Кандидат-республиканец. Часть 3

Пока Буш выступал в конгрессе, Маккейна чествовали в Маленькой Гаване в ресторане Версальес.

Там обосновалось со своими семьями большинство са­мых ожесточенных врагов Кубинской революции — бати-стовцы, крупные землевладельцы, домовладельцы и мил­лионеры, которые тиранили и грабили наш народ. Пра­вительство США использовало их по своему усмотрению, организуя агрессоров и террористов, которые на протяже­нии почти 50 лет заливали кровью нашу страну. К этому потоку позже добавились нелегальные эмигранты, Закон об урегулировании статуса кубинских эмигрантов и жес­точайшая блокада, навязанная народу Кубы.

Невероятно, чтобы в наши дни кандидат-республика­нец, чтимый как герой, превратился в орудие этой мафии. Ни один уважающий себя человек не может проявить та­кое поразительное отсутствие этики.

Члены палаты представителей Илеана Рос-Летинен, Марио и Линкольн Диас-Баларт, сенатор Мал Мартинес, также кубинского происхождения, губернатор Чарльз Крист и независимый сенатор Джозеф Либерман стали опорами кандидата в попытке завоевать Флориду и его главными консультантами по вопросам политики в Ла­тинской Америке.

Чего смогут ждать латиноамериканцы от подобных со­ветников?

Рос-Летинен охарактеризовала Маккейна как челове­ка «сильного в деле национальной обороны» и «понимаю­щего, какую угрозу означает режим Кастро».

Маккейн был видным участником слушания по Кубе в подкомитете по вопросам потребления, внешней торгов­ли и туризма комитета науки и транспорта, проходившего 21 мая 2002 года, на котором он повторил, что наша стра­на представляет собой угрозу для США в силу ее способ­ности производить биологическое оружие. Что, как дока­зал Джеймс Картер, было нелепостью.

В отношении предложенных мер в целях облегчения поездок на Кубу Маккейн в октябре 2003 года внес пред­ложение прервать обсуждение этих тем.

Обращает на себя внимание акция, осуществленная в марте 2005 года, с тем, чтобы представить законопроект под названием «Закон в целях стимулирования демокра­тии 2005», который разрешает финансирование, усилива­ет подрывную работу, создает новые структуры и предла­гает дополнительные механизмы давления, направленные против Кубы.

Намекая на пиратские авиетки, сбитые 24 февраля 1996 года, он заявил: «Если бы я был президентом США, я приказал бы начать расследование по делу об уничто­жении этих храбрецов, убитых по приказу Фиделя и Рау­ля Кастро, и судил бы их».

В другом из своих своеобразных заявлений он сказал, что «если бы на Кубе была свобода, ему хотелось бы встре­титься лицом к лицу с кубинцами, которые пытали неко­торых его товарищей во время вьетнамской войны». Ну и отважен же этот одержимый кандидат!

Впочем, перейдем к сущности его идей.

Какое политическое воспитание он получил? Никако­го. Его обучали как военного пилота исходя из физической пригодности управлять боевым самолетом. Что в нем пре­обладает? Семейные традиции и его усиленные политиче­ские мотивации.

В своих воспоминаниях он утверждает: «Мой отец дос­тиг высших командных чинов, когда коммунизм сменил фашизм в качестве главной угрозы американской безопас­ности. Он люто ненавидел его и посвятил себя его уничто­жению. Он верил, что мы безвыходно втянуты в борьбу с Советским Союзом не на жизнь, а на смерть. В конце кон­цов, или одна, или другая сторона добьется полной побе­ды, и в этом результате решающую роль будет играть во­енно-морская мощь. Таково было его категорическое мне­ние по этому вопросу…

В 1965 году яростные столкновения между враждую­щими группами, про одну из которых думали, что то был коммунистический фронт, привели Доминиканскую Рес­публику на край гражданской войны. Президент Джонсон приказал моему отцу возглавить военно-морской десант в ходе операции Стил Пайк по вторжению и оккупацию этой карибской страны. Данная операция была противо­речивой. Критики справедливо осудили ее как незаконное вмешательство в дела суверенной страны. Мой отец, как было ему свойственно, неустрашимо противостоял внут­ренней оппозиции…

Некоторые осудили интервенцию как неоправданную, но коммунисты были готовы вмешаться и взять власть. Может быть, люди не любят тебя за то, что ты силен, ко­гда надо быть сильным, но они уважают тебя за это и учат­ся вести себя в соответствии с этим отношением.

Его последующее назначение в Организацию Объеди­ненных Наций рассматривалось в военно-морских силах как заключительная точка и считалось его последним по­ручением. Он был адмирал с тремя звездами, и перспек­тивы на получение четвертой звезды были отдаленными. Два года спустя ему приказали отправиться в Лондон, что­бы принять на себя командование военно-морскими сила­ми США в Европе. Это назначение принесло ему четвер­тую звезду. Менее чем через год его сделали командующим всеми силами США в Тихом океане — наивысшее военное операционное командование в мире…»

Когда Маккейн, будучи курсантом, возвращался из своей учебной поездки, он проехал через оккупирован­ную территорию Гуантанамо.

«Гуантанамо в те дни до Кастро было диким местом. Все мы высадились на берег и немедленно направились в огромные походные палатки, которые поставили на базе в качестве временных баров, там подавали в больших ко­личествах крепкое кубинское пиво и даже еще более креп­кие ромовые пунши тем, кто проявлял жажду и не мог за­платить даже за самое дешевое спиртное…

Я с гордостью чувствовал себя выпускником Военно-морской академии. Но в тот момент самым глубоким моим чувством было облегчение. Меня уже приняли в Пенсако­ле для подготовки к полетам. В те дни надо было пройти только физическое обследование, чтобы считаться годным для летной подготовки, и мне не терпелось начать жизнь беззаботного летчика военно-морских сил…

В октябре 1962 года я как раз возвращался на военно-морскую базу Норфолк после завершения развертывания в Средиземном море на борту авианосца «Энтерпрайз».

Моя эскадрилья поднялась с «Энтерпрайза» и верну­лась на авиабазу военно-морского флота Оушеана, в то время как корабль входил в Норфолк.

Через несколько дней после нашего возвращения мы внезапно получили приказ вылететь обратно на авиано­сец. Наши командиры объяснили необычный приказ, со­общив, что в нашу сторону идет ураган.

За двадцать четыре часа все наши самолеты поднялись в воздух и вернулись на авианосец, и мы направились в открытое море. Кроме наших А-1, на «Энтерпрайз» были боевые самолеты большой дальности, для которых харак­терны сложности при взлете и посадке. Мы отправились для нашего таинственного развертывания без них.

Наш авиационный командир обратился к представите­лю эскадрильи и сказал ему, что у нас нет времени ждать, пока прилетят все его самолеты; некоторым из них при­дется вернуться на свою базу.

Я был достаточно сбит с толку видимой срочностью на­шей миссии — нас поспешно переместили за один день, ос­тавив позади некоторые наши самолеты; эскадрилья воен­но-морского флота получила приказ присоединиться к нам, имея достаточно горючего, чтобы приземлиться или сесть на воду. Тайна разрешилась, когда вскоре всех пилотов со­брали в большом салоне «Энтерпрайза», чтобы выслушать послание президента Кеннеди, который сообщал стране, что советские базируют на Кубе ядерные ракеты…»

На этот раз он имел в виду известный Карибский кри­зис 1962 года, более 45 лет назад, оставивший в нем тай­ное желание напасть на нашу страну.

«Энтерпрайз», шедший полным ходом на своем атом­ном реакторе, был первым американским авианосцем, пришедшим в воды по соседству с Кубой. В течение поч­ти пяти дней мы, пилоты «Энтерпрайза» думали, что нач­нем боевые операции. Мы никогда раньше не участвова­ли в боях и, несмотря на мировую конфронтацию, кото­рую предвещал удар по Кубе, мы были готовы и жаждали произвести свой первый вылет. Атмосфера на борту суд­на была достаточно напряженной, но не чрезмерно. Ко­нечно, мы внутри были очень возбуждены, но сохраняли спокойствие, подражая типичному имиджу лаконичного, сдержанного и смелого воюющего американца…

После пяти дней напряжение спало, когда стало оче­видно, что кризис будет разрешен в мирной форме. Мы не были разочарованы, что не сумели получить свой пер­вый боевой опыт, но у нас разгорелся аппетит, и вообра­жение оживилось. Мы с жадностью ждали случая сделать то, чему мы были научены, и наконец обнаружить, хватало ли у нас храбрости, чтобы выполнить задание…»

Далее он рассказывает об инциденте, происшедшем на атомном авианосце Форрестол, когда тот находился в Тон­кинском заливе. Сто тридцать четыре молодых американ­ца, многим из которых было 18—19 лет, погибли, усиленно стараясь спасти корабль. Авианосец, полный пробоин из-за взрыва бомб, должен был направиться в Соединенные Штаты для капитального ремонта. Следовало бы прове­рить, что тогда публиковалось и как освещалась эта тема.

Затем Маккейн переходит к другому авианосцу обыч­ного типа, находившемуся в тех же морях и с той же целью. Надо проследить за каждым самоопределением автора.

«30 сентября 1967 года я рапортовал о прибытии на Орискани и в группу В.А.-136 — боевую эскадрилью са­молетов А-4, носившую прозвище Лос Сантос. В течение трех лет, пока длилась кампания бомбардировок Северно­го Вьетнама, начатая в 1965 году, ни один пилот с авианос­ца не совершил больше вылетов и не понес больше потерь, чем пилоты с Орискани. Когда в 1968 году администрация Джонсона сочла операцию завершенной, тридцать восемь его пилотов погибли или попали в плен. Было уничтоже­но шестьдесят самолетов, включая двадцать девять типа А-4. Эскадрилья Лос Сантос понесла самые большие поте­ри. В 1967 году треть пилотов эскадрильи были убиты или в плену. Один из каждых пятнадцати А-4, первоначаль­но принадлежавших к этой группе, был уничтожен. Мы пользовались высокой репутацией благодаря нашей агрес­сивности и успехам, достигнутым при выполнении наших миссий. В месяцы, предшествовавшие моему прибытию в эскадрилью, члены Лос Сантос разрушили все мосты пор­тового города Хайфон…

Так же, как все боевые пилоты, мы проявляли почти зловещее безразличие к смерти, которая погружала эскад­рилью в глубокую печаль, становившуюся все глубже по мере того, как рос список наших потерь.

Мы вылетали для следующей атаки с решимостью на­нести как можно больший ущерб. Я был готов сбросить бомбы, когда в самолете раздался сигнал тревоги. Я знал, что меня подбили. Мой А-4, летевший на скорости, близ­кой к 550 милям в час, резко устремился к земле, враща­ясь вокруг своей оси.

Я автоматически отреагировал в момент, последовав­ший за попаданием, и увидел, что мой самолет потерял крыло. Сообщив по радио о моей ситуации, я дернул ры­чаг аварийного катапультирования.

Я ударился о часть самолета, сломав левую руку, пра­вую руку в трех частях и правое колено. На короткий мо­мент вследствие силы катапультирования я потерял созна­ние. Некоторые свидетели утверждают, что мой парашют едва успел раскрыться за несколько мгновений до того, как я упал в неглубокую воду озера Трук-Бах. Я приземлился посреди озера, в центре города, среди бела дня…

Мой отец не был склонен вести войны половинчаты­ми мерами. Он считал выдержку замечательным челове­ческим качеством, но когда ведется война, он полагал, что надо принимать все необходимые меры, чтобы привести конфликт к быстрому и успешному завершению. Война во Вьетнаме не была ни быстрой, ни успешной, и я знаю, что он воспринимал это как крупную неудачу…

В выступлении, произнесенном им после выхода в от­ставку, он сказал, что Соединенные Штаты привели к по­ражению во Вьетнаме два достойных сожаления реше­ния: первое — публичное решение запретить американ­ским войскам вторгнуться на север Вьетнама и разбить врага на его собственной территории… Второе — запре­тить бомбардировки Ханоя и Хайфона вплоть до послед­них двух недель конфликта…

Сочетание этих двух решений позволило Ханою при­менять любую стратегию, какую бы он ни пожелал, зная, что потенциально не будет ни репрессалий, ни контратак.

Когда северные вьетнамцы начали наступление перво­степенной важности в декабре 1971 года, в момент, когда силы США во Вьетнаме были сокращены до 69 ООО человек, президент Никсон наконец дал указание моему отцу не­медленно заминировать Хайфон и другие северные порты. Администрация Никсона в большой степени обходилась без микроруководства войной, сыгравшего столь плохую службу администрации Джонсона, в частности без абсурд­ных ограничений на объекты, навязанных пилотам амери­канских бомбардировщиков…

Отношения между военными командирами и их гра­жданскими начальниками улучшились, когда заняли свои посты президент Никсон и министр обороны Мелвин Лэйрд. Новая администрация явно была более заинтере­сована и поддерживала точку зрения генералов и адмира­лов, ведших войну. У моего отца были хорошие отноше­ния с обоими — с Никсоном и Лэйрдом — а также с Генри Киссинджером — советником президента по националь­ной безопасности…»

Он не скрывает своих чувств, когда говорит о жертвах бомбардировок. Его слова источают глубокую ненависть.

«В апреле 1972 года наше положение намного улучши­лось, когда президент Никсон возобновил бомбардиров­ки Северного Вьетнама, и по приказу моего отца с марта 1968 года на Ханой начали падать первые бомбы. Во время операции Lineback — так была названа эта кампания — в войне стали применяться самолеты В-52 с огромным гру­зом бомб…

Тревога, которую мы испытывали до 1972 года, усили­лась из-за боязни, что Соединенные Штаты не были под­готовлены к тому, чтобы сделать все необходимое в це­лях завершения войны в разумно быстрые сроки. Мы не различали на горизонте дня, когда война окончится. Под­держивал ли ты войну или выступал против нее — я был знаком с некоторыми пленными, защищавшими послед­нее — никто не считал, что войну надо было вести так, как сделала это администрация Джонсона…

Самолеты В-52 наводили страх на Ханой в течение одиннадцати ночей. Они шли волна за волной. Днем, пока стратегические бомбардировщики переснаряжались и пе­резаправлялись горючим, налеты совершали другие само­леты. Вьетнамцы поняли, что к чему.

Наши старшие офицеры, зная, что это было неизбеж­но, предупредили нас, чтобы мы не проявляли никаких эмоций, когда соглашение будет обнародовано…»

Он источает ненависть к вьетнамцам. Он был готов уничтожить их всех.

«В момент, когда наступил конец с подписанием в Па­риже мирного соглашения, мой отец ушел в отставку. Уже не ограниченный своей ролью подчиненного по отноше­нию к гражданскому руководству, он подверг соглашение критике… «Из-за нашего желания закончить войну мы под­писали очень плохое соглашение», — сказал он…»

В этих абзацах отражаются самые глубокие идеи Мак­кейна. Самое плохое происходит, когда он поддается мыс­ли выступить с заявлением против войны, которую вела его страна. Он не мог не упомянуть об этом в своей кни­ге. Как он делает это?

«Он (его отец. — Ф.К.) получил сообщение о том, что одну широко передаваемую пропагандистскую програм­му, якобы сделанную мной, проанализировали и сравни­ли голос с записью интервью, данного мною французско­му журналисту. В обоих случаях голос был определен как один и тот же. В мучительные дни сразу после моего при­знания я боялся, что мой отец узнает об этом.

После моего возвращения домой он никогда не упоми­нал, что знал о моем признании, и хотя я рассказал ему об этом, мы никогда не обсуждали это. Только недавно я уз­нал, что запись, которую, как мне казалось во сне, я слышал в камере через громкоговоритель, была реальной, ее пере­давали за стенами тюрьмы, и мой отец был с ней знаком.

Если бы я знал, в какой момент мой отец услышал мое признание, я расстроился бы больше, чем это можно себе вообразить, и не смог бы прийти в себя так быстро, как это случилось. Однако за годы, прошедшие с тех пор, мое ува­жение к отцу и к себе самому стало более зрелым. Сейчас я лучше понимаю природу сильного характера.

Мой отец был человеком достаточно сильным, чтобы не судить слишком строго характер сына, который достиг своих пределов и обнаружил, что не дотягивает до стан­дартов идеализированных героев, которые нам внушали в детстве…»

Я его критикую не за это. Делать это было бы слишком безжалостно и бесчеловечно. Не в этом цель. Сейчас речь идет о необходимости разоблачить политику, которая не является личной, а разделяется многими, поскольку объ­ективную правду всегда будет трудно понять.

Думал ли когда-нибудь Макклейн о Пятерке кубин­ских героев, боровшихся с терроризмом, заключенных в одиночные камеры — которые, по его словам, он ненави­дит — вынужденных предстать перед судом Маленькой Гаваны за преступления, которых никогда не совершали, причем трое из них приговорены к одному и даже двум срокам пожизненного заключения, а двое других — к 19 и 15 годам? Знает ли он, что власти США получили инфор­мацию, которая смогла предотвратить смерть американ­ских граждан от терроризма? Знает ли он о действиях По­сады Каррилеса и Орландо Боша, ответственных за взрыв в воздухе кубинского самолета и за гибель его 73 пассажи­ров и членов экипажа? Почему он не говорит об этом кур­сантам Аннаполиса?..