Правильная война с «неправильным» противником. От ермоловских зачисток до сталинской депортации

Содержание военной истории прошлого составляют не только фронтальные сражения крупных регулярных армий, но и различные по масштабу и интенсивно­сти вооруженные конфликты между странами в ходе колониальной экспансии, политического или силового передела мира, когда в качестве противников разви­тых стран представали народы, значительно отставшие в темпах и уровне разви­тия, чаще всего даже не имевшие вооруженных сил. Вспомним, как велись и чем завершились войны с индейцами в XVI в. на территории нынешних США, когда коренное население вытеснялось и самым жестоким образом истреблялось. Силь­ным армиям во все времена не составляло труда сминать организованное сопро­тивление туземцев в открытых столкновениях. Но стоило последним употребить тактику затягивания войны, распыления своих сил и уклонения от сосредоточен­ ных ударов, перейти к партизанским действиям, как интервенция приобретала не­предсказуемый характер, а война превращалась в истребительную.

В большинстве регионов сопротивление, по сути, никогда не прекращалось, переходя от пассивной в активную фазу и обратно. Фактически в течение десят­ков и сотен лет на огромных пространствах Азии, Африки и Америки шла малая мировая война, в которой каждая из сторон последовательно придерживалась сугубо своего способа ведения военных действий.

Как писали авторы исследования «Армия и внутренние войска в противопо­встанческой и противопартизанской борьбе», этот способ всегда оставался неиз­менным, приобретая разве что черты, обусловленные физико-географическими особенностями местности и национальными традициями, менталитетом народа. Да и сами конфликты, как перманентные очаги, возникали по одним и тем же причинам, сохраняли формы протекания, проходили одни и те же стадии разви­тия, отличаясь лишь характером применяемого оружия, которое, однако, не ста­новилось определяющим фактором влияния на основные параметры вооружен­ной борьбы. В этом убеждает однотипное развитие конфликтов современности в регионах, где они неоднократно возгорались 100 и более лет назад, — Юго-Вос­точная Азия, Северо-Западная Африка, противостояние афганцев английским колонизаторам, масштабные партизанские действия крестьянских армий в Мек­сике, повстанческое движение на Кубе и в Южной Америке и, наконец, Кавказ.

Характерным и объединяющим для конфликтов в этих регионах стало то, что конечный успех освободительной борьбы постепенно вырастал из фактической оккупации территории и ответной эскалации малой войны. И чем полнее осуще­ствлялась оккупация, тем полнокровнее и масштабнее был ответ повстанцев, тем с большей жестокостью действовали завоеватели.

Показательны в этом отношении действия русской армии на Кавказе, длив­шиеся половину позапрошлого столетия, — Кавказская война (1817 — 1864).

После заключения с Персией в 1813 г. Гюлистанского трактата, по которому к России были присоединены западные прикаспийские владения Персии, Россия распространила свою власть на территорию Закавказья, значительно удаленную от нее и отделенную труднопроходимым хребтом Главного Кавказа. Возник во­прос об установлении нормальных отношений. Начали разрабатывать дорогу че­рез Дарьял, получившую название Военно-Грузинской. Первый раз русские, в числе 400 человек, прошли Дарьяльское ущелье в 1769 г.; затем той же дорогой они пользовались в 1770, 1784, 1795 и 1799 гг. Установилось сообщение, не обес­печенное, однако, от нападения горских народов. С 1819 г. началась борьба, про­должавшаяся почти 50 лет и постоянно сопровождавшаяся внешней агрессией.

В 1826 г. Персия без объявления войны вторглась в пределы Грузии. Ряд по­бед над персами, одержанных нашими войсками под предводительством Паске-вича, привел к заключению Туркманчайского трактата, по которому Россия при­обрела Эриванское и Нахичеванское ханства, река Араке стала пограничной. Ед­ва окончилась эта война, началась турецкая. В 1828 г. русскими войсками были взяты Каре, Ахалцых, Баязет, Поти и другие крепости, а в 1829 г. — Эрзерум. По Адрианопольскому миру к России отошли Анапа, Ахалцых, Ахалкалаки; грани­ца была проведена по Западному Арпачаю — от его верховьев по ряду хребтов до Аджарских гор и берега Черного моря.

И все это время продолжалась война с горцами. С 1846 г. она велась с боль­шей систематичностью, чем в предшествующий период, но не привела ко време­ни Крымской кампании к покорению Россией так называемых «вольных» об­ществ — племен. Вместе с тем шло и мирное административно-экономическое развитие края.

Роль России в этой войне парадоксальна, писали авторы монографии «Кав­казская война» М.М.Блиев и В.В.Дегоев. С одной стороны, она, стимулируя эко­номическую жизнь горских обществ, вызывала в них глубокие социальные сдви­ги, с другой — олицетворяла собой «образ врага».

Накануне Кавказской войны Россия имела внушительные успехи на Кавказе. Еще в конце XVIII в. она значительно продвинулась в экономическом и полити­ческом освоении Предкавказья: была создана Кавказская военная линия, актив­но внедрялись управленческие учреждения, набирали темпы колонизация и хо­зяйственное освоение края. По-прежнему вне сферы влияния России, по сущест­ву, оставался Большой Кавказ — основной район, где, набирая силу, развивалась набеговая система горцев. В результате между Закавказьем, окончательное при­соединение которого становилось делом будущего, и Предкавказьем, включая равнинные районы Северного Кавказа, образовался барьер, сковывавший дейст­вия России.

Речь шла не только о вопросах экономического и административного обуст­ройства. Кавказ раздирали межэтнические, социальные и межрелигиозные про­тиворечия, которые обострялись благодаря подстрекательству Турции и Ирана. Устранить их простым решением было невозможно. Горцы, привыкшие жить по своим обычаям, весьма негативно реагировали на попытки навязать им россий­ские законы. В силу этого на Северном Кавказе стало быстро расти недовольст­во. Особенно возмущали горцев запреты на набеги (в то время род обычного про­мысла в горах). Весь этот край относился к разряду «неспокойных», где предсто­яло решать немало военно-политических задач.

К моменту назначения А.П.Ермолова главнокомандующим Грузией (1816 г.) Северный Кавказ представлял собой следующую картину: неспокойны были Осетия и Кабарда, совершались набеги из Чечни, Дагестана, горных районов Се­веро-Западного Кавказа. К тому же турки занимали весь берег Черного моря до Кубани.

Эту обстановку в российских правительственных кругах объясняли по-раз­ному. Одни понимали все это как следствие длительных русско-иранской и рус­ско-турецкой войн, отвлекших военные силы России в Закавказье. Другие указы­вали на нерешительность российских властей и предлагали перейти от политики подкупов и заигрывания с горскими народами к новой программе. Прежние мир­ные способы решения проблем предлагали заменить военно-политическими, ка­рательными. Именно это имея в виду, российское правительство направило на Кавказ инициативного политика, опытного военачальника, способного не толь­ко сформулировать конкретную программу действий, но и реализовать ее. Герой Отечественной войны 1812 г., честолюбивый, популярный в русской армии гене­рал Ермолов вполне отвечал видам правительства Александра I.

Нарушая традиционную оценку Ермолова, при создании политического пор­трета которого в основном используются всего две краски — черная и белая, — авторы вышеназванной монографии отмечают, что на Кавказ прибыл европейски образованный генерал, увлекавшийся просветительской философией XVIII в., сочувствовавший движению декабристов. Либеральствовавший под впечатлени­ем от западного общественно-политического движения конца XVIII — начала XIX в., Ермолов в кавказский период предстает перед нами сложной личностью. И дело не только в его бесспорной незаурядности. «Усмиритель» и «устроитель» Кавказа за время службы в Тифлисе приобрел немало новых профессиональных и личностных качеств. Пытаясь создать «новый Кавказ», Ермолов не заметил, как Кавказ создал «нового Ермолова». Неординарный военачальник, полный ве­ликодержавных амбиций, взявший на себя смелость остановить наступательное развитие «вольных» обществ Кавказа, столкнувшись с неординарной обществен­ной жизнью горцев, то с восточной жестокостью предпринимал карательные экспедиции против них, то на уровне европейской дипломатии предлагал перего­воры о дружбе.

Период покорения Кавказа с 1817 по 1830 г. по имени главного героя называ­ют ермоловским. Ставя крупные для судеб народов Кавказа проблемы, Ермолов видел универсальное средство их решения в насилии. «Бунтующие селения были разорены и сожжены, сады и виноградники вырублены до корня… нищета край­няя будет их казнью»; «Итак, по открытии, где прошла партия, исследуется, точ­но ли защищались жители и были со стороны их убитые в сражении или они про­пустили мошенников, не защищаясь; в сем последнем случае деревня истребляет­ся, жен и детей вырезывают» — таковы первые записи, сделанные главнокоман­дующим на Кавказе.

Нельзя, однако, думать, будто Ермолов вынашивал идеи геноцида. Для этого, разумеется, ни у главнокомандующего, ни у его правительства не было ни прак­тических, ни идеологических резонов. Речь здесь должна идти о жестоких «пра­вилах» ведения войны, с помощью которых Ермолов думал не только достигнуть своих целей, но и принести мир народам, раздираемым междоусобицей. Более полутора лет главнокомандующий потратил на дипломатическую работу в Ира­не, изучение кавказских дел и разработку программы своей военно-политичес­кой деятельности. Успев за это время предпринять ряд военных акций на Цент­ральном Кавказе, он заодно сумел зарекомендовать себя у горцев человеком, вполне импонирующим их суровому нраву. Между Ермоловым и горцами уста­новились своеобразные правила «игры», то, что сегодня относят к области моде­лирования социального поведения, называемого теорией игр. По одной из ди­лемм этой теории, чем хуже каждая из сторон думает о другой, тем скорее обе они примут стратегию обмана. При этом, если выбирать из худших исходов наи­лучший, то надо обманывать противника. Однако следует учитывать, что если бы обе стороны сотрудничали, то обе они были бы в большем выигрыше, нежели в случае взаимного обмана. В этом и заключалась дилемма выбора, а весы попере­менно склонялись то в одну, то в другую сторону.

Весной 1818 г. в рапорте Александру I Ермоловым были сформулированы ос­новные положения программы военно-экономической блокады Северо-Восточ­ного Кавказа, предусматривавшие, в частности, перенесение Кавказской воен­ной линии значительно южнее, к границам Дагестана и Центрального Кавказа, «занятие земли, лежащей по правому берегу Терека». Ермолов имел в виду «не одну необходимость оградить себя от нападений и хищничеств», но и захват вы­годных в военно-стратегическом отношении пунктов для будущих наступатель­ных действий. Подразумевалось и другое. Полагая, что в свое время российская администрация, разрешив горцам, в первую очередь чеченцам, выселяться с гор на равнину, допустила серьезный военно-политический просчет, Ермолов решил поправить эту «ошибку». Он планировал овладеть всем правым берегом Терека, расположив здесь казачьи полки и кочующих караногайцев, «богатых скотовод­ством и полезных государству». По мысли Ермолова, российскому правительст­ву следовало занять равнинные районы Центрального Кавказа значительно раньше, еще накануне присоединения Грузии к России, поскольку лишь военный контроль над этими территориями мог принести относительную безопасность русским интересам в Закавказье. При этом Ермолов, как профессиональный во­енный, больше учитывал военно-стратегические аспекты. В тени оставалась про­блема выбора верной политики в отношении не только народов, присоединенных к России, но и горцев Большого Кавказа, все еще не расставшихся с мыслью о своей автономности.

В напряженной обстановке, какую застал на Кавказе Ермолов, он как будто действовал логично. Однако, исправляя «ошибки» предшественников, главно­командующий с каждым новым шагом все более отдалялся от коренных социаль­ных интересов горцев, ставя их в оппозицию и к себе лично, и к России. В про­грамме Ермолова непродуманной, отмечают историки, являлась особенно та ее часть, где он рассматривал будущее устройство Чечни. Назвав своих предшест­венников по управлению чеченцами «равнодушными начальниками» и отвергая их опыт, главнокомандующий выдвигал идею переселения чеченцев из равнин­ных районов в горы и создания вдоль всей предгорной полосы укрепленной ли­нии для постоянного контроля над Чечней. Ермолов сообщал Александру I, что чеченцы «сильнейший» и «опаснейший» народ, «они посмеиваются легковерию нашему к ручательствам их и к клятвам, и мы не перестаем верить тем, у кого нет ничего священного в мире».

Историки полагают, что решение депортировать чеченцев — одна из самых крупных ошибок, совершенных главнокомандующим на Кавказе в период пере­хода от скотоводческой экономики к земледельческой, разложения родовых от­ношений и складывания феодальных. Решив расположить по Тереку, от устья Сунжи и до Кизляра, казачьи поселения и русскую крепость, Ермолов не только думал о своей основной задаче — создании кордона между Чечней и сопредель­ными ей районами, но и надеялся на экономический подъем края.

Такова была самая общая установка, которой придерживался главнокоман­дующий в отношении Чечни, начиная с первых военно-административных шагов и до окончания военной службы на Кавказе. Ермолов верил, что, «лишаясь зем­ли, удобной для возделывания, и пастбищных мест… чеченцы будут стеснены в ущелиях Засунженских гор, а русские селения, расположенныя по граничной черте, будут уже за цепью крепостей в безопасности и чеченцы не осмелятся де­лать набеги в местах открытых, на большом расстоянии позади крепостей».

В 1820 — начале 1821 гг. действия российского командования в Дагестане сводились в основном к контролю за соблюдением блокадной системы. К этому времени оно фактически уже добилось того, что горцы лишились возможности совершать сколько-нибудь значительные вооруженные набеги на русские горо­да и грузинские провинции. Расширилась зона, в пределах которой они не имели права ни перемещаться, ни вести торговлю. К 1820 г. российское командование рассматривало положение в Дагестане как вполне контролируемое. Полностью была блокирована «дикая и крамольная Авария», «гроза Закавказья», как ее на­зывал Н.А.Волконский.

Военно-экономическая и политическая блокада Дагестана обеспечивалась надежным контингентом войск. В 1819 г., как о том просил Ермолов, Александр I направил на Кавказ еще несколько егерских полков. По мнению Волконского, к 1820 г. Ермолов создал в Дагестане ситуацию, которой не было после него «де­сятки лет»; край был настолько «умиротворен», что главнокомандующему там «нечего было больше делать». Подобная оценка вполне справедлива примени­тельно лишь к одной «сфере» деятельности Ермолова — блокаде.

Активность Ермолова вызвала ответную реакцию горских народов. От пар­тизанской войны они стали переходить к организованным выступлениям. В 1819 г. почти все правители Дагестана объединились на борьбу с войском генерала А.Пестеля, любившего подкреплять свои распоряжения угрозой: «А то прикажу повесить!» В 1823 г. кабардинские князья в отместку за выселение аулов между реками Малкой и Кубанью разорили селение Круглолеское, в 1825 г. — станицу Солдатскую. В 1824 г. в Чечне поднял восстание Бейбулат Таймазов, служивший до этого в царской армии. Именно с восстания Таймазова борьба против русско­го владычества на Кавказе получила свое религиозно-идеологическое обоснова­ние — «мюридизм», о чем речь пойдет ниже.

Накануне проведения военно-политических мероприятий, предусмотренных планом покорения Чечни, Ермолов обрел уверенность, жесткость и перешел к ультимативным распоряжениям. В одном из «обвещений» муллам, старшинам и почетным людям Чечни он заявил, что если население Чечни не будет совершать «воровство», «грабежи» и «смертоубийства», то они могут рассчитывать на «по­кой», «богатства» и «счастье». «В противном случае, — грозил главнокоманду­ющий, — за всякое с вашей стороны буйство, за всякое воровство, грабеж и смертоубийство аманаты будут отвечать головою». Когда писалось это «обвеще-ние», Ермолов все еще продолжал скрывать свои широкомасштабные планы в Чечне, поэтому его жесткий тон не исключал призывов мирно заниматься ското­водством и хлебопашеством.

Нельзя думать, будто Ермолов, готовясь к военным акциям против Чечни, во что бы то ни стало стремился к вооруженным конфликтам. Напротив, он не ис­ключал возможности реализовать план относительно мирными средствами. Ер­молов был вполне искренен, когда писал императору о своей надежде установить военно-экономическую блокаду без кровопролития. С его точки зрения, такое было возможно при одном условии — введении в Чечне российского военно-ад­министративного управления, способного держать население в повиновении, не давая ему участвовать в набегах и грабежах.

До конца своей службы Ермолов оставался в убеждении, что его деятель­ность на Кавказе «благородна» — России она принесет новых «верноподдан­ных», а «верноподданным» — мирную жизнь. Во имя этой «патриотической» за­дачи Ермолов и допускал необходимость насилия. Его действия в Чечне исполне­ны противоречивости, драматической несогласованности с логикой военачаль­ника, разумом цивилизованного человека. Внешне казалось: блокада в Чечне стяжает ему новую боевую славу. Однако именно здесь он впервые почувствует бессмысленность своих усилий. Правда, это произойдет много позже, перед тем как новый император отзовет его в Петербург.

Уже в 1818 г. Ермолов приступил к своей «переселенческой» политике в Чечне. Обращаясь к населению, на подвластных землях которого поселились чеченцы, он приказал их «немедленно и без всяких отговорок выгнать и препроводить в Чеч­ню». Могли остаться лишь те из них, кто был известен своим «трудолюбием и спо­койною жизнью». На них составлялись списки, которые утверждались на собра­нии андреевских, аксаевских и костековских владельцев. Если обнаруживалось, что кто-то из включенных в список принял участие в набеге, ответственность нес владелец. И «боже избави того, кто посмеет ослушаться», — грозил Ермолов.

Российское командование, непосредственно занимавшееся организацией блокады, разрабатывало предложения, принимавшие у главнокомандующего вид жестких решений. Особенно сурово преследовались участники набегов. Если ус­танавливалось, что чеченец принял участие в набеге, то село, где он проживал, обязывалось выдать его вместе с семьей, в противном случае все село предава­лось огню. Жестокой каре подвергались «охотники» на казаков, русских людей, солдат, офицеров. «Начальнику войск, по Тереку расположенных», вменялось в обязанность, не задумываясь над средствами, всячески вести борьбу с подобным занятием.

Пытаясь сорвать строительство укреппостов, «чеченцы производили беспре-станныя нападения на передовые посты, и нередко в ночное время приближались к самому лагерю» главнокомандующего. Это вынудило Ермолова вызвать на подмогу один батальон Кабардинского пехотного полка и несколько казачьих команд, перекрывших в ряде мест переправы через Сунжу и лишивших чеченцев возможности перехода в районы расположения русских войск.

В 1821 г. Ермолов в основном контролировал положение в Чечне, хотя до полного ее покорения было еще далеко. Главнокомандующему удалось не толь­ко ослабить массовый характер набеговой системы, но и привлечь к борьбе про­тив нее самих чеченцев. В одной из записок, присланных полковнику Грекову по поводу положения в Чечне, Ермолов распорядился: «В поощрение чеченцев к до­брому служению, которое они в продолжении двух лет оказывают, вы объявите прощение по 1819 год всем виновным в воровстве или других шалостях, кроме смертоубийства». По свидетельству Ф. фон Климана, после карательных мер, проведенных российским командованием в Чечне, жившие на правом берегу Те­река чеченцы под именем «мирных» не только прекратили набеги, но и не раз вы­давали их участников.

Вместе с тем Ермолов не исключал отправки в глубь Чечни карательной экс­педиции. Этот вопрос он оставлял на усмотрение полковника Грекова, занимав­шегося военно-оперативной деятельностью в Чечне. Главнокомандующий пояс­нял, что экспедиция, заставляющая «непокорствующих» укрывать своих жен, детей и имущество в лесах в зимнее время, «истолкует» «им выгоду повиновения, а чеченцы, послушные нам, почувствуют разность с ними своего положения и по­лучат к нам более доверенности».

Форсированные действия российского командования в 1821 г. значительно при­близили покорение Чечни. Греков даже считал возможным назначение в Чечню российского пристава для осуществления административного управления. Подоб­ный шаг, однако, Ермолову казался преждевременным, поскольку чеченцы «едва начинают понимать обязанность повиновения и весьма легко оную нарушают».

Историки Кавказской войны и биографы Ермолова давно обратили внимание на необычный разрыв между сугубо военными мероприятиями этого незауряд­ного военачальника, призванными служить делу покорения горцев, и «граждан­ским бытом». Без учета внутренней организации чеченской жизни военно-эко­номическая блокада являлась, по меньшей мере, вооруженным вторжением. И как реакция на нее — оставленные Ермоловым оккупационные гарнизоны, ком­муникационные пути и хозяйственно-бытовые объекты, а также административ­ные органы притягивали к себе рыскавшие повсюду шайки, которые действовали тем успешней, чем мельче и подвижней они были.

Примечательно, что война на Кавказе дала значительный опыт боевого взаи­модействия армии с казацкими формированиями, которые в условиях России XIX в. можно рассматривать как разновидность внутренних войск. Так, наиболь­шей эффективностью отличались мобильные рейдовые действия сводных отря­дов из линейной пехоты и казаков, в которых сочетались лучшие качества регу­лярности и иррегулярности. А в особо сложной, неясной обстановке применя­лись только казацкие отряды, делом доказавшие, что лучшего средства для веде­ния такой войны нет.

Вот как проводились «зачистки» немирных чеченских сел в XIX в. Читаем об этом в записках самого Ермолова:

«…Желая наказать чеченцев, беспрерывно производящих разбой, в особен­ности деревни, называемые Качкалыковскими жителями, коими отогнаны у нас лошади, предложил выгнать их с земель Аксаевских, которые занимали они, сна­чала по условию, сделанному с владельцами, а потом, усилившись, удерживали против их воли. При атаке сих деревень, лежащих в твердых и лесистых местах, знал я, что потеря наша должна быть чувствительною, если оных не удалят прежде жен своих, детей и имущество, которых защищают они всегда отчаянно, и что понудить их к удалению жен может один только пример ужаса.

В сем намерении приказал я (…) генерал-майору Сысоеву с небольшим отря­дом войск, присоединив всех казаков, которых по скорости собрать было воз­можно, окружить селение Дадан-юрт, лежащее на Тереке, предложить жителям оставить оное, и, буде станут противиться, наказать оружием, никому не давая пощады. Чеченцы не послушали предложения, защищались с ожесточением. Двор каждый почти окружен был высоким забором, и надлежало каждый штур­мовать. Многие из жителей, когда врывались солдаты и дома, умерщвляли жен своих в глазах их, дабы во власть их не доставались. Многие из женщин броса­лись на солдат с кинжалами.

Большую часть дня продолжалось сражение самое упорное, и ни в одном до­селе случае не имели мы столько значительной потери, ибо кроме офицеров про­стиралась оная убитыми и ранеными до двухсот человек. Со стороны неприяте­ля все, бывшие с оружием, истреблены, и число оных не менее могло быть четы­рехсот человек. Женщин и детей взято в плен до ста сорока, которых солдаты из сожаления пощадили как уже оставшихся без всякой защиты и просивших поми­лования (но гораздо большее число вырезано было или в домах погибло от дей­ствия артиллерии и пожара). Солдатам досталась добыча довольно богатая, ибо жители селения были главнейшие из разбойников и без их участия, как ближай­ших к линии, почти ни одно воровство и грабеж не происходили; большая же часть имущества погибла в пламени. Селение состояло из 200 домов; 14 сентября разорено до основания».

В июле 1825 г. в селении Герзель-аул в ходе встречи с советом старейшин бы­ли убиты генерал-лейтенант Лисаневич — командующий войсками Кавказской линии и генерал-майор Греков — первый комендант крепости Грозной. Обоих генералов в припадке гнева кинжалом зарезал чеченский мулла в ответ на то, что они называли почтенных старейшин непотребными словами. Реакция русских была незамедлительной. Из 318 старейшин, принимавших участие в той встрече, из Герзель-аула живым не ушел ни один. Чечня ответила всеобщим мятежом. Особого размаха противодействие русской армии достигло к зиме.

И все же Кавказская война, утверждают историки, разразилась позже, а не в годы организации Ермоловым жестокой блокады, когда русские отряды то и де­ло вступали на вольные черкесские земли. В годы ермоловской блокады горцы имели все для оказания русским сопротивления, но не имели идеологической предпосылки, которая могла бы их объединить и призвать к войне.Такой идеоло­гической предпосылкой стал мюридизм, стержневой идеей которого быд джи­хад, или, по-кавказски, газават (война с неверными). Настольной книгой мюри­дам служила арабская «Футух аль-Ваххабийа» («Ваххабитские откровения»).

Мюридизм перекочевал на Кавказ с Ближнего Востока, политика России на Кавказе становилась лишь одним из факторов, генерирующих идеологию мюри­дизма, что разительно напоминает события конца XX — начала XXI в.

Идея газавата стала одним из основных политических лозунгов мюридов. «Рай есть под тенью шашки, убитый в войне против неверных есть живой, и будет он жить в раю, а кто будет бежать — тот есть ничтожный человек, и будущая его жизнь есть ад. Мюрид должен беспрекословно повиноваться своему религиозно­му наставнику «мюршиду», быть готовым по его приказу пожертвовать имущест­вом, семьей, жизнью. Лишь религиозный закон правит людьми — все правоверные равны перед Богом. Не может быть чьих-то рабов или подданных, тем более рабов или подданных неправоверных», — учил известнейший проповедник мюридизма Мухаммед Ярагский.

Под лозунгами мюридизма стала разворачиваться не только борьба против русского наступления, но и война свободных горцев против собственных прави­телей. С 1828 г. во главе этого движения стал аварец Гази-Мухаммед, получив­ший от Мухаммеда Ярагского звание имама Чечни и Дагестана, то есть духовно­го лидера мюридов. В 1831 — 1832 гг. Гази-Мухаммед одержал несколько важ­ных побед, он осаждал древний Дербент, крепости Грозная и Внезапная, совер­шал набеги на Кизляр и Владикавказ и погиб в бою.

На Северо-Восточном Кавказе главная борьба развернулась на Черномор­ском побережье. Тогда это была дикая береговая линия от Анапы до границы с Турцией. Сменивший неугодного Николаю I Ермолова генерал И.Ф.Паскевич ревностно принялся выполнять приказ императора: «Усмирение навсегда гор­ских народов или истребление непокорных». В 1830 г. Паскевич вознамерился проложить по побережью Черного моря линию сухопутного сообщения, надеясь справиться с этой задачей за год отрядом в 2500 человек при 8 орудиях. На самом деле на это ушло 34 года. С боями пришлось продвигаться сразу за Сухуми.

Единственными завоеваниями отряда стали Пицунда и Гагра, считавшиеся воро­тами в Абхазию, через которые горцы совершали набеги. Горцам начали помо­гать турки и англичане, доставлявшие морем оружие, боеприпасы и продоволь­ствие. Тогда в действие активно вступил русский Черноморский флот. В устьях рек высаживались десанты, и под прикрытием корабельной артиллерии строи­лись укрепления. 17 фортов на протяжении 500 км образовали Черноморскую береговую линию. Эти укрепления еще больше настроили горцев против русских: гарнизонные начальники запрещали крестьянам пользоваться зимними пастби­щами, расположенными на побережье, и общаться с приплывавшими купцами. Жившие в этих местах джигеты, убыхи, шапсуги и натухайцы блокировали эти форты так, что заготовка сена и дров, поездка за водой к роднику становились боевыми операциями с перестрелками или даже рукопашными схватками.

Писатель и декабрист А.Бестужев-Марлинский, служивший в Сухуми, Гагре и Пицунде, писал, что пули горцев с окрестных скал «бьют людей даже на койках», что солдаты часто, «говоря их языком, отыскивают в каше черкесские пули».

В 1830 г., в то время как мюриды вербовали в свои ряды все новых и новых сторонников, вооружались и создавали первые боевые отряды, вышел высочай­ший рескрипт, предписывающий устроить на Кавказе амнистию «по случаю бла­гополучно оконченных войн с Персией и Турцией». В нем говорилось: «…Всех вообще, без суда сосланных из сего края в Сибирь и другие места за измену и не­благонамеренность, возвратить на прежнее жительство и вместе со всемилости­вейшим прощением возвратить им отобранные у них имения. Имения, поступив­шие в казну после бежавших за границу, казненных или умерших в ссылке, воз­вратить их наследникам…»

Планировалось, что амнистия будет служить делу мира и согласия и покажет горцам, что с кровавой ермоловщиной покончено навсегда. А вместо этого тол­пы амнистированных тут же влились в ряды мюридов, и вскоре общими усилия­ми они уже штурмовали крепости Кизляр, Грозную, Внезапную, Бурную, в оса­де был Владикавказ, и прервалось движение по Военно-Грузинской дороге. Не­вероятными усилиями удалось оттеснить мюридов обратно в горы, при этом со­отношение потерь русских и горцев было в ходе тех боев тридцать к одному. Многотысячное население Кизляра мюриды вырезали полностью…

В истории Кавказской войны 1831 г. знаменателен расширением ее фронта и появлением нового — внешнего — политического стимулятора. Проведенная тог­да весенне-летняя кампания вызвала острую военную конфронтацию горцев с Россией. На это обратили внимание как на Кавказе, так и далеко за рубежом. Вме­шательство других стран в войну с самого начала приняло вид «моральной под­держки».

Позднее, в 50-е годы, интерес представляет деятельность английской и турец­кой дипломатии, направленной на то, чтобы затянуть Кавказскую войну. При этом большие надежды возлагались на иностранных агентов на Кавказе. Англии для этого удалось использовать польских и венгерских эмигрантов, которые надея­лись, что впоследствии она поможет восстановить им независимость Польши и Венгрии. К тому же после подавления польского восстания на Кавказ было пере­селено около 30 тысяч поляков, третья часть которых активно помогала горцам. Теперь и простому обывателю становится понятно, почему в Варшаве в наши дни появилась улица имени Джохара Дудаева, различные чеченские центры…

В 1831 г. Паскевича отправляют на подавление очередного польского восста­ния. Новым наместником на Кавказе на 6 лет становится барон Розен. В 1832 г. он предпринимает поход в Дагестан. Тогда при обороне родного селения Гимры погиб первый предводитель мюридов Кази-мулла. Но его место заступил новый имам, Гамзат-бек.

Но вскоре Гамзат-бек стал жертвой заговора. В аварском селе Хунзах прямо в мечети, во время молитвы, его убил молодой горец по имени Хаджи-Мурат. Движение мюридов оказалось обезглавленным. Горцы стали спешно искать себе нового вождя, а Хаджи-Мурат получил от русских крупное денежное вознаг­раждение и стал командовать местной милицией.

Все это было обычной для Кавказа игрой на клановых и кровных распрях горцев. Делая ставку то на одного местного разбойника (боевика), то на другого, царское командование добивалось каких-то частных успехов, но со временем они неизменно оборачивались провалом. Хаджи-Мурат вскоре сбежит от рус­ских и станет одним из главных предводителей кавказского газавата.

В 1834 г. новым имамом Дагестана стал Шамиль. В течение 25 лет он был глав­ным политическим и военным деятелем, действия которого на волнах обществен­но-экономических и политических процессов предопределяли ход Кавказской войны.

Русское военное начальство, ответственное за безопасность Кахетии, не име­ло достаточных сил для эффективной защиты от набегов, не говоря уже о насту­пательных операциях. Когда за отсутствием других средств отомстить горцам задерживались стада баранов, то от «пострадавших» немедленно являлись к рус­ским войскам горские делегации с уверениями в преданности России и неприча­стности к разбоям, в которых были повинны якобы другие.

Отражение набегов было делом трудным и зачастую малоэффективным. Ред­ко удавалось предугадать их направление, производились они с необычайной стремительностью, преследование горцев с их очень выносливыми, быстроход­ными лошадьми не раз оказывалось безнадежным занятием. В начале 30-х годов начальник Кавказской линии генерал Вельяминов пессимистично оценивал пер­спективы борьбы с этой искусной системой. «В продолжении службы моей на Кавказе, — писал он, — не один раз усиливался я придумать верное средство к отражению сих набегов — и должен признаться, что не нахожу удовлетвори­тельного к тому способа… Сей образ войны, если можно назвать это войною, да­ет все выгоды нападающим, оставляя все неудобства в удел обороняющимся».

Между тем в дагестанских и чеченских селах Шамиль ввел среди горцев обя­зательную воинскую повинность и стал создавать уже не ополчение, а регуляр­ную армию. Он планомерно истреблял военных приставов, изгонял пророссий-ски настроенных дагестанских ханов и на месте их владений создавал наибства как административные единицы будущего государства.

Летом 1839 г. в поход на Шамиля был отправлен карательный отряд под командованием генерала Граббе. Целью экспедиции была крепость Ахульго — резиденция Шамиля. С тяжелыми боями Граббе пробивался к Аварии. 13 тысяч человек пехоты, казачьи конные сотни, артиллерия, 45 формирований милицио­неров под водительством обиженных Шамилем ханов. Поход к Ахульго длился целый месяц. Горцы атаковали русские войска в ходе движения навстречу силам имама. На каждом шагу войска натыкались на засады и секреты, испытывая на себе враждебность местного населения.

У селений Буртунай и Аргуани Граббе нанес поражения Шамилю, вынудив его отступить к Ахульго и запереться в крепости. Началась 80-дневная осада.

В обстановке, становившейся для Шамиля все более безнадежной, он предло­жил переговоры. Но Граббе выдвинул следующие условия капитуляции: 1) имам отдает своего сына аманатом, 2) Шамиль и его мюриды сдаются русскому прави­тельству, которое гарантирует им жизнь, неприкосновенность имущества и се­мей, назначает им место жительства и содержание, 3) находящееся в крепости оружие сдается, 4) оба Ахульго (старый и новый) объявляются на вечные време­на землею Императора Всероссийского, где горцы не могут селиться без дозво­ления русских властей.

Поначалу Шамиль не принял этот ультиматум, но после того, как 17 августа Граббе приступил к штурму Ахульго, он выбросил белый флаг, выдав в заложни­ки своего сына Джемалэддина, и попросил перемирия для продолжения перего­воров. 18 августа состоялась встреча Шамиля с генералом Пулло. Все старания русского парламентера убедить противника оказались бесплодными. Имам не соглашался на второе, третье и четвертое условия, требуя, чтобы ему предоста­вили возможность беспрепятственно покинуть Ахульго вместе с мюридами.

19 августа он направил Граббе два послания. Шамиль писал о своем чистосер­дечном раскаянии и совершенной преданности России, просил верить ему, обе­щал усердно служить интересам Российского Императора, подданным которого он себя отныне считает. Апеллируя к великодушию русских, имам умолял о ме­сячной отсрочке для выполнения ультиматума. На самом деле Шамиль не был намерен уступать и в надежде продержаться до скорого наступления дождливой и холодной осени лишь затягивал время, чтобы использовать его для передышки и работ по восстановлению оборонительных заграждений в Ахульго.

Понимая это, Граббе отдал приказ о новом штурме. К 29 августа 1839 г. с большими потерями для обеих сторон крепость была взята, но Шамиля нигде не нашли. Как вскоре выяснилось, ему с семьей и несколькими мюридами чудом удалось прорваться сквозь линию блокады и бежать. В ходе штурма было убито 1200 мюридов, 900 захвачено в плен.

В рамках программы широких и энергичных административно-усмирительных мероприятий, проводимых после Ахульго, Граббе поручил генералу Пулло «наве­сти порядок» в Чечне. Рьяно принявшийся за это дело Пулло вознамерился для на­чала отнять у горцев оружие, являвшее для них все: неразлучную боевую принад­лежность и главное «средство производства», знак силы, достоинства и общест­венного статуса, непременную часть мужского костюма и украшение жилища, предмет культа, можно сказать — целую жизненную философию. Чеченцев лиша­ли возможности заниматься набегами. Вдобавок пронесся слух, будто их хотят об­ложить налоговой и рекрутской повинностью. Все это резко обострило обстанов­ку и послужило толчком к быстрому возрождению влияния Шамиля. В начале 1840 г. имама, скрывавшегося в северодагестанских аулах, разыскали чеченские посланцы и предложили ему стать во главе их народа. За считанные месяцы взамен потерянной 10-тысячной армии он собрал новую, 20-тысячную. Столицей имама­та на этот раз стало высокогорное село Дарго, а сам Шамиль был произведен в по­велители правоверных и великие имамы Чечни и Дагестана.

По приказу имама с лета 1840 до весны 1841 г. горцы производили грабежи на обширном пространстве. Шамиль при возможности старался уклоняться от встреч с русским противником, ибо они всегда чреваты поражением или, по крайней мере, ощутимыми людскими потерями и моральным уроном.

Оставаясь глубоко социальным явлением, Кавказская война, особенно с во­влечением в нее Чечни, внешне постепенно приобретает форму партизанской войны. К 1839 г. боевые потери русских на Кавказе составляли более 30 тысяч че­ловек, в то время как умерших от эпидемий было уже более 100 тысяч.

В 40-е годы горцы достигли наибольших успехов в борьбе за независимость. У Шамиля появился замечательный военный специалист из Египта — Гаджи-Юсуф. Он помог организовать постоянное войско, разбитое, как учили арабские книги о военном искусстве, на десятки и сотни, помог вести переписку с турец­ким султаном, обещавшим поддержку. У Шамиля отливали пушки, которые не разваливались при стрельбе. Русские войска совершали карательные экспедиции — с виду успешные, но совершенно бесполезные: горцы расходились и снова со­бирались для борьбы. На Черноморском побережье пали 4 русских укрепления. Черноморская береговая линия состояла из 17 мелких укреплений — Николаев­ское, Михайловское, Лазаревское и др. Это была цепь наспех сколоченных при­брежных фортов с гарнизонами по 200-300 человек. По идее, линия должна бы­ла стать преградой в торговле горцев с турками: туда везли на продажу рабов, оттуда — оружие. На деле же вышло, что этим строительством Россия сама от­крыла против себя второй фронт.

Из показаний выкупленного из плена казака Василия Корнеенко о взятии горцами Михайловского укрепления в 1840 г.: «Поутру, тотчас по пробитии за­ри, необозримая толпа горцев, вероятно, еще ночью залегшая под укрепление, мгновенно чикнула и бросилась на вал. Все строения вдруг загорелись, провиант­ские бурты и сараи подожжены были нашими. У казаков было по 30, а у солдат по 60 патронов, вскоре все были выпущены. Тут же в одну минуту горцы вылома­ли двери, влезли на бруствер и на крышу. Я был схвачен, и меня проводили через все сборище. И видел я между горцами множество наших дезертиров, которые все были вооружены и действовали с ними заодно. В это время последовал взрыв порохового погреба…»

Рядовой Архип Осипов бросил горящий фитиль в пороховой погреб и взо­рвал себя вместе с несколькими тысячами штурмующих. Он стал первым русским солдатом, навечно зачисленным в списки части.

В 1840 г. горцы разгромили большую часть свежевыстроенной Черноморской линии. Гарнизоны были истреблены, пленные проданы в рабство, больные (а бо­лела чуть ли не треть личного состава) изрублены прямо на койках.

Тем временем в дагестанском ауле Кубами освоили производство нарезного оружия. Мастеров там было много, каждый за 3-4 дня выпускал по ружью. Так что вскоре Шамиль мог снаряжать уже целые отряды снайперов, которые отмен­но били по русским из засад и из-за специально устроенных на дорогах завалов. Кавказское командование многократно обращалось к царю: надобно обновить вооружение войск. С ружьями, использовавшимися еще во время войны 1812 г., невозможно было идти в бой в 1840 г. Эти ружья стреляли всего-то на 50 метров, в то время как горцы из своих винтовок легко могли достать цель за 80 и даже за

100 метров. В ответе сообщалось, что перевооружение войск будет для казны ра­зорительно и что вообще великая армия и так может одолеть неприятеля. В ито­ге кавказским солдатам с их гладкоствольным вооружением оставалось либо по­лечь на месте, либо ринуться в рукопашную. Так зачастую и происходило.

Летом 1840 г. Лермонтов был командирован в отряд генерал-лейтенанта Галафеева, которому предстояло участвовать в военной экспедиции в Большую и Малую Чечню, отмечал исследователь С.В.Чекалин. 11 июля Лермонтов принял участие в кровопролитном сражении у речки Валерик, ставшем широко извест­ным благодаря его поэме с таким же названием. За проявленное геройство он был представлен к ордену Святого Владимира и золотой сабле «За храбрость», но награду получить не успел — был убит на дуэли.

Представляя поэта к награде, генерал Галафеев так охарактеризовал его по­ведение в бою: «Во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведом­лять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшею для не­го опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храб­рейших ворвался в неприятельские завалы».

В этом сражении Лермонтов потерял своего товарища, переведенного рядо­вым на Кавказ, декабриста Лихарева, с которым близко сошелся летом 1840 г. «В последнем деле, где он был убит, — рассказывал их современник, — он был в стрелках с Лермонтовым… Сражение приходило к концу, и оба приятеля шли ру­ка об руку, споря о Канте и Гегеле, и часто, в жару спора, неосторожно останав­ливались… В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спи­ну навылет, и он упал навзничь».

Описывая в «Валерике» с жестокой, но истинной правдой один из эпизодов военных действий на Кавказе, Лермонтов не мог не отметить бесчеловечность этой войны с ее многочисленными и напрасными, как он полагал, жертвами. Так думал тогда не он один.

15 июля отряд Галафеева вернулся в крепость Грозную, а 17 июля выступил вновь в экспедицию, на этот раз в Дагестан, через крепость Внезапную и Миат-линскую переправу к Темир-Хан-Шуре. В походе Лермонтов ходил «то в крас­ной канаусовой рубашке, то в офицерском сюртуке без эполет, с откинутым на­зад воротником и переброшенною через плечо черкесскою шашкой… В кругу своих товарищей, гвардейских офицеров, участвующих вместе с ним в экспеди­ции, он всегда был весел, любил острить… Когда он оставался один или с людь­ми, которых любил, он становился задумчив, и тогда лицо его принимало не­обыкновенно выразительное, серьезное и даже грустное выражение».

Таким и запечатлен Лермонтов в альбомных рисунках сослуживцев. На од­ном из них поэт изображен в профиль, в военной фуражке (рисовавшему уда­лось схватить живое, непринужденное выражение лица), на другом Лермонтов в кругу друзей на привале. Рисунки сделаны в конце июля 1840 г., вскоре после сражения у речки Валерик, когда отряд генерала Галафеева стоял лагерем у Ми-атлинской переправы по пути к крепости Темир-Хан-Шуре.

Лермонтов получил под командование «отборную команду охотников, со­стоящую из ста казаков… нечто вроде партизанского отряда». С этой командой он появлялся неожиданно в самых опасных местах во время стычек с горцами.

«Невозможно было сделать выбор удачнее: всюду поручик Лермонтов пер­вым подвергался выстрелам… и во главе отряда оказывал самоотвержение выше всякой похвалы», — отмечал заслуги Лермонтова генерал Галафеев. Лишь зимой Лермонтову удалось получить краткосрочный отпуск в Петербург, но хлопоты об отставке закончились неудачей. И это несмотря на то, что у Лермонтова бы­ло много знакомых и даже родных на Кавказе. Муж: тетки Лермонтова, генерал Петров, в 1837 г., во время первой ссылки поэта на Кавказ, служил начальником штаба войск Кавказской линии.

Лермонтова нашла совсем не чеченская пуля. Не многие тогда смогли оце­нить потерю. Лишь Ермолов со свойственной ему прямотой высказался : «Если бы я был на Кавказе, уж я бы не спустил этому Мартынову. Я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать да, вынув часы, считать, через сколько времени посланного не будут в живых. И было бы законным порядком. Уж у ме­ня бы не отделался. Уж если бы я был на Кавказе, уж я б там навел порядок!»

В мае 1842 г. Граббе вновь предпринял поход на Дарго. 30 мая он вышел, а уже 4 июня его отряд был разгромлен. За 5 дней он потерял 1700 солдат, 66 офицеров и весь обоз. Прибывший для разбирательства военный министр Чернышев снял Граббе с должности, добился освобождения кавказского наместника Головина и запретил впредь все наступательные операции. Войскам было приказано занять глухую оборону на линии.

Одной из мер министра стала перестройка местной власти.

Из приказа военного министра Чернышева в отношении осетин, пшавов, хев­суров и некоторых других покорствующих русским племен 1842 г.: «По дикости нравов и низкой степени гражданственности жителей следует им дать управле­ние более упрощенное… Горские племена отделить от уездов, к коим они при­надлежат, и вверить особым военным штаб-офицерам. Уездный суд, звание уезд­ного прокурора и прочее упразднить, из гражданских установлений оставить од­но казначейство; дела уголовные разбирать военным судом, дела гражданские — шариатом». По меткому замечанию одного из современных исследователей, Б.Соболева, на Кавказе был провозглашен известный ныне китайский принцип: «Одна страна — две системы», иначе с горцами было вообще не сладить. Но бы­ло уже поздно: инициатива полностью была в руках Шамиля.

За период с 1840 по 1843 г. власть и влияние Шамиля достигли огромных раз­меров. Ему подчинялись почти весь горный Дагестан, горная Чечня, значитель­ная часть чеченской равнины. Общая численность проживавших на этих терри­ториях семейств превышала 230 тысяч. Русское командование сохранило за со­бой лишь Приморский Дагестан, ряд мелких укреплений по рекам Сулак и Кази-кумухское Койсу, часть равнинной Чечни. Россия за несколько лет фактически потеряла все, что приобрела за полвека, и восстанавливать утраченное предсто­яло снова. По словам немецкого автора XIX в. Г. фон Баумгартена, теперь Рос­сия имела дело не с разрозненными племенами, а с государством, в распоряже­нии которого были тысячи храбрых и фанатичных воинов, послушных воле од­ного человека.

Столь быстрое и широкое распространение власти Шамиля обусловливалось, прежде всего, внутренними социальными процессами в горских обществах. Но определенную роль здесь сыграли и другие обстоятельства. Русские силы в Даге­стане, как фактор, сдерживавший размах Кавказской войны, были явно недоста­точны. Николай I, считавший, что можно обойтись имеющимися войсками, если их рационально использовать, не давал подкреплений. Он приказал отказаться от дорогостоящих экспедиций в глубь гор и придерживаться оборонительной си­стемы. Шамиль не преминул представить дагестанцам эту систему как следствие своего могущества и бессилия русских.

Военные победы имама поднимали его престиж, обеспечивали ему новых приверженцев. Он становился еще более мощным центром притяжения для мно­гочисленных социальных элементов, нуждавшихся в крупном организаторе их обогащения в Кавказской войне.

Граббе был заменен Нейдгардтом, командиром Кавказского корпуса.

Из прокламации генерала Нейдгардта:

«Дагестанцы и чеченцы! Все дела непременно будут кончены в настоящем го­ду. Если изъявите покорность, то можете ожидать бесчисленных наград от наше­го Государя Императора. Если же останетесь с Шамилем, то будете подвержены истреблению орлом победоносных знамен России».

Осень 1843 г. Из «Ведомости о потерях»:

«Из-за усиления действий Шамиля ежедневно наши войска теряют до ста че­ловек убитыми и ранеными, столько же — пленными. За один только месяц по­теряны большая часть имевшейся в Дагестане артиллерии, лошадей, а также ог­ромный запас пороха, патронов и провианта. Наступление Шамиля продолжает­ся…»

Большинство мужского населения Чечни и Дагестана в 1843 г. оставило свои дома и ушло в горы воевать за имама. Благодаря ополченцам армия Шамиля раз­рослась до 50 тысяч человек. Русским нечего было противопоставить такой силе.

Осенью в горах у русских осталась одна-единственная крепость — Герге-бильская с 1,5-тысячным гарнизоном. После ее падения в октябре 1843 г. Шамиль становится полновластным хозяином Восточного Кавказа. Границы его владе­ний простираются на 1000 км, а число его подданных составляет от 400 тысяч до полумиллиона человек.

Летом 1845 г. вместо Нейдгардта руководить новым походом на Дарго было поручено очередному кавказскому наместнику — Воронцову. Его экспедиция обернулась для русских крупнейшей трагедией. Целый месяц 10-тысячное рус­ское войско пробиралось к Дарго, теряя в день сотни убитыми, ранеными и об­мороженными. Шамиль на глазах русских сжег свою столицу. Хаджи-Мурат со своим отрядом разгромил русский обоз, лишив корпус продовольствия, оставив его с двухдневным запасом сухарей. Две недели горцы громили отступающее го­лодное войско. Потери русских составили более 7 тысяч человек, из них 186 офи­церов и 4 генерала. В историю эта экспедиция вошла под названием «сухарной». В советское время об этой трагедии не принято было писать.

1845 г. стал переломным в истории Кавказской войны. Страшная «сухарная» экспедиция заставила русских в корне пересмотреть свою стратегию.

Из отчета «О Чечне», составленного в походной канцелярии кавказского на­местника:

«Чтобы войска наши могли без огромных потерь углубляться в неприятель­скую землю, решено было сначала прорубить дороги. До 1500 лесорубов под ох­раной войск работали над расчисткой каждой из них. Всего за 3 года, начиная с зимы 1845, вырублено просек: между Урус-Мартаном и Рошни, Урус-Мартаном и Сунжей, вдоль рек Аргун, Гехинка и Валерик, вдоль Ханкальского ущелья; про­рублены дороги в Гойтинском и Гехинском лесах, открыт доступ к Ачхою, сде­лана просека от крепости Воздвиженской к Алдинским хуторам».

Заложенная еще при Ермолове линия постоянно достраивалась. К прежним крепостям Грозной и Бурной добавлялись новые укрепления и редуты. Зимой 1847 г., после того, как к Алдинским хуторам была прорублена просека, туда за­пустили войска. 3 тысячи хуторов были преданы огню, а все имущество и запасы — сено, продовольствие, скот — конфискованы. Желающие посопротивляться сгорели вместе со своими саклями; желающие умереть от голода и холода на пе­пелище получили такую возможность; остальным было предложено вернуться на равнину и поселиться под стенами русских крепостей не далее чем на рассто­янии выстрела. Так создавался слой так называемых мирных чеченцев.

Из отчета «О Чечне»:

«В самом деле вред, нанесенный неприятелю, очень велик. До 20 тысяч жите­лей, ранее промышлявших грабежами и разбоями, переселились под выстрелы укреплений наших. Кругом Назрани, Ачхоя, крепостей Грозной и Воздвижен­ской образовались значительные аулы. Наши же потери за последние три зимы составили всего 111 человек убитыми и 818 ранеными».

Такая же тактика сохранится и в последующие годы. Отказ от одиночных ка­рательных походов, уход от крупных боевых столкновений, движение войск только по заранее расчищенным и тщательно охраняемым дорогам, и потом — много огня. Это был чисто ермоловский подход — медленное, поступательное покорение края с минимальными потерями для себя и максимальным уроном для местного населения.

Когда на Лезгинской линии горцам перекрыли выходы в Закавказье, они на­правили свои военные действия в районы Восточного Дагестана. Вскоре и эти пу­ти были преграждены русскими. Мюриды возвращались из набегов не с добычей, а с телами своих убитых товарищей. Доходы казны и узденской верхушки резко сокращались. Горцы принялись грабить друг друга, в результате чего участились усобицы. В знатной среде шире распространились доносы и насилие, как спосо­бы сведения счетов. Появились симптомы анархии. Потерю традиционных ис­точников материальных ценностей наибы старались восполнить усилением зло­употреблений. Разбирая междоусобные тяжбы, они, зачастую по несправедли­вым наветам, наказывали одну из сторон конфискацией имущества или штра­фом, которые не передавались в казну, как полагалось, а присваивались наиба­ми. Даже при наличии у Шамиля желания их уличить сделать это было бы непро­сто: ревизоры, посылавшиеся для проверки деятельности наибов, попадали к ним на содержание.

Алчный азарт вытеснял «идеалы» священной войны. Интересная аналогия: во время нынешней чеченской войны с рядовыми исполнителями полевые коман­диры бандформирований расплачиваются фальшивыми долларами.

Власть Шамиля переставала быть надежной гарантией сохранения экономи­ческого положения знати, не говоря уже об улучшении его. Более того, сама эта власть все чаще присваивала чужую собственность по мере того, как росло чис­ло опальных представителей «верхов» общества. Происходило ограбление гра­бителей. Так, после ссоры с Хаджи-Муратом Шамиль сначала потребовал от не­го 2500 рублей, дорогую шубу и стамбульское ружье, добытые во время набега на Табасарань в 1851 г., а затем, после разжалования наиба, — всего его состояния. Беспокойство охватывало не только тех мелких и средних феодалов, у кого наи­бы или другие крупные социальные фигуры могли отнять и отнимали собствен­ность, но и тех, в чьи руки эта собственность переходила.

Социально-политическая неустойчивость заставляла знать идти на союз с русской военной администрацией, становившейся для нее более прочным, чем Шамиль, залогом сохранения собственности и общественных привилегий. К по­будительным мотивам подчас примешивались личные обиды на имама, нежела­ние смириться с его превосходством и незаурядностью, досада от поражения в политическом соперничестве с ним. Наибы один за другим вступали в перегово­ры с русскими и затем, на выгодных для себя условиях, переходили к ним.

Как уже отмечалось, одним из первых его покинул Хаджи-Мурат, повернув оружие против своего бывшего владыки. Это событие имело ощутимые военные и экономические последствия. В лице Хаджи-Мурата имамат в целом и Авария в частности потеряли блестящего предводителя набегов, за которым горцы шли с готовностью, зная, что им обеспечена богатая добыча. С его отстранением от должности народ стал беднеть, терять охоту воевать с русскими.

Позже примеру Хаджи-Мурата последовали другие наибы. В русский лагерь вереницей потянулись ближайшие соратники Шамиля, которым он доверял. Со­ветники имама тоже склоняли его к миру с русскими, уверяя, что они за это «на­значат Шамилю и его начальникам великие награды».

Из показаний Хаджи-Мурата:

«Военные силы Шамиля состоят приблизительно из 30 тысяч войска при 30 наибах. Наиб имеет своих пятисотенных, сотенных и десятников, на обязаннос­ти которых лежит исправность оружия в войске; они же должны выводить лю­дей по тревоге или в набеги. За какую-либо вину, а также за неимение пороха провинившегося сажают в яму или налагают на него денежный штраф. По выбо­ру народа и самого Шамиля назначается к наибу мулла, которому вверена судеб­ная часть наибства; смертная казнь предоставлена исключительно одному Ша­милю. Доход Шамиля состоит в пятой части добычи и, сверх того, в отдельных подарках, подносимых наибами или просителями. Деньги его хранятся в двух ау­лах — Карате и Ведено. В последнем месте он имеет до 150 тысяч рублей золотом и серебром. Оружия и драгоценных вещей у него большое количество. Беглых солдат, в прислугах находящихся у горцев, очень много, преимущественно мас­теровых, на обязанности которых лежит делание артиллерийских лафетов и ящиков. По наряду они ходят в поход с орудиями. Весь порох выделывается в Ве­дено мастером турецкоподданным Джафаром. Уже более 8 лет живет он в горах; им устроены 12 машин, которыми выделывают порох. В том же селении живут два беглых офицера, которые обучают солдат и смотрят за порядком».

В военном плане эти показания не имели цены. Никакая разведка не могла за­получить эту информацию с такой легкостью.

Через несколько месяцев, весной 1852 г., Хаджи-Мурата убили при попытке к бегству. Бытовало несколько версий случившегося. По объяснению некоторых военных, приспешник Шамиля изначально явился к ним со шпионскими целями, а когда пришла пора бежать, то не рассчитал силы и был настигнут погоней. По версии горцев, русские специально инспирировали этот побег, чтобы иметь по­вод пристрелить исчерпавшего себя доносчика.

Граф Толстой, служивший в ту пору артиллерийским поручиком в Закавка­зье, придерживался третьей версии. В его повести много говорится о душевных метаниях Хаджи-Мурата, о его желании вновь обрести бесшабашную свободу, о тоске по родным, оставшимся под властью Шамиля.

О контрпартизанской тактике того времени свидетельствуют воспоминания кавказского офицера Михаила Венюкова:

«Отряд двинулся в горы по едва проложенным лесным тропинкам, чтобы жечь аулы. Это была самая видная, самая «поэтическая» часть Кавказской вой­ны. Мы старались подойти к аулу, по возможности, внезапно и тотчас зажечь его. Жителям представлялось спасаться, как они знали. Сколько раз, входя в ка­кую-нибудь только что оставленную саклю, видал я горячее еще кушанье на сто­ле недоеденным, женскую работу с воткнутою в нее иголкою, игрушки какого-нибудь ребенка, брошенные на полу. Думаю, что в три дня похода мы сожгли ау­лов семьдесят. Для солдат это была потеха, особенно любопытная в том отноше­нии, что, неохотно забирая пленных, если таковые и попадались, они со страст­ным увлечением ловили баранов, рогатый скот и даже кур…»

Так воевали многие, но казачий генерал Бакланов делал это лучше других. Признанный специалист по набегам, диверсиям и партизанской войне, все свое жалованье он тратил на осведомителей. И куда бы ни пошел Шамиль, всюду пу­ти его оказывались заваленными, а окрестные высоты заранее занятыми русской артиллерией.

Из воззваний Шамиля:

«Горцы! Если бы вы боялись Аллаха так же, как Бакланова, то давно были бы святыми. Но не будьте же трусами. Упорствуйте в борьбе и схватках с врагами более, чем вы делали это доселе. Проявляйте усердие, ибо заслуги в священной войне неисчислимы».

Несмотря на все призывы, Шамилю так и не удалось тогда организовать сколько-нибудь серьезного наступления.

В 1856 г. закончилась Крымская война. Россия проиграла ее Западу на собст­венной территории. Немаловажную роль в этом поражении сыграло устаревшее вооружение царских войск. Гладкоствольное оружие, на которое так долго сето­вали кавказские генералы, воюя с Шамилем, в очередной раз дало о себе знать. Итоги войны были закреплены Парижским мирным договором, согласно кото­рому Россия возвращала Турции Каре, отказывалась от права держать на Чер­ном море военный флот, кроме того, делала ряд уступок в отношении Сербии и Бессарабии.

Окончание Крымской войны совпало по времени со вступлением на престол нового императора — Александра П. Заключив Парижский мир, он бросил все высвободившиеся войска на Кавказ. Вокруг Чечни и Дагестана была сосредото­чена невиданная по силе армия — 270 тысяч человек. На окончательное покоре­ние Кавказа было выделено порядка 20% государственного бюджета страны.

Зимой 1856/57 г. началось беспримерное по масштабам наступление на Вос­точный Кавказ, вошедшее в военную историю как концентрическое наступление Барятинского. Со стороны Чечни, Дагестана и Грузии 3 многотысячных отряда двинулись в горы, воюя в основном посредством пил и топоров. Затем, уже по вырубленным просекам, следовали основные силы. Вскоре имамат был взят в кольцо такой плотности, что если бы солдат выстроить в живую цепь, то на каж­дого приходилось бы по 3 метра границы. Армия Шамиля оказалась не в состоя­нии сдерживать такой натиск, прибегать же к помощи местных жителей имаму удавалось все реже и реже.

Концентрическое наступление не останавливалось ни на минуту. Счет поко­ренным кнутом или пряником селениям уже никто не вел. Это раньше 10-тысяч­ный отряд, идущий в горы, казался огромной силой и каждый взятый аул был со­бытием. Теперь же, когда на Восточный Кавказ надвигалась 270-тысячная арма­да, речь шла лишь о полном, тотальном покорении всего края.

Война все больше становилась не народным движением за свободу, а борьбой новой знати с русскими чиновниками за власть на местах. Россия научилась вое­вать в условиях гор. Новый наместник, Барятинский, разработал детальный план действий и начал воплощать его в жизнь с завидной энергией. Он отошел от практики карательных экспедиций и вернулся к начатой Ермоловым системе со­здания просек и крепостей, переселения казаков для освоения занятых районов и — главное — повел в отношении мирных горцев весьма доброжелательную по­литику. Перевооружение русской армии на более меткие и дальнобойные вин­товки дало очевидный перевес в схватках, резко уменьшило потери.

Барятинский фактически купил Кавказ! Он лично объезжал колеблющиеся в своих симпатиях горские аулы в сопровождении специального казначея, чем, кстати, выгодно отличался от Шамиля, за которым неотступно следовал палач.

В результате в 1859 г., через 3 года целенаправленного, хотя и медленного продвижения в глубь Чечни и Дагестана, Северо-Восточный Кавказ был покорен. Шамиль сдался в плен.

Капитуляция шапсугов и убыхов 21 мая 1864 г. считается датой официально­го окончания Кавказской войны.

Нынешнее «наше все», а по тем временам невыездной диссидент А.С.Пушкин писал в заключительных строках «Кавказского пленника»:

Началось массовое переселение горцев, не желавших подчиняться русскому царю и не имевших уже сил сопротивляться ему. На покорение дюжины раз­дробленных воинственных племен ушло 5 лет. Методы применялись примерно те же, что и в Чечне. С одной лишь разницей — от покоренных черкесов не требо­вали подчиняться царским властям и присягать на верность престолу. От них требовалось лишь одно: убраться вон из России.

За несколько лет царского владычества от 1,5 миллионов коренных жителей Черноморья осталось несколько десятков тысяч человек. Многие народы — шап­суги, убыхи, натухайцы, бжедуги, темиргорьевцы и другие — были высланы практически полностью. Вскоре очередь дошла и до бывших подопечных имама Шамиля — чеченцев и дагестанцев. Их также стали грузить на пароходы и от­правлять за море. Так в Османской империи возникли диаспоры вынужденных переселенцев с Кавказа. Этот опыт повторит Ленин в борьбе с русской инако­мыслящей интеллигенцией, закрепит Сталин.

Как свидетельствует «Сборник сведений о потерях Кавказских войск во вре­мя войн кавказско-горской, персидских, турецких и в Закаспийском крае 1801 — 1885», изданной в Тифлисе в 1901 году, «вся потеря во время шестидесятичеты­рехлетней кавказско-горской войны выражается: убитыми — офицеров 804, нижних чинов — 24 143 чел., ранеными — офицеров 3154 и нижних чинов 61 971 чел., пленными — офицеров 92, нижних чинов 5915 чел.».

Больше всего потерь убитыми и ранеными во время кавказско-горской войны было в 1845 г. Тогда в одной, столь известной Даргинской, так называемой «су­харной», экспедиции убитыми и ранеными было 3809 человек, на 1200 человек больше, чем за все время персидской войны 1826 — 1828 гг.

Самыми кровопролитными делами были: во время кавказско-горской войны — экспедиция в Дарго с 6 по 21 июля 1845 г., во время которой убито, ранено и без вести пропало 173 офицера и 3225 человек нижних чинов, а во время внешних войн — штурм Карса 17 сентября 1855 г., при котором убито, ранено и без вести пропало 252 офицера и 7226 человек нижних чинов.

По этому же «Сборнику сведений…», «общая же потеря за время горской войны и войн с Турциею и Персиею простирается: офицерами убитыми 1217, ра­неными 4786, без вести пропавшими и пленными 138, всего 6141 человек; нижни­ми чинами: убитыми 36 634, ранеными 97 717, без вести пропавшими и пленными 8663, всего 143 018 человек. Итого 149 159 человек. Присоединяя лее к общей ци­фре потерь за время кавказско-горской войны потери, понесенные жителями от набегов горцев на разные населенные пункты, в особенности на Кавказской ли­нии, в Черномории и на Лезгинской кордонной линии, то общая цифра увелргчит-ся более чем на 2000 убитыми и ранеными».

После революции 1917 г. социальные потрясения и Гражданская война вновь раздули пламя повстанчества на Кавказе, причем его пик пришелся на период действия продразверстки и отмены установленной царем политико-администра­тивной системы. Подавляя восстание, Красная Армия наследовала из прошлого опыта решительность и наступательность действий, но все же основной предпо­сылкой затухания конфликта стало проведение новой социально-экономичес­кой политики. Тем не менее потери превысили 5 тысяч человек. Было утрачено значительное количество оружия и другого военного имущества, отбитого по­встанцами в порядке самообеспечения. При этом, если во времена Ермолова борьба велась в основном в горах, а в последующие годы стала расползаться и на равнины, то антисоветское восстание в равной мере охватило весь район.

Еще в 1921 г., когда город Грозный находился в составе Горской республики, поднимался вопрос о выходе его из состава и создании самостоятельной Гроз­ненской области с включением Сунженского округа. Русское (казачье) населе­ние тяготело к объединению с русскоязычными жителями города, в результате чего и произошло сначала объединение Сунженского округа с Грозным, и лишь в 1929 г. они были включены в состав Чечни, что вызвало резкое недовольство ме­стных казаков.

Вот как в «Независимой газете» №14 за 2000 г. была представлена спецопе­рация Красной Армии по ликвидации чеченских бандформирований:

«К 1925 г. в Северокавказском регионе сложилась нестабильная обстанов­ка, выразившаяся в разгуле бандитизма и заметной активизации националисти­ческих настроений у части горских народов, проживавших на территории Чеч­ни, Ингушетии, Осетии, Дагестана и других областей Северного Кавказа. В свя­зи с этим Советское правительство приняло решение о проведении операции по разоружению населения указанных республик и областей и ликвидации имею­щихся бандитских группировок. Основным объектом операции стала Чечен­ская Автономная Республика РСФСР, на территории которой сконцентрирова­лись значительные силы бандформирований.

Причины активизации бандитизма в Северокавказском регионе следует ис­кать в гражданской войне. Обострение ситуации на Кавказе также провоцирова­ли тяжелое экономическое положение, темнота масс, бытовые навыки, острая вражда между горцами и терцами, несправедливость и поборы местной админи­страции.

С другой стороны, на территории ряда северокавказских областей делались попытки создать «независимую Горскую республику» под протекторатом Тур­ции. Она должна была стать неким буфером против России. С этой целью Чечня, Ингушетия, Дагестан наводнялись оружием, реакционная часть мусульманского духовенства активно разжигала в горских народах откровенные антироссийские настроения.

Наиболее ярым сторонником борьбы с российским влиянием на Кавказе был бывший духовный лидер горцев Гоцинский. В декабре 1917 г. он провозглашает­ся имамом Северного Кавказа. В ноябре 1920 г. Гоцинский поднял восстание про­тив Советской власти в нагорном Дагестане, а после его поражения (в мае 1921 г.) укрылся в Чечне.

В специальном докладе заместителя председателя Реввоенсовета СССР Иосифа Уншлихта в Политбюро ЦК РКП (б) от 7 сентября 1925 г. была дана оценка социально-политической ситуации в горной Чечне и наличия в ней бан­дитских элементов. К началу операции расклад по имеющимся банформировани-ям на территории Чечни, условно разделенной на 6 районов, выглядел так.

Первый — база налетного чеченского бандитизма в районе рек Терек и Сун-жа и «вотчина» бандита Темир-Хана-Шипшева.

Второй район — большая часть равнинной Чечни. Здесь сконцентрировались «различные кулацкие группы и оппозиционное к Советской власти местное ду­ховенство».

В третьем районе не было установлено Советской власти, он служил базой для налетов на территорию Грузии со стороны бандформирований Гоцинского и Темир-Хан-Шипшева.

Шароевский округ, который по боевому разграничению входил в четвертый боевой район, являлся основной базой Гоцинского, очагом налетов в сторону Грузии. Здесь укрывались как сам Гоцинский, так и его ближайший сподвижник

— Атаби Шамилев. Кроме того, там находились и другие бандитские вожаки.

В пятом боевом участке «окопался» шейх Ансалтинский, скрывавшийся в районе аула Дай со своим сподвижником шейхом Каим Ходжи. Отсюда бандиты совершали вылазки в Дагестан.

Шестой район характеризовался наличием реакционных групп мусульман­ского духовенства, а в части, прилегающей к Дагестану, — присутствием местной власти Гебертиева, бывшего наиба Гоцинского.

Командование Северокавказского военного округа и ОГПУ приняли реше­ние начать одновременную — на 5 участках — зачистку территории от бандфор­мирований и изъять оружие и боеприпасы у местного населения.

Для недопущения проникновения бандитских групп в соседние республики и области по дагестано-чеченской границе были выставлены специальные засло­ны, в Ботлихском районе сформирован специальный отряд для предотвращения возможного прорыва чеченских боевиков на территорию Дагестана. К охране терско-чеченской границы на севере республики привлекли добровольцев из числа местных казаков. Но с учетом того недоверия, которое питала Советское правительство к казачьему сословию, впоследствии от их помощи отказались.

На грузино-чеченской границе был выставлен специальный заградительный отряд из состава частей Кавказской Краснознаменной армии и местных сотруд­ников ОГПУ. В период планирования операции осуществлялось тесное сотруд­ничество и взаимодействие органов безопасности и войск РСФСР и Республики Грузии.

Ниже приведен текст одного из документов, предваривших начало операции: «Для закрытия перевалов и проходов в Чечню из состава армии выделяем три отдельных отряда, которые с 21 августа и примерно по 10 сентября включитель­но будут располагаться: Паромский отряд в составе 80 человек в районе Парома, Шатильский — 80 человек в районе Шатиль и Ахмельский — 50 человек в райо­не Ахмель-Амга. При отрядах назначены ответработники ГрузЧК, знающие рай­оны и местные условия. Они будут освещать как занятые отрядами пограничные районы Грузии, так и смежные районы самой Чечни, поддерживая связь между отрядами и начальником чекистских групп Чечотдела Мироновым в Итум-Кале. Задача указанных отрядов и приданных им групп: первое — служить заслоном на случай перехода на территорию Грузии контрреволюционных деятелей Чечни или провоз оружия. Второе — оказать быструю поддержку частям, оперирую­щим в Чечне на участках, граничащих с Грузией, на случай осложнений, третье

— предотвращение возможности нападения на безоружных чеченцев со стороны горских племен для сведения своих счетов. Подробно сообщено в Ростов и Гроз­ный Евдокимову и Миронову все пункты расположения наших отрядов. Потреб­ные расходы составляют 5000 рублей».

В качестве резерва войсковой группировки в Чечне в городе Грозном были размещены: артиллерийский полк с приданием к нему бронепоезда и 2-я бригада 5-й кавалерийской дивизии.

Одновременно органы ОГПУ провели чистку центрального аппарата власти Чеченской Автономной Республики, в ходе которой были выявлены пособники главарей бандформирований и ярые противники Советской власти. Среди них оказались довольно крупные фигуры из числа высшего руководящего состава ЧечЦИКа республики. Они заранее оповещали бандитов о готовящихся действи­ях частей Красной Армии в нагорной и равнинной частях республики, распрост­раняли среди населения провокационные слухи, в том числе об объявлении вой­ны иностранными державами Советскому Союзу из-за операции на Северном Кавказе и т.д. В некоторых районах Чечни представители органов самоуправле­ния активно поддерживали бандитов и оказывали им содействие.

Санкционированная Советским правительством операция по разоружению Чеченской Автономной Республики и ликвидации бандитизма была осуществле­на войсками Северокавказского военного округа и органами ОГПУ. Сосредото­чение войск на территории республики производилось под видом участия в пред­стоящих маневрах.

Сущность операции заключалась в следующем. Войска, сосредоточившись на северной, восточной и западной границах Чечни, одновременно двигались в центр республики, разоружали население и осуществляли зачистку. Южная гра­ница республики (со стороны Грузии) перекрывалась особыми заградительными отрядами из состава Кавказской Краснознаменной армии. Войска, участвующие в операции, были разделены на 4 группы и 2 отряда. Общая численность полевых войск Северокавказского военного округа, принимавших участие в операции, со­ставила: бойцов пехоты — 4840 человек, кавалерии — 2017 человек. Что касает­ся оружия, то показатели были таковы: станковые пулеметы — 130 шт., легкие пулеметы — 102 шт., орудия горные — 14 шт., орудия легкие — 8 шт. Кроме того, отряды ОГПУ имели в своем составе 341 человека из состава Кавказской Крас­нознаменной армии и 307 человек от полевых войск и НКВД.

Предварительно операция была основательно подготовлена по линии ОГПУ. Первоначально планировалось охватить лишь нагорную часть республики, но в последующем боевые действия распространились и на равнинную часть Чечни.

Операция началась 23 августа 1925 г. В некоторых аулах горной Чечни мест­ное население оказывало войскам вооруженное сопротивление. В ответ войска применяли артиллерийский огонь (аулы Кереты, Мереджой-Берем, Бечик, Дай и др.) и бомбометания с аэропланов (Зумсой, Дай, Тагир Хой, Акки Боуги, Ошни, Химой, Нижелой, Рагехой, Урус-Мартан и Ножай-Юрт). Наиболее активное со­противление красноармейцам оказал 3-й условный район. В то же время некото­рая часть местного населения добровольно сдавала имеющееся оружие и даже помогала войскам в проведении операции, что дало возможность сформировать в Шатойском округе чеченский конный отряд. По завершении операции и убы­тию войск в места постоянной дислокации его планировалось использовать в ка­честве вооруженной опоры для аппарата местной Советской власти в Чечне.

По оценке командования Северокавказского округа, военная операция дала определенные положительные результаты. Местное население стало более ло­яльно относиться к Советской власти.

Во время проведения операции командование в значительной мере учитыва­ло уже имевшийся опыт борьбы с бандитизмом в других районах страны (Турке­станский фронт, Украина, Тамбовская губерния и т.д.). В то же время Реввоенсо­вет СССР полагал, что военный нажим в Чеченской Республике сможет дать прочный результат лишь в том случае, если будет сопровождаться мероприяти­ями политико-экономического характера: советизацией края, усилением совет­ских и партийных аппаратов надежными работниками и, наконец, экономичес­кой помощью населению.

В ходе проведения операции на территории Чечни действовали 5 специаль­ных групп из состава Красной Армии и сотрудников ОГПУ. Общее руководство операцией осуществлял командующий войсками Северокавказского военного округа Иероним Уборевич, по линии ОГПУ — Евдокимов.

После успешной операции в горной Чечне командование Северокавказского военного округа с 4 сентября принимало меры по переброске высвобождающих­ся частей для действий в равнинной части на севере республики.

Результаты проведения разоружения горной Чечни частично отражены в ни­жеприведенном документе:

«5 сентября (1925 года). Операция в Шароевском районе закончилась удачно. После 5 дней репрессий, агентурной работы сегодня в 14 часов через самолеты получено донесение, что Гоцинский взят. В этом же районе изъято до 400 винто­вок. Продолжается энергичная поимка Атаби Шамилева, причем значительная часть населения содействует поимке.

Таким образом, с поимкой главарей, значительной части крупных и рядовых бандитов надо считать операцию в горной Чечне удачно законченной.

8 остальных районах Чечни продолжается разоружение, причем за 3 и 4 сен­тября, по неполным сведениям, вновь изъято свыше 2000 винтовок, поймано не­сколько видных бандитов, в том числе Астемиров.

Производим перегруппировку войск с гор для операции в плоскостной Чеч­не, которая начнется в центральном районе 7 сентября. Полевой штаб сегодня переходит в Грозный.

Уборевич, Евдокимов, Володин».

9 сентября 1925 г. было начато разоружение Теречного района вместе с при­мыкающими казачьими станицами от города Грозного до Моздока. 12 сентября проведение войсковой операции по разоружению Чечни завершилось.

С ликвидацией очага напряженности в Чеченской Республике командование Северокавказского военного округа и ОГПУ предприняли соответствующие ме­ры по разоружению населения и ликвидации бандформирований в других обла­стях и районах Северного Кавказа.

Причина благополучного окончания операции — внезапность ее проведения. Местное население не успело далее принять какие-либо контрмеры против разо­ружения. А военный нал<им окончательно убедил всех в твердости проводимого решения.

24 сентября 1925 г. командующий войсками Северокавказского военного ок­руга Уборевич приступил к операции по разоружению Ингушетии и Осетии. В начале октября состоялось подведение предварительных итогов действий Крас­ной Армии и органов ОГПУ на Северном Кавказе.

В дальнейшем были проведены военные операции еще в двух северокавказ­ских республиках (областях): Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии.

Для проведения специальной операции по разоружению Чечни из состава Северокавказского военного округа (СКВО) были выделены 2 авиационных от­ряда (3-й и 5-й). Общее руководство действиями авиации в Чеченской Республи­ке осуществлял начальник ВВС СКВО Иван Петрожицкий.

Перед началом операции авиационные отряды перевели в Грозный, откуда они совершали боевые вылеты в горные районы Чечни. В число основных задач авиации входило: проведение бомбардировок населенных пунктов и районов, где осуществляется наиболее открытое сопротивление войскам; обеспечение связи между группами войск; проведение разведки местности и осуществление демон­стративных полетов с целью устрашения бандитов и их пособников. Также само­леты использовались в пропагандистских целях — для разбрасывания листовок с воззваниями или ультиматумами к местному населению сопротивляющихся се­лений и аулов…

В последующие годы на Северном Кавказе продолжала сохраняться межэт­ническая напряженность. В ее основе лежал целый комплекс причин, главной из которых было невнимание центральных и местных органов власти к националь­ной специфике региона, игнорирование своеобразных экономических проблем, стремление к принятию жестких решений в антирелигиозной политике и т. д. Это порождало определенное отчуждение местных народов по отношению ко мно­гим мерам Советского правительства.

Наиболее серьезной проблемой на Северном Кавказе было повстанческое движение, в котором принимало участие население, недовольное правительст­венной политикой на Северном Кавказе, и в первую очередь коллективизацией сельского хозяйства. Внедрявшаяся часто без учета местных особенностей, она вызвала резкое неприятие населения, что привело к открытым выступлениям уже в начале 30-х гг., которые на протяжении всего этого десятилетия практи­чески не прекращались. В 1938 г. только в одной Чечено-Ингушетии участника­ми бандитских групп было совершено 98 нападений, в ходе которых происхо­дил грабеж имущества и угон скота, было убито 49 руководящих работников. В то же время это движение нельзя считать организованным народным выступ­лением за независимость, поскольку такая цель не ставилась. Серьезно поста­вить ее в то время было вряд ли возможно, да и размах движения все же ока­зался сравнительно невелик. К концу 30-х гг. почти все повстанческие группы были ликвидированы. Но к началу Великой Отечественной войны политичес­кая, экономическая и межэтническая обстановка на Северном Кавказе продол­жала оставаться напряженной.

В ходе войны на Северном Кавказе чрезвычайно ухудшилась криминогенная ситуация (что, кстати, было присуще тогда не только этому региону). По данным Отдела борьбы с бандитизмом НКВД СССР, в 1941 — 1943 гг. по Союзу было ликвидировано 9161 вооруженная группа (54 130 человек), из них на Северном Кавказе 963 группы (13,5%) — 17 563 человека (32,5%). В первой половине 1944 г. по Союзу было пресечено действие 1727 подобных формирований (10 994 чело­века), из них на Северном Кавказе — соответственно 145 (8,4%) и 3144 (28,6%).

При планировании летнего наступления 1942 г. вермахт очень надеялся на ре­ализацию плана «Кавказ», согласно которому ожидалось, что народы Северно­го Кавказа окажут содействие немецким войскам. В ходе осуществления этого плана германскими спецслужбами неоднократно производилась заброска десан­тов и диверсионных отрядов, в задачу которых входила и вербовка местного на­селения. В течение 1942 г. активность этих отрядов была очень высокой. Однако массового перехода народов Северного Кавказа на сторону противника не про­изошло. Это признавало и немецкое командование. К началу 1943 г. Северный Кавказ был в основном освобожден от оккупантов. Между тем страх высшего советского руководства перед самой возможностью измены в тылу достиг такой степени, что во второй половине 1943 г. начали разрабатываться детальные пла­ны депортации ряда кавказских народов.

Сталинская депортация народов, подробности которой стали известны лишь сравнительно недавно, была грубейшим нарушением всех юридических норм да­же в условиях военного времени и совершенно незаконной с позиций действо­вавшей тогда Конституции СССР. Среди народов Северного Кавказа ее послед­ствия наиболее сильно сказались на чеченцах, ингушах, карачаевцах и балкар­цах. Некоторые из национальных автономий были ликвидированы и восстанов­лены только после войны. Фактически депортация являлась признаком неудачи правительственной политики в отношении этих народов, попыткой решить сложнейшие проблемы грубыми и примитивными методами. В то же время ее нельзя считать каким-либо очередным этапом кавказской войны, поскольку вы­сылались, как известно, не одни кавказцы, а все народы, с которыми, но мнению советского руководства, могли возникнуть проблемы в ходе войны с Германией. Такие же меры предпринимали и союзники по антигитлеровской коалиции. К примеру, в США после нападения на нее Японии были подвергнуты аресту сотни тысяч семей японцев, проживавших на территории страны. Власти их даже не де­портировали, а заключили на время военных действий в специальные лагеря.

В послевоенные годы, когда репрессии против народов Северного Кавказа были прекращены, начался процесс реэмиграции депортированного населения на территорию его прежнего преимущественного проживания, но некоторые значительные по численности группы осели в других союзных республиках. К концу 60-х годов реэмиграция практически завершилась.

Изучение истории показывает, что население завоеванных и присоединен­ных российских владений не превращалось в непримиримого врага России. Та­кой извечный враг существует лишь в опасных политических мифах, в том числе и мифе о 400-летней войне России с горцами.