Ложь и странные смерти

Это тема еще более сложная и маловероятная, даже нежели версия о золотых слитках, хранившихся в подва­лах Всемирного торгового центра. Почти четыре десятиле­тия назад ученые, проживавшие в США, of крыли Интер­нет, так же, как Альберт Эйнштейн, родившийся в Герма­нии, открыл в свое время формулу для измерения атомной энергии.

Эйнштейн был великим ученым и гуманистом. Он оп­ровергнул физические законы Ньютона, бывшие до тех пор священными. Однако яблоки продолжали падать в силу определенного Ньютоном закона земного притяжения. То были две разные формы наблюдения и интерпретации природы, о которой во времена Ньютона было очень мало сведений.

В США были деньги и средства, необходимые для про­ведения такого дорогостоящего исследования. Политиче­ское время в результате всеобщей ненависти, вызванной зверствами нацизма, в самой богатой и производительной стране мира, разрушенного войной, превратило эту ска­зочную энергию в бомбы, которые были сброшены на без­защитные города Хиросима и Нагасаки, убив сотни тысяч и облучив такое же количество человек, которые умерли в течение последующих лет.

Ясный пример использования науки и технологии с теми же гегемонистскими целями описывается в статье бывшего сотрудника национальной безопасности США Гу­

са У. Вейсса, первоначально появившейся в журнале «Ста-диз ин Интеллидженс» в 1996 году, хотя подлинное распро­странение она получила в 2002 году. В ней Вейсс приписы­вает себе идею поставить в Советский Союз программное обеспечение, нужное для его промышленности, однако уже зараженное, чтобы разрушить экономику этой страны.

Согласно сведениям, приведенным в главе 17 книги То­маса К. Рида — бывшего министра военно-воздушных сил США — под названием «Над пропастью: истории холод­ной войны, рассказанные ее участником», Леонид Брежнев сказал в 1972 году группе высоких партийных работников: «Мы, коммунисты, должны еще пахать вместе с капитали­стами в течение некоторого времени. Нам нужны их кре­диты, их сельское хозяйство и их технология, но мы про­должим большие военные программы и к середине 80-х го­дов будем в состоянии вернуться к агрессивной внешней политике, направленной на то, чтобы иметь преимущест­во перед Западом…» Эта информация была подтверждена Министерствам обороны на слушании в Комитете палаты представителей по банкам и валюте в 1974 году.

В начале 70-х годов правительство Никсона выдвину­ло идею разрядки. Генри Киссинджер высказал надежду, что «со временем торговля и инвестиции могли бы сокра­тить тенденцию советской системы к автаркии». Он счи­тал, что разрядка могла бы «пригласить к постепенному сближению советской экономики с экономикой мировой и таким образом содействовать взаимозависимости, ко­торая добавила бы к политическим отношениям элемент стабильности».

Рейган склонялся к тому, чтобы игнорировать теории Киссинджера о разрядке и придерживаться сказанного президентом Брежневым. Однако все сомнения исчезли 19 июля 1981 года, когда новый президент США встретил­ся с президентом Франции Франсуа Миттераном на сам­мите G-7 по экономике в Оттаве. В ходе частной беседы Миттеран сообщил Рейгану об успехе его разведыватель­ных служб, завербовавших агента КГБ. Этот человек рабо­тал в отделе, где оценивались результаты советских усилий по приобретению западной технологии. Рейган проявил большой интерес к деликатным признаниям Миттерана и также поблагодарил его за предложение передать матери­ал правительству США. Досье под названием «Фэруэлл» поступило в ЦРУ в августе 1981 года.

Поскольку происходила передача технологии США — больших объемов в области радаров, компьютеров, станков и полупроводников — Советскому Союзу, можно было ска­зать, что Пентагон вел гонку вооружения с самим собой.

В «Досье Фэруэлла» также назывались сотни офице­ров, ведших дела, агентов, работавших на своих местах, и других поставщиков информации через Запад и Японию. В течение первых лет разрядки Соединенные Штаты и Со­ветский Союз создали рабочие группы в сферах сельско­го хозяйства, гражданской авиации, ядерной энергетики, океанографии, вычислительной техники и окружающей среды. Задачей было начать строить «мосты мира» между сверхдержавами. Члены рабочих групп должны были об­мениваться визитами, посещая места работы друг друга.

Помимо идентификации агентов, самую полезную ин­формацию, содержащуюся в досье, составлял «перечень за­купок» и его задачи в отношении приобретения техноло­гии в будущие годы. Когда «Досье Фэруэлла» поступило в Вашингтон, Рейган попросил директора ЦРУ Билла Кейси продумать тайное оперативное использование материала.

Производство и транспортировка нефти и газа были одним из советских приоритетов. Новый транссибирский газопровод должен был поставлять природный газ из га­зовых месторождений Уренгоя в Сибири через Казахстан, Россию и Восточную Европу на валютные рынки Запада. Для автоматизации действия клапанов, компрессоров и хранилищ на таком огромном предприятии советской сто­роне нужны были новейшие контрольные системы. Они закупили компьютеры первых моделей на открытом рын­ке, но когда руководители газопровода обратились в Со­единенные Штаты для приобретения необходимого про­граммного обеспечения, они получили отказ. СССР бес­страшно направил поиски в другую сторону: был послан агент КГБ с заданием проникнуть на предприятие канад­ского поставщика программного обеспечения в попыт­ке приобрести необходимые коды. Американская развед­ка, извещенная агентом «Фэруэллом» ответила на попыт­ку и подделала программное обеспечение перед тем, как его послать.

Поступив в Советский Союз, компьютеры и програм­мы, работая вместе, обеспечивали замечательную рабо­ту газопровода. Но это спокойствие было обманчивым. В программах, управлявших газопроводом, имелся «тро­янский конь» — термин, используемый для обозначения элементов программ, скрытых в нормальной оперативной системе, которые приводят к тому, что эта система в буду­щем выходит из-под контроля, или это происходит после получения приказа из-за рубежа.

С целью помешать поступлению доходов в валюте с Запада и причинить ущерб внутренней экономике России, программа газопровода, которая должна была регулиро­вать работу насосов, турбин и клапанов, была написана так, чтобы через определенное время дать сбой и перена­строить скорости насосов и регулировку давления клапа­нов, чтобы заставить их работать под давлением, неприем­лемо высоким для фланцев и сварных швов газопровода.

«Результатом стал самый колоссальный неядерный взрыв и пожар, каких никогда ранее не наблюдали из кос­моса. В Белом доме должностные лица и консультанты получили предупреждение от инфракрасных спутников о странном событии в ненаселенном районе советской тер­ритории. НОРАД (Командование аэрокосмической оборо­ны США) боялось, что то был запуск ракет из места, где, по всем сведениям, не было никаких ракетных установок, или детонация ядерного устройства. Спутники не обнару­жили никакой электромагнитной пульсации, характерной для ядерных детонаций. Но до того как эти факты могли бы привести к международному кризису, Гус Вейсс, идя по коридору, говорил своим коллегам по Совету националь­ной безопасности, чтобы они не беспокоились, утвержда­ет в своей книге Томас Рид.

Кампания контрмер, основанная на «Досье Фэруэлла» была экономической войной. Хотя в результате взрыва га­зопровода не было человеческих жертв, советской эконо­мике был нанесен значительный ущерб.

В качестве большого финала в 1984—1985 годах Со­единенные Штаты и их союзники по НАТО завершили эту операцию, которая эффективно покончила со способно­стью СССР получать технологию в момент, когда Москва находилась между двух огней — неработающей экономи­кой, с одной стороны, и американским президентом, ко­торый упорно стремился достичь превосходства и поло­жить конец холодной войне, с другой.

В уже цитировавшейся статье Вейсса утверждается, что в 1985 году дело получило неожиданный оборот, ко­гда во Франции стало известно о «Досье Фэруэлла». Мит­теран начал подозревать, что советский агент был подстав­лен ЦРУ, чтобы проверить его и решить, будет ли материал передан американцам или останется у французов. Дейст­вуя из этих соображений, Миттеран уволил начальника французской разведки Ива Боннета.

Как уже сказано, Гус У. Вейсс был человеком, припи­савшим себе зловещий план по направлению в СССР де­фектных программ, когда Соединенные Штаты держали в своих руках «Досье Фэруэлла». Он умер 25 ноября 2003 года в возрасте 72 лет. «Вашингтон пост» сообщила о его смерти только 7 декабря — 12 дней спустя. В газете было сказано, что Вейсс «упал из здания Уотергейт» в Вашинг­тоне, где он жил, и также утверждалось, что патологоана­том американской столицы заключил, что его смерть была «самоубийством». Газета его родного города Нэшвилл Тен­нессеан опубликовала известие через неделю после «Ва­шингтон пост» и предупредила, что в тот день они могли сказать только то, что «обстоятельства, окружающие его смерть, еще не подтверждены».

Перед смертью он оставил неизданные записки под названием «Прощальное досье: стратегический обман и экономическая война внутри холодной войны».

Вейсс окончил Университет Вандербильта. У него были степени, полученные в Гарварде и Нью-Йоркском универ­ситете. Его работа для правительства сосредотачивалась на делах национальной безопасности, разведывательных организациях и заботах о передаче технологии в коммуни­стические страны. Он работал с ЦРУ, с Советом научной защиты Пентагона и Комитетом сигналов разведки Сове­та по разведке США. Он получил медаль ЦРУ «За заслу­ги» и Медаль «Шифр» Совета национальной безопасности. Французы наградили его в 1975 году орденом «Почетного легиона. Родственников после него не осталось.

Незадолго до своего «самоубийства» Вейсс выступал против войны в Ираке. Интересно принимать во внима­ние, что за 18 дней до смерти Вейсса, 7 ноября 2003 года, также покончил жизнь самоубийством другой аналитик правительства Буша — Джон Дж. Кокал (58 лет). Он вы­прыгнул из своего офиса в государственном департамен­те, где он работал. Кокал был аналитиком госдепартамен­та по разведке в делах, связанных с Ираком.

В уже опубликованных документах указывается, что когда начались аресты и депортации советских агентов в разных странах, Михаил Горбачев рассвирепел, поскольку не знал, что содержание «Дела Фэруэлла» было в руках ос­новных глав правительств стран НАТО. На заседании По­литбюро 22 октября 1986 года, созванном, чтобы проин­формировать его коллег о саммите в Рейкьявике, он зая­вил, что американцы «действуют очень невежливо и ведут себя как бандиты». Хотя на публике он был любезен, в лич­ных беседах Горбачев отзывался о Рейгане как о «лжеце».

В последние дни Советского Союза генеральному сек­ретарю КПСС приходилось идти вслепую. Горбачев не имел понятия о том, что делалось в лабораториях и на предпри­ятиях по производству высокотехнологичного оборудова­ния США; он совершенно не знал, что советские лаборато­рии и предприятия были скомпрометированы, и до какой степени. Пока это происходило, прагматики Белого дома тоже действовали вслепую.

Президент Рональд Рейган разыграл свою козырную карту: Стратегическая оборонная инициатива / Звездные войны. Он знал, что советские не могли состязаться в этой лиге, потому что не могли подозревать, что их электрон­ная промышленность была заражена вирусами и «троян­скими конями», внесенными туда разведывательным со­обществом США.

Бывший британский премьер-министр говорит в сво­их мемуарах, опубликованных в 1993 году крупным анг­лийским издательством под названием «Маргарет Тэтчер: годы на Даунинг-стрит», что весь план Рейгана, связанный со Звездными войнами и намерением привести экономику Советского Союза к коллапсу, был самым блестящим пла­ном этой администрации и что он привел к окончательно­му падению социализма в Европе. В главе XVI своей книги она объясняет участие ее правительства в Стратегической оборонной инициативе. Осуществить ее было, по мнению Тэтчер, «самым важным решением» Рейгана, «она доказа­ла, что была ключевым элементом в победе Запада в холод­ной войне». Она заставила советское общество переживать «большие экономические напряжения и вести более суро­вую жизнь, и в конце концов ее технологические и финан­совые воздействия были для СССР разорительными».

Под подзаголовком «Подвергая Советский Союз пере­оценке» она описывает ряд концепций, суть которых со­держится в дословных абзацах, взятых их этого большо­го фрагмента, в которых подтверждается, что имел место жестокий заговор.

«В начале 1983 года советские очевидно начали по­нимать, что их игре по манипуляции и запугиванию ско­ро придет конец. Европейские правительства не собира­лись попасть в ловушку, расставленную предложением о «зоне, свободной от ядерного оружия» для Европы. Они продолжали подготовку к развертыванию крылатых ракет и «Першингов». В марте президент Рейган объявил о пла­нах США относительно Стратегической оборонной ини­циативы, чьи технологические и финансовые последствия для СССР были бы разорительными…

У меня нет ни малейших сомнений в правильности его усердия, с каким он настаивал на программе. Анализируя это задним числом, я теперь ясно вижу, что первоначаль­ное решение Рональда Рейгана относительно Стратегиче­ской оборонной инициативы было самым важным за вре­мя его президентства.

Формулируя наш подход к Стратегической оборонной инициативе, надо отметить четыре разных элемента, ко­торые я принимала во внимание. Первым была наука сама по себе.

Целью США в Стратегической оборонной инициати­ве было разработать новую и гораздо более эффективную защиту от баллистических ракет.

Эта концепция обороны основывалась на способности атаковать запущенные баллистические ракеты на любом этапе их полета, с момента пуска, когда ракета, все ее бое­головки и приманки собраны вместе, до точки ее повтор­ного вхождения в земную атмосферу на пути к цели.

Второй элемент, который следовало принять во вни­мание, были существующие международные соглашения, ограничивающие развертывание оружия в космосе и сис­темы противобаллистических ракет. Договор об ограниче­нии систем противобаллистических ракет от 1972 года, с поправками, внесенными в него Протоколом от 1974 года, позволял Соединенным Штатам и Советскому Союзу раз­мещать стационарную систему противобаллистических ра­кет вплоть до сотни пусковых установок, чтобы защитить свое поле пусковых шахт межконтинентальных баллисти­ческих ракет.

Министерство иностранных дел и министерство обо­роны Великобритании всегда старались настаивать на го­раздо более узкой интерпретации, чем американцы — и правильно, по моему мнению — и они считали, что это оз­начало, что Стратегическая оборонная инициатива была мертворожденной. Я всегда пыталась держаться в сторо­не от этой фразеологии и ясно заявляла в частных беседах и публично, что нельзя сказать, что исследование того, яв­ляется ли какая-либо система жизнеспособной, завершено, пока она не будет успешно опробована, Прячась под этим жаргоном, этот пункт, казалось, технический был в дейст­вительности вопросом явного здравого смысла. Однако он превратился в вопрос, раздевший Соединенные Штаты и Советский Союз на саммите в Рейкьявике, так что он при­обрел большую важность

Третьим элементом в расчете была относительная сила обеих сторон в защите от противобаллистических ракет. Только Советский Союз имела систему противобаллисти­ческих ракет (известную как ГАЛОША) в окрестностях Мо­сквы, которая в то время совершенствовалась. Американцы никогда не смогли разместить эквивалентную систему.

СССР также достиг больших успехов в противоспут­никовом оружии. Следовательно, имелся сильный аргу­мент в пользу того, что СССР уже приобрели недопусти­мое преимущество во всей этой сфере.

Четвертым элементом было то, что подразумева­ла Стратегическая оборонная инициатива для сдержива­ния. Вначале я достаточно симпатизировала философии, стоявшей за Договором об ограничении систем противо­баллистических ракет, считая, что чем более ультрасовре­менной и эффективной является защита от ядерных ракет, тем большее давление оказывалось, чтобы стремиться к чрезвычайно дорогостоящим достижениям в технологии для создания ядерного оружия. Я всегда верила в вариант с легкими условиями доктрины, известной как «гаранти­рованное взаимное уничтожение» по-английски МАД. Уг­роза того, что я предпочитаю называть «неприемлемым уничтожением, которое произойдет после обмена ядерны­ми ударами, была настолько сильной, что ядерное оружие представляло собой эффективный элемент сдерживания против не только ядерной, но и обычной войны.

Вскоре я начала видеть, что Стратегическая оборонная инициатива не подорвет ядерного сдерживания, а укрепит его. В отличие от президента Рейгана и других членов его администрации, я никогда не верила, что Стратегическая оборонная инициатива может обеспечить стопроцентную защиту, но она позволит достаточному числу американ­ских ракет пережить первый удар советских.

Тема Стратегической оборонной инициативы преоб­ладала в моих беседах с президентом Рейганом и члена­ми его администрации, когда я поехала в Кемп-Дэвид в субботу 22 декабря 1984 года, чтобы проинформировать о моих предварительных разговорах с господином Горбаче­вым. То был первый раз, когда я услышала, как президент Рейган говорит о Стратегической оборонной инициативе. Он говорил об этом страстно и казался полным идеали­стом. Он подчеркнул, что Стратегическая оборонная ини­циатива будет оборонительной системой и что было не в его намерениях получить для США одностороннее пре­имущество. Более того, он сказал, что если Стратегическая оборонная инициатива будет иметь успех, он будет готов интернационализировать ее, так чтобы ею могли восполь­зоваться все страны, и то же он сказал господину Громыко. Он подтвердил свою долгосрочную цель полностью унич­тожить ядерное оружие.

От этих наблюдений я разнервничалась. Мне страш­но было подумать, что Соединенные Штаты были бы го­товы отказаться от так тяжело завоеванного преимуще­ства в области технологии, предоставив ее в распоряже­ние всего мира.

То, что я услышала, когда мы перешли к обсуждению не столько широкой концепции, сколько реальных воз­можностей, было успокаивающим. Президент Рейган не притворялся, что они еще не знают, куда могут привести исследования, но подчеркивал, что — кроме своих преж­них аргументов в пользу Стратегической оборонной ини­циативы, — следовать темпу США означало бы оказывать экономическое давление на Советский Союз. Он утвер­ждал, что не существует практического предела тому, до­куда могло бы советское правительство довести свой на­род на пути к суровой жизни.

Сейчас, беседуя с консультантом по вопросам нацио­нальной безопасности Будом Макферлейном, я записала четыре пункта, которые казались мне наиболее критиче­скими.

Мои сотрудники позже добавят нужные детали. Прези­дент и я договорились о тексте, где излагалась политика.

В главном разделе моего заявления говорится:

«Я рассказала президенту о моем твердом убеждении, что программа исследований Стратегической оборонной инициативы должна продолжаться. Исследования, конеч­но, разрешены существующими договорами между США и Советским Союзом, и разумеется, мы знаем, что у русских уже есть своя программа исследований и что, по мнению США, они уже вышли за ее пределы.

Мы договорились по четырем пунктам:

1. Целью США, Запада, является не достижение пре­восходства, а сохранение равновесия, учитывая советские достижения.

2. Развертывание, связанное со Стратегической обо­ронной инициативой, с учетом обязательств, накладывае­мых соглашениями, должно было бы стать темой для пе­реговоров.

3. Общая цель — это увеличить, а не подрывать сдер­живание.

4. Переговоры между Востоком и Западом должны быть направлены на достижение безопасности, с сокра­щением наступательных систем с обеих сторон. Это бу­дет целью переговоров о контроле над вооружением, кото­рые возобновятся между США и Советским Союзом, что я одобряю.

Впоследствии я узнала, что Джордж Шульц — в то время государственный секретарь — думал, что я сдела­ла слишком большую уступку американцам в составле­нии текста, но в действительности это ставило нас — как их, так и нас, — в ясное и легко защищаемое положение и помогало успокоить европейских членов НАТО. То был очень продуктивный рабочий день…»

Далее под подзаголовком «Поездка в Вашингтон: фев­раль 1985 года», Маргарет Тэтчер говорит:

«Я вновь посетила Вашингтон в феврале 1985 года. Переговоры о вооружении между американцами и Совет­ским Союзом уже были возобновлены, но Стратегическая оборонная инициатива продолжала оставаться источни­ком дискуссий. Я должна была выступить на совместном заседании конгресса утром в среду 20 февраля и привез­ла с собой из Лондона в подарок бронзовую статую Уин-стона Черчилля, который также много лет назад был удо­стоен той же чести. Я с особым старанием работала над этим выступлением. Я собиралась говорить, используя те-лепромптер. Я знала, что в конгрессе видели, как сам «Ве­ликий коммуникатор» произносил безупречные выступ­ления, и у меня будет требовательная аудитория. Так что я решила попрактиковать чтение текста, пока не добилась того, что произносила его с правильной интонацией и вы­разительностью. Должна добавить, что говорить с теле-промптером — это совершенно другая техника, чем гово­рить, имея перед собой заметки. Кстати, президент Рей­ган одолжил мне его собственный телепромптер, который я унесла в британское посольство, где проживала. Сопро­вождавший меня Гарвей Томас достал его, и, не обращая внимания на всю разницу во времени, я практиковалась до четырех часов утра. Я не ложилась, начав новый рабо­чий день с моего привычного черного кофе и моих вита­минов; затем, начиная с 6.45 давала телевизионные интер­вью; побывала у парикмахера и к 10.30 была готова ехать в Капитолий. Я использовала свой доклад, который широ­ко рассматривал международные вопросы, чтобы сильнее поддержать Стратегическую оборонную инициативу. Меня принимали потрясающе.

В следующем месяце (март 1985 года) умер господин Черненко, и примечательно, что без большого промедле­ния его сменил в руководстве Советским Союзом госпо­дин Горбачев. Еще один раз я присутствовала на похоро­нах в Москве: было даже гораздо холоднее, чем на похо­ронах Юрия Андропова. Господин Горбачев должен был принимать большое число иностранных правителей. Но я почти час беседовала с ним в тот же день в кремлевском зале Святой Екатерины. Атмосфера была более официаль­ной, чем в Чекере (официальная загородная резиденция британских премьер-министров с 1921 года), и молчали­вое сардоническое присутствие господина Громыко не по­могало. Но я смогла объяснить им последствия политики, о которой мы договорились с президентом Рейганом в де­кабре в Кемп-Дэвиде. Было ясно, что Стратегическая обо­ронная инициатива была теперь главной заботой совет­ских в плане контроля над вооружением.

Как мы и ожидали, господин Горбачев придал совет­скому правительству новый стиль. Он открыто говорил об ужасающем состоянии советской экономики, хотя на этом этапе он еще больше опирался на методы, связанные с кампанией господина Андропова за большую эффектив­ность, чем на радикальную реформу. Примером тому были суровые меры, принятые Горбачевым против алкоголиз­ма. Но проходил год, а в Советском Союзе не было при­знаков улучшения. Фактически, как указывал в одном из своих первых отчетов наш новый и великолепный посол в Москве Брайан Картледж, бывший моим личным секре­тарем по иностранным делам, когда я стала премьер-ми­нистром в первый раз, вопрос стоял так: «компот завтра, а пока никакой водки сегодня».

Отношения Великобритании с Советским Союзом вступили в явно холодный период в результате уполно­моченной мною высылки советских сотрудников, совер­шивших акты шпионажа.

В ноябре президент Рейган и господин Горбачев про­вели свою первую встречу в Женеве. Ее результаты были скудными — советские настаивали на том, чтобы связать стратегическое ядерное оружие с приостановкой исследо­ваний, касающихся Стратегической оборонной инициати­вы, но скоро между двумя лидерами возникла личная сим­патия. Выражалась некоторая озабоченность относительно того, что смышленый и молодой советский коллега прези­дента Рейгана мог превзойти его в ловкости. Но этого не произошло, что меня совершенно не удивило, поскольку у Рональда Рейгана была огромная практика в его первые годы как президента профсоюза актеров кино, когда он вел переговоры с синдикатом на реалистической основе, и не было большего реалиста, чем господин Горбачев.

В течение 1986 года господин Горбачев проявил ог­ромное хитроумие, эксплуатируя западное обществен­ное мнение, когда выдвигал заманчивые, но неприемле­мые предложения о контроле над вооружениями. Совет­ские руководители говорили относительно мало о связи между Стратегической оборонной инициативой и сокра­щением ядерного оружия. Но им не давали никакого по­вода верить, что американцы были готовы приостановить или прекратить исследования, касающиеся Стратегической оборонной инициативы. В конце этого года договорились, что президент Рейган и господин Горбачев вместе со свои­ми министрами иностранных дел встретятся в Рейкьявике, Исландия, для обсуждения существенных предложений.

Дело было в том, что мы не могли останавливать ис­следования, касавшиеся новых видов вооружения. Мы должны были быть первыми в их получении. Невозмож­но остановить науку, она не остановится в силу того, что ее игнорируют.

Оглядываясь назад, можно считать, что саммит в Рей­кьявике в тот конец недели 11 и 12 октября [1986 года] имел совершенно иное значение, чем то, что ему прида­вало большинство комментаторов в то время. Американ­цам подготовили ловушку. На саммите советские уступки становились все более большими, там впервые договори­лись о том, что британские и французские элементы сдер­живания будут исключены из переговоров о ядерном ору­жии средней дальности и что сокращение стратегического ядерного оружия должно оставить одинаковое количест­во у обеих сторон и быть не только процентным сокра­щением, которое дало бы советским явное преимущест­во. Также были сделаны значительные уступки в числен­ности ядерных сил средней дальности.

Когда саммит подходил к концу, президент Рейган предложил заключить соглашение, посредством которого весь арсенал стратегического ядерного вооружения — бом­бардировщики, крылатые ракеты и баллистические раке­ты большой дальности — сократятся наполовину в течение пяти лет, и самое мощное из этих видов оружия — стра­тегические баллистические ракеты — будет уничтожено в десятилетний срок. У господина Горбачева были еще более честолюбивые планы: он хотел уничтожить все виды стра­тегического ядерного оружия по завершении десяти лет.

Но тогда неожиданно в самом конце сработала ловуш­ка. Президент Рейган согласился, что в течение десяти лет обе стороны примут решение не выходить из Договора об ограничении систем противобаллистических ракет, хотя бы и было разрешено развитие и испытания, совмести­мые с договором».

Но Рейган испытал странную амнезию в отношении детонатора жестокой военной конкуренции, навязанной СССР, за что эта страна заплатила огромную экономиче­скую цену. Его разрекламированный дневник не упоми­нает абсолютно ничего о «Досье Феруэлла». В своих еже­дневных записях, опубликованных в этом году, Рональд Рейган, описывая свое пребывание в Монтебелло, Кана­да, говорит:

«Воскресенье 19 июля (1981 год)

Этот отель — замечательное инженерное сооружение, полностью сделанное из бревен. Самая большая в мире хи­жина из бревен.

У меня был тет-а-тет с канцлером Шмидтом (главой германского правительства). Он был действительно в по­давленном состоянии и пессимистически смотрел на мир.

Затем я встретился с президентом Миттераном, объяс­нил ему нашу экономическую программу и что мы не име­ли никакого отношения к высоким процентным ставкам.

В тот вечер на ужине нас было только 8 человек. Семь глав правительств и председатель Европейского сообще­ства. Ужин превратился в неформальную беседу по эко­номическим вопросам, в основном по предложению пре­мьер-министра Тэтчер».

О конечном результате большого заговора и о безум­ной и дорогостоящей гонке вооружений, когда Советский Союз был смертельно ранен в экономическом отношении, рассказывает Джордж У. Буш в предисловие к книге Тома­са К. Рида. Он пишет дословно следующее:

«Холодная война была борьбой за самую душу челове­чества. То была борьба во имя образа жизни, определенно­го, с одной стороны, свободой, а с другой — репрессиями. Думаю, что мы уже забыли, какой длинной и тяжелой была эта борьба и как близки бывали мы иногда к ядерной ката­строфе. Тот факт, что этого не случилось, свидетельствует о наличии достойных мужчин и женщин с обеих сторон, которые сохранили спокойствие и поступили правильно — по их мнению — в критические минуты.

Этот конфликт между сверхдержавами, переживши­ми Вторую мировую войну, начался, когда я возвращал­ся домой с войны. В 1948 году — в год, когда я закончил

Йельский университет, — Советский Союз попытался пе­рекрыть доступ Запада в Берлин. Эта блокада привела к созданию НАТО, затем к первому советскому испытанию атомной бомбы и окрасилась кровью с вторжением в Юж­ную Корею. Потом последовали четыре десятилетия ядер­ного противостояния, войн, где каждая сверхдержава под­держивала противоположную сторону, и экономических лишений.

Мне выпала честь стать президентом США, когда все это закончилось. Осенью 1989 года государства-сателлиты начали освобождаться, и в Польше, Венгрии, Чехословакии и Румынии прошли в основном мирные революции. Когда рухнула Берлинская стена, мы знали, что конец близок.

Должны были пройти еще два года, чтобы пришел ко­нец империи Ленина и Сталина. Два телефонных звонка донесли до меня эту благую весть. Первый телефонный звонок раздался 8 декабря 1991 года, когда Борис Ельцин позвонил мне из заповедно-охотничьего хозяйства возле Бреста, в Белоруссии. Будучи совсем недавно избран пре­зидентом Российской республики, Ельцин встречался с президентом Украины Леонидом Кравчуком и президен­том Белоруссии Станиславом Шушкевичем. «Сегодня в на­шей стране произошло очень важное событие, — сказал Ельцин. — Я захотел сообщить вам об этом лично, преж­де чем вы узнаете это из прессы». И он сообщил мне но­вость: президенты России, Белоруссии и Украины приня­ли решении о роспуске Советского Союза.

Две недели спустя второй звонок подтвердил мне, что Советский Союз исчез. Михаил Горбачев связался со мной в Кемп-Дэвиде рождественским утром 1991 года. Он пожелал Барбаре и мне счастливого рождества и потом коротко рас­сказал о том, что произошло в его стране: Советский Союз перестал существовать. Он только что выступил по нацио­нальному телевидению, чтобы подтвердить этот факт, и пе­редал контроль над советским ядерным оружием президен­ту России. «Можете спокойно проводить рождественский вечер», — сказал он нам. И так все кончилось…»

Из статьи, опубликованной в газете «Нью-Йорк тайме», известно, что в этой операции ЦРУ использовало все дос­тупные ему средства — психологическую войну, саботаж, экономическую войну, стратегический обман, контрраз­ведку, кибернетическую войну, — все это в сотрудничест­ве с Советом национальной безопасности, Пентагоном и ФРБ. Эта операция разрушила напористую систему совет­ского шпионажа, нанесла ущерб экономике страны и дес­табилизировала государство. То был полный успех. Если бы произошло наоборот (советские одолели бы американ­цев), это выглядело бы как террористический акт.

Об этом говорится также в другой только что опубли­кованной книге под названием «Наследие из пепла» Тима Уейнера, корреспондента «Нью-Йорк тайме», уже двадцать лет пишущего об американской разведке и получившего Пулитцеровскую премию за работу о секретных програм­мах Национальной безопасности. Он ездил в Афганистан и в другие страны, чтобы расследовать на месте тайные операции ЦРУ. Это его третья книга.

Книга «Наследие из пепла» основана на более чем 50 тысячах документов, взятых в основном из самих архи­вов ЦРУ, и сотнях интервью с ветеранами этого агентства, включая десять директоров. Она раскрывает перед нами картину деятельности ЦРУ с момента его создания после Второй мировой войны, включает сражения во время «хо­лодной войны» и войны против терроризма, начатой 11 сентября 2001 года.

Статья Джереми Аллисона, опубликованная в «Ребель-он» в июне 2006 года, и статьи Розы Мириам Элисальде, опубликованные 3 и 10 сентября 2007 года, разоблачают эти факты, подчеркивая идею одного из создателей сво­бодного программного обеспечения, который указал, что «по мере того как усложняются технологии, все труднее будет обнаружить такого рода действия».

Роза Мириам опубликовала две простые статьи едва ли по пяти страниц каждая. Если она захочет, то может на­писать книгу во много страниц. Я хорошо ее помню с того дня, когда она, будучи очень молодой журналисткой, оза­боченно спросила меня, не более и не менее как на пресс-конференции более 15 лет назад, думаю ли я, что мы суме­ем выдержать особый период, который надвигался на нас с исчезновением социалистического лагеря.

СССР рухнул с грохотом. С тех пор мы подготовили сотни тысяч молодых людей с высшим образованием. Ка­кое другое идеологическое оружие можем мы иметь, как не высший уровень сознания! Оно было у нас, когда мы были народом в большинстве своем неграмотным или полугра­мотным. Если хотят знать, какими бывают настоящие хищ­ники, пусть допустят, чтобы в человеке взяли верх его ин­стинкты. Об этом можно говорить много.

Сегодня мир находится под угрозой опустошитель­ного экономического кризиса. Правительство США ис­пользует немыслимые экономические ресурсы, чтобы за­щитить право, нарушающее суверенитет всех остальных стран: продолжать покупать на бумажные купюры сырье, энергию, предприятия с передовыми технологиями, самые плодородные земли и самую современную недвижимость нашей планеты.