые мы всегда имели на экстренный случай.

Я поднялся в кабинет и позвонил Савве Ермошину, начальнику УКГБ в Омутнинске. Позже Савва работал со мной в Москве, в Уп­равлении «Биопрепарата».

—   Савва, прости, что разбудил, — сказал я, — просто хотел, чтобы ты знал: сегодня вечером в Корпусе 107 произошла небольшая утечка бактерий туляремии.

От него, конечно, не требовалось немедленного принятия ка­ких-либо мер. Однако по правилам мы должны были докладывать в КГБ обо всех происшествиях на предприятии.

—  Кто-нибудь пострадал? — спросил он осипшим голосом.

—   Нет, все под контролем, — ответил я, — мы сами все убрали. Так что тебе не о чем беспокоиться.

Повесив трубку, я бросил взгляд на часы. Было почти два часа ночи. В такое время нет смысла звонить в Москву. Решив подождать до утра, усталый, я отправился домой.

—   Что случилось? — сонно спросила Лена, когда я осторожно на цыпочках прокрался в комнату.

—  Ничего страшного, — ответил я, — спи!

На следующий день после обеда мне позвонил Калинин.

—   Я все утро разыскиваю тебя, а мне твердят, что ты на каком-то совещании, — кричал он. — Как ты можешь сидеть на совеща­нии, когда из вашего помещения туляремия течет прямо на зем­лю?!

Решив подождать с докладом до утра, я поступил опрометчиво. Ермошин, как вскоре выяснилось, знал существующие инструкции намного лучше меня. Повесив трубку после нашего с ним коротко­го разговора, он немедленно проинформировал начальника ки­ровского Управления КГБ о происшедшем. Оттуда сразу же после­довал звонок в Москву, а утром доложили уже непосредственно Калинину.

Случившееся быстро успело обрасти вымыслами. Что там полу­сонный Ермошин доложил своему начальству, не знаю, но речь шла уже об эпидемии, угрожавшей целому региону.

Я попытался успокоить Калинина, но он мне не верил. А вот КГБ он верил абсолютно.

—  Первым же поездом отправлю к вам своего человека, — пообе­щал он.

На следующее утро я встретил генерала Льва Ключерова, руко­водителя научного отдела «Биопрепарата». Его лицо бьио багро­вым, казалось, что он весь кипел от ярости.

—   Даже не пытайтесь что-либо от меня скрыть, — заявил он сра­зу же. — Со мной это не пройдет.

Проводив его в кабинет, я подробнейшим образом рассказал обо всем. Ключеров немного успокоился. Однако под конец заявил, что желал бы убедиться лично в том, что никто не заболел.

Так оно и было. Если не считать меня самого…

В конце беседы с Ключеровым меня начало знобить, потом подступила тошнота, причем все произошло очень быстро, и мне захотелось обхватить голову руками. Я подумал, что это просто простуда. К тому же я слишком много работал. Но чувствовал я се­бя настолько плохо, что сообразил: простуда тут ни при чем. Лицо у меня горело: начинался жар.

—   Что это с тобой? — участливо спросил меня Ключеров. — Ты выглядишь так, словно одной ногой в могиле.

Я выдавил из себя слабую улыбку:

—   Ночью почти не спал. Думаю, крепкий чай мне бы не поме­шал.

Как только генерал ушел, я помчался домой. У меня уже не оста­валось никаких сомнений в том, что со мной происходит: я зара­зился туляремией. Она начинается, как грипп, и стремительно рас­пространяется по всему организму.

Дома я кинулся к книжным полкам, где стояли медицинские учебники, и принялся лихорадочно листать все, что только мог найти об инфекционных болезнях. Пришлось долго ломать голову, что делать дальше, так как в лекарствах я разбирался плохо.

Если это станет кому-либо известно, то жизнь превратится в ад. Меня обвинят в попытке скрыть серьезность происшествия и пер­вым делом зададут вопрос: что это за ученый, если он не соблюда­ет самых элементарных мер предосторожности? Назилу и осталь­ным я напомнил, чтобы они обязательно приняли антибиотики, но по какой-то необъяснимой причине сам напрочь забыл об этом.

Я не мог поверить в то, что я заразился. Ведь я же несколько раз тщательно продезинфицировал одежду и принял душ. Должно быть, инфекция попала в мое тело за считанные доли секунды, ког­да я покинул санитарный коридор и вошел в душ. Но каким обра­зом? Должно быть, снимая маску и респиратор, я случайно коснул­ся лица. Микроб попал в мое тело через какую-то почти невидимую царапинку на коже или я вдохнул его.

Я знал, что могу безбоязненно оставаться дома: не было ника­кой опасности, что инфекция передастся жене или детям.

Бактерии туляремии могут попасть в организм только через по­вреждения на коже человека. Они не передаются от человека к че­ловеку, однако легко переносятся мухами, блохами, крысами и, по­пав в ранку, тут же разносятся с кровью по всему телу. Заболевание характеризуется сильным жаром, лихорадкой и ознобом и сопро­вождается невыносимой головной болью. Попав в кровь, бактерии начинают стремительно размножаться, поражая лимфатические узлы и другие органы, в том числе печень и селезенку.

Даже после того как в 40-х годах появились антибиотики, туля­ремию по-прежнему продолжали считать почти идеальным оружи­ем для использования на поле боя: благодаря быстроте, с которой она распространяется, никакой полевой госпиталь или больница не сможет справиться с огромным потоком заболевших.

Если принять меры незамедлительно, то антибиотики смогут сначала приостановить распространение болезни, а потом уничто­жить и сам микроб, на это требуется всего несколько дней. Чем поз­же приняты нужные антибиотики, тем дольше и сильнее мучается заболевший. В особенно тяжелых и запущенных случаях болезнь может тянуться месяцами.

Наилучшим средством против этой болезни считался тетра­циклин, но я не имел ни малейшего понятия о том, насколько эффективным он может оказаться против того штамма туляре­мии, с которым мы работали у себя в лаборатории. В некоторых случаях даже чрезвычайно вирулентные штаммы поддавались лечению обычными антибиотиками и довольно быстро погиба­ли.

Я позвонил жене моего друга, которая работала врачом в мест­ной больнице, и сказал, что мне срочно нужен тетрациклин. При обычных обстоятельствах потребовался бы рецепт, но в маленьком городке было легко обойти правила.

— Сколько? — спросила она без малейшего удивления.

Быстро подсчитав, я попросил тройную дозу. Все-таки в режи­ме строгой секретности есть свои преимущества! Скажем, в США вряд ли мне удалось бы безо всяких объяснений приобрести такое количество антибиотиков.

Нужно было принять сразу ударную дозу. Если бы это не срабо­тало, пришлось бы тут же лечь в больницу. Самолечение тоже име­ет свои пределы.

Через час жена моего приятеля привезла нужные таблетки. Ос­лабев, я не мог встать с кресла, поэтому дверь открыла Лена.

К концу дня мучивший меня жар стал понемногу спадать. На следующий день я остался дома, сообщив на работе, что немного простудился. К среде или к четвергу мне стало намного лучше. По­следующие десять дней я по-прежнему продолжал принимать боль­шими дозами тетрациклин, а в понедельник смог уже вернуться на работу.

Когда Лена спросила меня, что случилось, я объяснил, что в ре­зультате небольшого происшествия в одной из лабораторий подце­пил легкую инфекцию. Она ничего не знала о туляремии, посколь­ку я никогда не рассказывал о своей работе. Жена сделала вид, что объяснения ее успокоили, и, только когда мы уехали из Советского Союза, призналась, что сильно испугалась в тот день.

Инцидент удалось скрыть. Но это было еще одним подтвержде­нием опасности того, чем мы занимались.